Небо падает
Гарпастум" вышел в прокат. Гарпастум – так называлась игра с мячом в античности.">
Фильм Алексея Германа-младшего "Гарпастум" вышел в прокат. Гарпастум — так называлась игра с мячом в античности.
Эту вторую картину молодого режиссера очень ждали в профессиональных кругах. Во-первых, он сын очень известных людей — режиссера Алексея Германа и его соавтора Светланы Кармалиты. Между прочим, о том, как трудно "сынкам" доказать, что на них природа не отдохнула, и говорить не приходится, — сие и так ясно.
Во-вторых, дебют Германа-младшего, картина о войне "Последний поезд", хоть и получила целую "пачку" отечественных и международных наград, далеко не всех профессионалов убедила в том, что вырос новый режиссер. И более того, — режиссер с вполне самостоятельным почерком. А непрофессионалы эту работу не видели — "Последний поезд" никто не рискнул выпустить в прокат по стране (показали только в столицах, и то очень узко).
В-третьих, всем всегда хочется увидеть настоящий, подлинный ФИЛЬМ — без скидок на то и на это. Но папа Герман, от которого всегда ждут шедевра, все никак не может доснять экранизацию "Трудно быть Богом" братьев Стругацких…
Герман-младший — далеко не единственный молодой режиссер в нынешнем отечественном кино. Но более-менее общего счастливого вздоха "Вот оно!" как-то не случается и не случается. Что-то не совпадает. Эстетика с кассой, замах с результатом, время с традицией, ожидания с удачей. Бывает, срабатывает некий непонятный механизм, и картина не признается выдающейся вообще непонятно почему. Так случилось, скажем, с "Бумером", который имел оглушительный успех в народе и прекрасно был принят критиками, а все же остался в коллективном сознательном "кино про уродов" (читай: бандитов), а не "кино про людей".
"Бумер" Петра Буслова (он с дальнего Востока, учился во ВГИКе у Абдрашитова, дебютировал в Петербурге у продюсера Сергея Сельянова) тут вспомнить к месту еще по одной причине. На мой взгляд, эта картина, не избежав некоторых уступок жанру, в целом следует как раз германовской, до "Хрусталев, машину!", традиции в отечественном кинематографе. То есть, жесткому критическому реализму. И, что важно, следует без подражательности или заимствования у яркого стиля мастера. Есть еще несколько тоже талантливых фильмов "в германовском духе", сделанных молодыми людьми, — увы, они известны исключительно фестивальной публике и профессионалам.
Герман-младший хорошо знает: настоящее кино делается для себя. А себе лабуду гнать не будешь. Так самым естественным образом этот во всех смыслах не пустой человек говорит в своих работах о серьезном. Удивительно, однако ж, сегодня это большая редкость.
С другой стороны, Герман-младший просто обречен на всевозможные сравнения с отцом; и умно-хитро идет им навстречу. В "Последнем поезде" молодой режиссер объяснялся в любви к отцовским "Двадцати дням без войны", в "Гарпастуме", еще более очевидно, — к фильму папы "Мой друг Иван Лапшин".
Это объяснение многие сочли заимствованием или простым сходством, что и немедленно поставили в вину Герману-сыну.
Но лучше подумать, почему он так сделал. Почему история о футболе в начале ХХ века беспристрастному зрителю кажется удивительно близкой?
Вообще, футболу — совершенно особому явлению в истории человечества — посвящено на удивление мало фильмов. Между тем, отечественный футбол — как родина для многих и многих людей: по словам Юрия Шевчука, пусть она уродина — но она нам нравится… Бывший футболист, бывший спортивный журналист, владелец еженедельника "Футбол" и успешный музыкальный продюсер Александр Вайнштейн (вместе с Олегом Антоновым) не мог не написать сценарий об этой великой игре, оттолкнувшись, как говорят знатоки, от истории братьев Старостиных. Вайнштейн стал и продюсером проекта. Герман-младший этот проект, что называется, получил (после неудачи Вайнштейна с другим постановщиком) — и, как и положено настоящему режиссеру-автору, сделал его своим.
В результате "Гарпастум" производит очень сильное впечатление не историей, не сюжетом, не героями — а тем, что поверх всего. Оно называется излишне красивым словом киногения, которое попросту описывается выражением: "это не пересказать, это можно лишь увидеть". Режиссер, выступающий уже совершенно уверенно, замечательный оператор Олег Лукичев, художники Георгий Кропачев и Сергей Ракутов, ассистенты по актерам и массовке, все остальные создали ненавязчиво-убедительный мир столетней давности, ассоциируемый нами с классическим представлением о Серебряном веке.
Этот выдуманный мир скорее назывной, чем действенный. Лица, одежда; различное движение; колорит; вещи — символы эпохи, которые приятно ожидаемы, — прямоугольнокрылый самолетик и фонограф, к примеру. И футбол — новая, кажется, краска в изображении времени, в котором разразилась Первая всеобщая война.
Действие и начинается с какого-то поля, с предутреннего тумана, из которого, как нам станет известно, сараевский террорист Гаврило Принцип возникнет и отправится убивать эрцгерцога Франца Фердинанда. А потом история перенесет нас в Петербург, где два брата — молодые Аполлоны, а с ними еще двое ребят — один очень маленький и один очень толстый, жить не могут без игры в мяч. Женщины, дружба, соперничество, взрослые, обстоятельства, гибель всерьез; мимолетно звучит вроде глубоко личное: "Небо падает", потом оказывается, что выстрел в Сараево "звучит по тебе" даже больше, чем можно было предположить. Когда это соображаешь, все становится как бы без времени. И, насколько это возможно в кино, с мнимым пространством. Что поле боя, что игровое… Революция происходит далеко за кадром, она абстрактна, в отличие от настоящего кожаного английского мяча. Как футбол отстранен словом гарпастум, так и весь рассказ становится балладой, что ли.
Но подается этот очевидный общий "поэтизм", самым странным образом, в форме "реплик" из "Лапшина", только без надрывности. Все в его стиле: лица, одежда; различное движение; колорит; вещи — символы эпохи. Детали, второй план, общий план. Прохожие в кадре всех родов. "Неправильная" кульминация, блестяще подготовленная и созданная, ее послевкусие. "Случайные" настырные фразочки. Опять насвистывание марша из "Аиды". Духовые оркестрики, наконец!
Что это, зачем? Пока размышляешь, видишь в фильме необъяснимые моменты, и некоторую наивность, и промахи, и абзацы из хрестоматии. В основном, это все связано как раз с иллюстрацией к понятию "Серебряный век": некие люди представляют нам образы поэтов, из титров мы узнаем, что там мелькали даже Мандельштам и Чуковский. Помянутый саркастически во многих рецензиях Блок удивляет даже дважды: неизможденностью, мягко говоря, лица исполнителя этой роли Гоши Куценко — и тривиальностью своих трех фраз.
Но все это — досадно, не более того. В "Гарпастуме" нет, к счастью, ностальгии по утерянной России. Наоборот, небанальная ценность фильма в том, что непонятным образом исчезает пропасть и в сто лет — между нами и теми людьми, которые умерли, погибли, эмигрировали тогда; и в семьдесят лет — между нами и теми, кто ловил уголовников, играл в театре, сочинял статейки, а потом сгинул в конце убийственных тридцатых. А в Великую Отечественную победили уже совсем другие люди — те, кто не оканчивал классическую гимназию…
Вот для чего, мне кажется, понадобилось Герману-младшему так много и так узнаваемо вводить в свой новый фильм "папино кино". Виртуозно играя со столь большим мячом, тяжело предъявить болельщику, не готовому к такому снаряду, собственный стиль дриблинга. Однако Герман-младший совершенно и не озабочен этим. Он чувствует себя наследником и аристократически устанавливает связь времен. Что страшно важно в начале неведомого века. Потому что небо опять падает.
Эту вторую картину молодого режиссера очень ждали в профессиональных кругах. Во-первых, он сын очень известных людей — режиссера Алексея Германа и его соавтора Светланы Кармалиты. Между прочим, о том, как трудно "сынкам" доказать, что на них природа не отдохнула, и говорить не приходится, — сие и так ясно.
Во-вторых, дебют Германа-младшего, картина о войне "Последний поезд", хоть и получила целую "пачку" отечественных и международных наград, далеко не всех профессионалов убедила в том, что вырос новый режиссер. И более того, — режиссер с вполне самостоятельным почерком. А непрофессионалы эту работу не видели — "Последний поезд" никто не рискнул выпустить в прокат по стране (показали только в столицах, и то очень узко).
В-третьих, всем всегда хочется увидеть настоящий, подлинный ФИЛЬМ — без скидок на то и на это. Но папа Герман, от которого всегда ждут шедевра, все никак не может доснять экранизацию "Трудно быть Богом" братьев Стругацких…
Герман-младший — далеко не единственный молодой режиссер в нынешнем отечественном кино. Но более-менее общего счастливого вздоха "Вот оно!" как-то не случается и не случается. Что-то не совпадает. Эстетика с кассой, замах с результатом, время с традицией, ожидания с удачей. Бывает, срабатывает некий непонятный механизм, и картина не признается выдающейся вообще непонятно почему. Так случилось, скажем, с "Бумером", который имел оглушительный успех в народе и прекрасно был принят критиками, а все же остался в коллективном сознательном "кино про уродов" (читай: бандитов), а не "кино про людей".
"Бумер" Петра Буслова (он с дальнего Востока, учился во ВГИКе у Абдрашитова, дебютировал в Петербурге у продюсера Сергея Сельянова) тут вспомнить к месту еще по одной причине. На мой взгляд, эта картина, не избежав некоторых уступок жанру, в целом следует как раз германовской, до "Хрусталев, машину!", традиции в отечественном кинематографе. То есть, жесткому критическому реализму. И, что важно, следует без подражательности или заимствования у яркого стиля мастера. Есть еще несколько тоже талантливых фильмов "в германовском духе", сделанных молодыми людьми, — увы, они известны исключительно фестивальной публике и профессионалам.
Герман-младший хорошо знает: настоящее кино делается для себя. А себе лабуду гнать не будешь. Так самым естественным образом этот во всех смыслах не пустой человек говорит в своих работах о серьезном. Удивительно, однако ж, сегодня это большая редкость.
С другой стороны, Герман-младший просто обречен на всевозможные сравнения с отцом; и умно-хитро идет им навстречу. В "Последнем поезде" молодой режиссер объяснялся в любви к отцовским "Двадцати дням без войны", в "Гарпастуме", еще более очевидно, — к фильму папы "Мой друг Иван Лапшин".
Это объяснение многие сочли заимствованием или простым сходством, что и немедленно поставили в вину Герману-сыну.
Но лучше подумать, почему он так сделал. Почему история о футболе в начале ХХ века беспристрастному зрителю кажется удивительно близкой?
Вообще, футболу — совершенно особому явлению в истории человечества — посвящено на удивление мало фильмов. Между тем, отечественный футбол — как родина для многих и многих людей: по словам Юрия Шевчука, пусть она уродина — но она нам нравится… Бывший футболист, бывший спортивный журналист, владелец еженедельника "Футбол" и успешный музыкальный продюсер Александр Вайнштейн (вместе с Олегом Антоновым) не мог не написать сценарий об этой великой игре, оттолкнувшись, как говорят знатоки, от истории братьев Старостиных. Вайнштейн стал и продюсером проекта. Герман-младший этот проект, что называется, получил (после неудачи Вайнштейна с другим постановщиком) — и, как и положено настоящему режиссеру-автору, сделал его своим.
В результате "Гарпастум" производит очень сильное впечатление не историей, не сюжетом, не героями — а тем, что поверх всего. Оно называется излишне красивым словом киногения, которое попросту описывается выражением: "это не пересказать, это можно лишь увидеть". Режиссер, выступающий уже совершенно уверенно, замечательный оператор Олег Лукичев, художники Георгий Кропачев и Сергей Ракутов, ассистенты по актерам и массовке, все остальные создали ненавязчиво-убедительный мир столетней давности, ассоциируемый нами с классическим представлением о Серебряном веке.
Этот выдуманный мир скорее назывной, чем действенный. Лица, одежда; различное движение; колорит; вещи — символы эпохи, которые приятно ожидаемы, — прямоугольнокрылый самолетик и фонограф, к примеру. И футбол — новая, кажется, краска в изображении времени, в котором разразилась Первая всеобщая война.
Действие и начинается с какого-то поля, с предутреннего тумана, из которого, как нам станет известно, сараевский террорист Гаврило Принцип возникнет и отправится убивать эрцгерцога Франца Фердинанда. А потом история перенесет нас в Петербург, где два брата — молодые Аполлоны, а с ними еще двое ребят — один очень маленький и один очень толстый, жить не могут без игры в мяч. Женщины, дружба, соперничество, взрослые, обстоятельства, гибель всерьез; мимолетно звучит вроде глубоко личное: "Небо падает", потом оказывается, что выстрел в Сараево "звучит по тебе" даже больше, чем можно было предположить. Когда это соображаешь, все становится как бы без времени. И, насколько это возможно в кино, с мнимым пространством. Что поле боя, что игровое… Революция происходит далеко за кадром, она абстрактна, в отличие от настоящего кожаного английского мяча. Как футбол отстранен словом гарпастум, так и весь рассказ становится балладой, что ли.
Но подается этот очевидный общий "поэтизм", самым странным образом, в форме "реплик" из "Лапшина", только без надрывности. Все в его стиле: лица, одежда; различное движение; колорит; вещи — символы эпохи. Детали, второй план, общий план. Прохожие в кадре всех родов. "Неправильная" кульминация, блестяще подготовленная и созданная, ее послевкусие. "Случайные" настырные фразочки. Опять насвистывание марша из "Аиды". Духовые оркестрики, наконец!
Что это, зачем? Пока размышляешь, видишь в фильме необъяснимые моменты, и некоторую наивность, и промахи, и абзацы из хрестоматии. В основном, это все связано как раз с иллюстрацией к понятию "Серебряный век": некие люди представляют нам образы поэтов, из титров мы узнаем, что там мелькали даже Мандельштам и Чуковский. Помянутый саркастически во многих рецензиях Блок удивляет даже дважды: неизможденностью, мягко говоря, лица исполнителя этой роли Гоши Куценко — и тривиальностью своих трех фраз.
Но все это — досадно, не более того. В "Гарпастуме" нет, к счастью, ностальгии по утерянной России. Наоборот, небанальная ценность фильма в том, что непонятным образом исчезает пропасть и в сто лет — между нами и теми людьми, которые умерли, погибли, эмигрировали тогда; и в семьдесят лет — между нами и теми, кто ловил уголовников, играл в театре, сочинял статейки, а потом сгинул в конце убийственных тридцатых. А в Великую Отечественную победили уже совсем другие люди — те, кто не оканчивал классическую гимназию…
Вот для чего, мне кажется, понадобилось Герману-младшему так много и так узнаваемо вводить в свой новый фильм "папино кино". Виртуозно играя со столь большим мячом, тяжело предъявить болельщику, не готовому к такому снаряду, собственный стиль дриблинга. Однако Герман-младший совершенно и не озабочен этим. Он чувствует себя наследником и аристократически устанавливает связь времен. Что страшно важно в начале неведомого века. Потому что небо опять падает.
