Сюжет уже всем известен: в 1942 году молодого кочегара с одной баржи в северных водах фашисты под угрозой расстрела заставляют выдать и расстрелять товарища-командира. Спустя тридцать лет случайно оставшийся в живых Анатолий — старчик (как пишут воцерковленные критики) в крохотном монастыре буквально на месте своего грехопадения, ну — в двух шагах. Он глубоко осознал свою вину и всей последующей жизнью пытается успокоить свою душу, в которой "бесы"???, — молитвой, трудом и отказом от всех земных благ. А как, собственно, еще?
Простая мораль фильма — а такое произведение, уж извините, прежде всего претендует на мораль — ясна и однозначна: убийце всегда хуже, нежели убиенному. За эту нестандартную, прямо скажем, в нынешнем кино мысль — большое спасибо авторам картины. И я не шучу.
А вот "упаковка" этой идеи воспринимается по-разному. Люди верующие, судя по отзывам в средствах массовой информации, в основном приветствуют фильм. Хотя предполагаю, что в вопросах церкви образованные и необразованные сильно расходятся в трактовке частностей. В эти тонкости не смею и не хочу вдаваться, тем более что уверена: большинство зрителей — либо верующие, так сказать, стихийно, либо неверующие вовсе. И уж очень мало или даже никак не просвещены в церковных догматах, уложениях и прочем.
Непостижимость Господа Бога и дел Его для этих людей (для нас, то есть), мне кажется, так велика, что мы видим в "Острове" притчу "всего лишь" о совести, о муках совести. Это понятно всем, кому хотя бы добрые родители с детства внушали обыкновенные нормы поведения. Конечно, в жизни нередко мы эти нормы нарушаем ради живота своего, кто больше, кто меньше, но всяк страшно изощрен и искусен в оправдании себя. О душе забываем, не думаем вовсе, когда, например, лжем или интригуем.
А искусство всегда говорит о душе. И чтобы сказать главное, берет экстремальные моменты в жизни. Согласитесь, убийц на свете немного. Но книг, фильмов, картин, в/на которых мы видим человеческую кровь или убитое тело, едва ли не больше половины всех произведений литературы и искусства. В "экстремальности" сюжета — эмоциональная сила их, но и слабость их. История кочегара, которого фашисты заставили предать и убить, — не история вашего соседа, который, допустим, ежедневным пьянством предает и медленно сводит в могилу свою жену. Малодушный в быту вряд ли остановит ваше внимание так, как малодушный матросик в фильме "Остров" (хотя нельзя укорять никого, кто сдал свою совесть под угрозой жизни, если ты сам подобного не испытал). Поэтому как ни крути, а сам выбор основной коллизии уже нацелен на привлечение внимания, на продажу. То есть, налицо киноподдавок. Первый, но не единственный.
Еще раз скажу, что в самом факте "продажности" не вижу ничего плохого. Однако поддавками сразу снижается планка заслуг авторов. И подменяются понятия. Либо вы бескомпромиссно высказываетесь о важном (и тогда в случае художественной удачи публика неизбежно высоко оценит ваш труд) — либо создаете продукт, удобный для массового употребления. Ну это как библия, только сильно адаптированная. Где вместо суровой истины и строгих законов — сказка про дедушку на облаке.
Кстати, мы имеем в отечественном кино безусловный шедевр на ту же самую тему — "Восхождение" режиссера Ларисы Шепитько и сценариста Юрия Клепикова по мотивам повести Василя Быкова "Сотников". В 1976 году вышла история одного партизана, под пытками сдавшего карателям своего командира, — а потом муки совести привели его в петлю, да еще в сортире. Черно-белая жесткая картина, без любого рода красот и уступок кому б то ни было, сделана так, что зритель — в идеологическом мраке семидесятых — неизбежно думал о Высшем Суде и Восхождении (как такое проникло на экран — смотрите источники).
В сравнении с материком картины Шепитько особенно ясно видно, как Лунгин в "Острове" работал на публику. Это такой режиссер, все его предыдущие фильмы — от "Такси-блюз" (1990) и до "Бедных родственников" (2005) — вполне рассчитанные и расчетливые вещи. Более того, Лунгин умеет совместить "массовость" своих опусов с их фестивальностью ("Остров" пошел в мир на ура как очередная экранизация непостижимости русской души). Обычно угодить и кассе, и отборщикам удается лишь голливудцам и тем, кто воплощает их стандарт. Павел же Семенович, хоть и живет между Парижем и Москвой, умудрился сохранить следы родовой принадлежности к российско-советской культуре (его папа Семен Лунгин — известнейший кинодраматург, автор сценариев, в частности, к фильмам "Жил певчий дрозд" Отара Иоселиани и "Агония" Элема Климова), хотя в стремлении к успеху или еще почему и позабывал ее самые высокие идеалы.
Лучший фильм Лунгина из тех, что я видела (не видела неигровых), — четырехминутка The Shoe (1997) для международного киносборника "Убийство — в луче прожектора" (худрук Бертран Тавернье, проект Handicap International в рамках кампании по запрещению противопехотных мин). Там мать и сын шли в магазин покупать ему обувь — один башмак, так как второй ноги у парня не было; и никто из девяти других режиссеров проекта не смог высказаться столь гуманистически пронзительно. Задача "отбить бюджет" вовсе не стояла или отошла на второй план, и в этих условиях отчетливый "прикладной" характер работы, очевидно, умножился на искренний протест режиссера и человека Лунгина. Что немедленно показал экран.
Полнометражный "Остров" — совсем иное дело. Павел Семенович говорит в интервью о том, что пришло время всем нам задуматься о важном, и вроде нет оснований не верить его гражданской обеспокоенности происходящим вокруг. Но фильм своим строем свидетельствует о сделанности на потребу господствующим вкусам и тенденциям, пресловутому "главное — продать". И как совместить словесный призыв, условно говоря, к небу и зримое на экране? Сказано же: нельзя служить и Богу, и маммоне.
Ведь авторы уверены: жизнь кающегося грешника как таковая неинтересна зрителю. Полтора часа, думают они, надо чем-то разнообразить путь отца Анатолия с тачкой по мосткам — гениально найденный, гениально оператором Андреем Жегаловым снятый образ человека, скованного со своей судьбой, приковавшего себя к искуплению. Сей путь изобразительно каждый раз нов (вплоть до бесподобной тени нашего "каторжника" в финале), однако ж вдруг он наскучит зрителям? — Поэтому монах еще и немножко юродствует, а еще и немножко провидец, да к тому же и лекарь, и даже бесов изгоняет. То есть, завлекательности больше. Больше "кина".
И даже Петр Мамонов с его харизмой не очень спасает в роли отца Анатолия всю вторую половину картины, когда в действие активно включаются настоятель Филарет и отец Иов. Они потребны ради самого же действия. И кроме того, призваны олицетворять еще два "соотнесения", скажем так, с верой — а не пути даже к ней, ибо у них уж точно веры маловато. Однако эти образы не равновелики мамоновскому, а потому вообще никакого сочувствия не вызывают. Более того, при всей органичности Виктора Сухорукова момент его узнавания публикой в отце Филарете ощущается аттракционом. А Дмитрий Дюжев в образе Иова, наоборот, мало узнаваем из-за искусственности персонажа и своей игры.
Вот и получается: пока Мамонов (и Лунгин) дает нам процесс и состояние — верим почти безоговорочно, а лишь наступает пора взаимодействия главного персонажа с кем-то и собственно "действия" — идет "кино", не дающее забыть, что оно — кино.
"Раскрашивание" образа отца Анатолия ведет даже к мысли о его и вовсе неверии. Как минимум, о недоверии. Очевидно, этот человек решил все сам для себя — сам сделал свою жизнь, и стал себе судьей; его молитва выглядит лишь способом кому-то (пространству) выговорить свою боль и тайну. Прощение, полученное им в финале, — исполненный долг, а не милость Божья, ибо пришло оно от человека. Ибо невозможно признать, что устами адмирала говорит Всевышний, настолько Юрий Кузнецов (впрочем, как всегда) сущностно материален, он — один из нас.
Есть и другие точные, и психологически точные, моменты и образы. Скажем, смотреть, как отец Анатолий молится, нестыдно — обычно это интимнейшее мгновение на экране выглядит лживым: и мы поставлены в ситуацию подглядывающих, и авторы, включая артиста, нам это играют. Здесь молитва часто вынесена к воде, тундре и небу; превосходно снятая природа своей мощью и безусловностью легитимизирует акт обращения к Всевышнему. Правда, еще раз подрывает уверения Лунгина, что речь в фильме идет о Боге: отец Анатолий не только явно отвергает формалистику традиционной церкви и "комфортное православие", но и кажется пантеистом.
Недоосвоенность "Острова" опять обидна, тем более, что его посмотрят миллионы. Но все равно это лучшая на сегодня полнометражная работа Павла Лунгина. Редкий случай, когда не хочется отчаянно материться после просмотра. Еще один островок в море фильмов, которые и вовсе — ни уму, ни сердцу.
И только жаль, что вслед ящику с телом безумного отца Анатолия глядит всего лишь отец Филарет, а не...
Где посмотреть в Краснодаре
Простая мораль фильма — а такое произведение, уж извините, прежде всего претендует на мораль — ясна и однозначна: убийце всегда хуже, нежели убиенному. За эту нестандартную, прямо скажем, в нынешнем кино мысль — большое спасибо авторам картины. И я не шучу.
А вот "упаковка" этой идеи воспринимается по-разному. Люди верующие, судя по отзывам в средствах массовой информации, в основном приветствуют фильм. Хотя предполагаю, что в вопросах церкви образованные и необразованные сильно расходятся в трактовке частностей. В эти тонкости не смею и не хочу вдаваться, тем более что уверена: большинство зрителей — либо верующие, так сказать, стихийно, либо неверующие вовсе. И уж очень мало или даже никак не просвещены в церковных догматах, уложениях и прочем.
Непостижимость Господа Бога и дел Его для этих людей (для нас, то есть), мне кажется, так велика, что мы видим в "Острове" притчу "всего лишь" о совести, о муках совести. Это понятно всем, кому хотя бы добрые родители с детства внушали обыкновенные нормы поведения. Конечно, в жизни нередко мы эти нормы нарушаем ради живота своего, кто больше, кто меньше, но всяк страшно изощрен и искусен в оправдании себя. О душе забываем, не думаем вовсе, когда, например, лжем или интригуем.
А искусство всегда говорит о душе. И чтобы сказать главное, берет экстремальные моменты в жизни. Согласитесь, убийц на свете немного. Но книг, фильмов, картин, в/на которых мы видим человеческую кровь или убитое тело, едва ли не больше половины всех произведений литературы и искусства. В "экстремальности" сюжета — эмоциональная сила их, но и слабость их. История кочегара, которого фашисты заставили предать и убить, — не история вашего соседа, который, допустим, ежедневным пьянством предает и медленно сводит в могилу свою жену. Малодушный в быту вряд ли остановит ваше внимание так, как малодушный матросик в фильме "Остров" (хотя нельзя укорять никого, кто сдал свою совесть под угрозой жизни, если ты сам подобного не испытал). Поэтому как ни крути, а сам выбор основной коллизии уже нацелен на привлечение внимания, на продажу. То есть, налицо киноподдавок. Первый, но не единственный.
Еще раз скажу, что в самом факте "продажности" не вижу ничего плохого. Однако поддавками сразу снижается планка заслуг авторов. И подменяются понятия. Либо вы бескомпромиссно высказываетесь о важном (и тогда в случае художественной удачи публика неизбежно высоко оценит ваш труд) — либо создаете продукт, удобный для массового употребления. Ну это как библия, только сильно адаптированная. Где вместо суровой истины и строгих законов — сказка про дедушку на облаке.
Кстати, мы имеем в отечественном кино безусловный шедевр на ту же самую тему — "Восхождение" режиссера Ларисы Шепитько и сценариста Юрия Клепикова по мотивам повести Василя Быкова "Сотников". В 1976 году вышла история одного партизана, под пытками сдавшего карателям своего командира, — а потом муки совести привели его в петлю, да еще в сортире. Черно-белая жесткая картина, без любого рода красот и уступок кому б то ни было, сделана так, что зритель — в идеологическом мраке семидесятых — неизбежно думал о Высшем Суде и Восхождении (как такое проникло на экран — смотрите источники).
В сравнении с материком картины Шепитько особенно ясно видно, как Лунгин в "Острове" работал на публику. Это такой режиссер, все его предыдущие фильмы — от "Такси-блюз" (1990) и до "Бедных родственников" (2005) — вполне рассчитанные и расчетливые вещи. Более того, Лунгин умеет совместить "массовость" своих опусов с их фестивальностью ("Остров" пошел в мир на ура как очередная экранизация непостижимости русской души). Обычно угодить и кассе, и отборщикам удается лишь голливудцам и тем, кто воплощает их стандарт. Павел же Семенович, хоть и живет между Парижем и Москвой, умудрился сохранить следы родовой принадлежности к российско-советской культуре (его папа Семен Лунгин — известнейший кинодраматург, автор сценариев, в частности, к фильмам "Жил певчий дрозд" Отара Иоселиани и "Агония" Элема Климова), хотя в стремлении к успеху или еще почему и позабывал ее самые высокие идеалы.
Лучший фильм Лунгина из тех, что я видела (не видела неигровых), — четырехминутка The Shoe (1997) для международного киносборника "Убийство — в луче прожектора" (худрук Бертран Тавернье, проект Handicap International в рамках кампании по запрещению противопехотных мин). Там мать и сын шли в магазин покупать ему обувь — один башмак, так как второй ноги у парня не было; и никто из девяти других режиссеров проекта не смог высказаться столь гуманистически пронзительно. Задача "отбить бюджет" вовсе не стояла или отошла на второй план, и в этих условиях отчетливый "прикладной" характер работы, очевидно, умножился на искренний протест режиссера и человека Лунгина. Что немедленно показал экран.
Полнометражный "Остров" — совсем иное дело. Павел Семенович говорит в интервью о том, что пришло время всем нам задуматься о важном, и вроде нет оснований не верить его гражданской обеспокоенности происходящим вокруг. Но фильм своим строем свидетельствует о сделанности на потребу господствующим вкусам и тенденциям, пресловутому "главное — продать". И как совместить словесный призыв, условно говоря, к небу и зримое на экране? Сказано же: нельзя служить и Богу, и маммоне.
Ведь авторы уверены: жизнь кающегося грешника как таковая неинтересна зрителю. Полтора часа, думают они, надо чем-то разнообразить путь отца Анатолия с тачкой по мосткам — гениально найденный, гениально оператором Андреем Жегаловым снятый образ человека, скованного со своей судьбой, приковавшего себя к искуплению. Сей путь изобразительно каждый раз нов (вплоть до бесподобной тени нашего "каторжника" в финале), однако ж вдруг он наскучит зрителям? — Поэтому монах еще и немножко юродствует, а еще и немножко провидец, да к тому же и лекарь, и даже бесов изгоняет. То есть, завлекательности больше. Больше "кина".
И даже Петр Мамонов с его харизмой не очень спасает в роли отца Анатолия всю вторую половину картины, когда в действие активно включаются настоятель Филарет и отец Иов. Они потребны ради самого же действия. И кроме того, призваны олицетворять еще два "соотнесения", скажем так, с верой — а не пути даже к ней, ибо у них уж точно веры маловато. Однако эти образы не равновелики мамоновскому, а потому вообще никакого сочувствия не вызывают. Более того, при всей органичности Виктора Сухорукова момент его узнавания публикой в отце Филарете ощущается аттракционом. А Дмитрий Дюжев в образе Иова, наоборот, мало узнаваем из-за искусственности персонажа и своей игры.
Вот и получается: пока Мамонов (и Лунгин) дает нам процесс и состояние — верим почти безоговорочно, а лишь наступает пора взаимодействия главного персонажа с кем-то и собственно "действия" — идет "кино", не дающее забыть, что оно — кино.
"Раскрашивание" образа отца Анатолия ведет даже к мысли о его и вовсе неверии. Как минимум, о недоверии. Очевидно, этот человек решил все сам для себя — сам сделал свою жизнь, и стал себе судьей; его молитва выглядит лишь способом кому-то (пространству) выговорить свою боль и тайну. Прощение, полученное им в финале, — исполненный долг, а не милость Божья, ибо пришло оно от человека. Ибо невозможно признать, что устами адмирала говорит Всевышний, настолько Юрий Кузнецов (впрочем, как всегда) сущностно материален, он — один из нас.
Есть и другие точные, и психологически точные, моменты и образы. Скажем, смотреть, как отец Анатолий молится, нестыдно — обычно это интимнейшее мгновение на экране выглядит лживым: и мы поставлены в ситуацию подглядывающих, и авторы, включая артиста, нам это играют. Здесь молитва часто вынесена к воде, тундре и небу; превосходно снятая природа своей мощью и безусловностью легитимизирует акт обращения к Всевышнему. Правда, еще раз подрывает уверения Лунгина, что речь в фильме идет о Боге: отец Анатолий не только явно отвергает формалистику традиционной церкви и "комфортное православие", но и кажется пантеистом.
Недоосвоенность "Острова" опять обидна, тем более, что его посмотрят миллионы. Но все равно это лучшая на сегодня полнометражная работа Павла Лунгина. Редкий случай, когда не хочется отчаянно материться после просмотра. Еще один островок в море фильмов, которые и вовсе — ни уму, ни сердцу.
И только жаль, что вслед ящику с телом безумного отца Анатолия глядит всего лишь отец Филарет, а не...
Где посмотреть в Краснодаре
