Один из моих бывших начальников утверждал: все, что не некролог, — то реклама. Наверное, есть фильмы, которые лучше игнорировать, не писать про них ничего. Тем более, что, говорят, есть люди, которые ходят в кино именно в тех случаях, если картину разругали критика и пресса. Я, правда, таких не встречала.
Но "Граффити" задевает — как ни странно, упущенными возможностями. Не дело рецензента публично мечтать о несбывшемся фильме (о кино тут речь вообще не идет, данное произведение находится за пределами искусства), однако произведение господина Апасяна (он в полном смысле слова автор — поставил собственный сценарий) уже получила три приза, один из которых в Токио. Подозреваю, этим дело не ограничится. Опять же — бог бы с ними, с призами, но публика смотрит фильм, смеется и переживает, читает про награды и уверена, что приобщилась к высокому.
Меж тем "Граффити" — это даже не царапина на здании мирового кино (Graffiti — от итальянского Graffiare — царапать), не рисунки и надписи, наползающие на все города мира подобно каше-эпидемии из сказочного горшка. Ибо эти рисунки иногда выполнены с удивительным мастерством и выдумкой, а в фильме и того, и другого нет вовсе. Автор "Граффити" (Апасян дебютировал телефильмом "Незнайка с нашего двора" еще в 1983 году; профессионалы вспоминают его "Вино из одуванчиков", 1998) нашел одну замечательную сценарную идею, богатую и трогательную, — и провалил ее самым беспощадным образом.
Идея была такова. Одному художнику, студенту соответствующего вуза из Москвы, сельское руководство заказало расписать стену клуба — так, чтобы "она имела отношение к культуре". То есть, чтобы там было изображено "все наше" (пейзаж) и "все мы" (начальство и лучшие люди хозяйства). Художник исполняет заказ, но уже при сдаче работы выясняется необходимость дорисовать одного ветерана. По фотографической карточке, так как он уже умер.
Это был спусковой крючок. За отцом Матвеевны следуют все погибшие на всех войнах последнего столетия отцы, братья мужья и сыновья округи — вдовы и матери несут и несут скромные черно-белые снимки. И оказалось их столько, что художник вынужден замазать первоначальный пейзаж с начальниками целиком, чтобы создать эту новую композицию, эту стену плача.
В какой-то момент действия по деревенской пыльной дороге между полями идет колонна танков: все новые крестьяне отправляются на новые войны. А потом народ приходит посмотреть на готовую фреску, на своих же мужчин и мальчиков, только красивых. И художник потрясен этой общей картиной.
Чувствуете, какое кино могло быть? Но его нет. Видимо, опасаясь непродажности собственной идеи, Игорь Апасян развивает ее как вечный сюжет "горожанин среди деревенских". При этом отягощая (иначе тут не скажешь, увы) историю разными якобы комическими кунштюками — вроде того, что один из новых приятелей художника Андрея, главный деревенский дурачок Митяй, работает шофером говновозки. Смешно, правда? При этом Митяй страстно любит деревенскую же сумасшедшую — с тряпочками в волосах экс-хиппи, к которой то и дело заворачивает на своей вышеобозначенной машине, распространяющей понятный запах.
Однако Митяй все же пробуждает в даме, услугами которой пользуется кое-кто, ответное чувство, подарив бриллиантовое колье, купленное в райцентре (спасибо, что не парфюм). Следует реакция вполне здравой женщины, мне кажется: Мария, извините, полюбляет (ну не влюбляется же) в Митяя, однако почему-то исполняет перед ним "танец в честь моего бывшего мужа". Кажется, он тоже погиб на какой-то войне. Да и Митяй оказывается импотентом и уродом из-за контузии "в горячих точках". И мы, очевидно, должны уже воспринять ассенизаторскую деятельность героя как унижение, которому он гордо противостоит.
А поскольку речь идет о русской деревне и русском народе, то одной гордостью, незлобивостью и восторженностью Митяя не обойтись. Поэтому второй и главный друг московского художника — местный БИЧ, воришка и пьяница, записной философ и (возможно) самодеятельный писатель Экклезиаст, сокращенно (и отвратительно) — Клизя. То есть, еще один персонаж — на лицо ужасный, но добрый внутри, с глазами святого пропойцы, артистично изрекающий банальности; у каждого из них своя трагедия, обозначенная в сюжете. То есть, фильм очевидно имел амбиции быть трагикомедией.
Более того, фильм, подозреваю, предполагал стать едва ли не энциклопедией современной русской жизни в ее слегка сатирическом, чуть-чуть гипертрофированном, но при этом лубочном патриархальном варианте (а не в стиле граффити, заметим). Поскольку в картину понапихано (как на эпохальное какое полотно Ильи Глазунова) всякого-разного. Кроме перечисленного, это и нефть (в Рязанской губернии), и страусиная ферма, и полубандитские разборки, и какой-то карточный шулер. Есть подаренный заезжему художнику свитер — его почему-то приносит Клизя — как знак признательности и доброты сельчан; это отдельный, ни с чем не связанный эпизод, поскольку герой далее в свитере не появляется, хотя "лето прошло, стало холодно уже". И есть любовная сцена Андрея с деревенской молодухой — также отдельная, но уже совершенно невозможная без каких-либо последствий в сюжете. (Кстати, отбор молодухи происходит в эпизоде "с приветом", совершенно немотивированным, гениальному шлягеру "Белое солнце пустыни"). Есть употребление бранных слов-приговорок, без чего вот в этом фильме уж точно надо было обойтись — никакой "правды жизни" матерок тут всему происходящему на экране придать не способен. И много чего еще.
В итоге полно лишнего. Пунктиры всех трех главных линий сюжета соединены по принципу "а в это время" или "между тем". Перепутаны все временные (с ударением на Ы) координаты событий, нарушена любая логика, о композиции надо забыть в принципе, как и о причинно следственных связях. Все ингредиенты будто насыпаны в миску, а перемешать с майонезом забыли. Да и сами эти "ингредиенты" — не полноценные образы, а лишь обозначения таковых. А потому превращаются в обыкновенные штампы, первые из которых — деревенский философ, деревенский чудик, деревенская шлюха, деревенская жизнь. Ну не пошлость ли: если "хорошая" шлюха — то непременно Мария? У персонажей есть даже несколько удачных реплик, но актеры не в состоянии оживить своих героев. Даже замечательный Виктор Перевалов, которого киноманы старшего поколения не забудут в фильме "Я вас любил", заставляет лишь недоумевать — у "хорошего" Клизи белая горячка или он просто ничтожество?
В чем же дело — в недостатке режиссуры или в том, что автор малодушно испугался делать настоящий строгий фильм и сдал собственную идею? Вопрос риторический, а итог печален. Пресловутая, простите, духовность нашего народа не прорастает в картине из, простите еще раз, говна нашей жизни, сопротивляясь ему, преодолевая его, — а питается им, причем со смаком. Обидно. Поскольку, повторю, в замысле было зерно настоящего. А мы получили руины непостроенного.
Впрочем, люди в зале смеются. Привыкли.
Где посмотреть в Краснодаре
