Илья Шиловский сделал дебют-универсам.
Универсам — это, напомню, отечественный универсальный магазин с самовыбором товаров. Там много всего и разного. И все — в более-менее броской упаковке.
Точно так же в фильме Ильи Шиловского (сын актера и режиссера Всеволода Шиловского, 37 лет, учился Школе-студии МХАТа, затем в Лос-Анджелесской Академии киноискусств, автор пьес, кино- и телесценариев, поставил несколько серий "Оперов") вы можете обнаружить, порыскав между рядами полок с весьма однотипными товарами, и миллион баксов, которые движут интригу, и ВИЧ, который баксам помогает, и тюремного генерала-развратника в самом расцвете сил и возможностей, и тонкие души среди "осужденных" молодух, и бесхребетного красавчика, и старого эмигранта, и хомячка — для якобы очеловечивания страшного отморозка, как бы страдающего от порушенной любви...
Все эти герои (доллары — больше, чем персонаж, как обычно в кино, тем более, русском) и обстоятельства, а также многие иные, заплетены в сюжет, который можно назвать ласковым словом фантазийный. А можно — просто диким. Ибо "еще вчера отец и сын — эмигранты из Америки, охранник женской колонии и с ним две беглые заключенные, студентка театрального института, миллионерша, сотрудник ФСБ и не подозревали о существовании друг друга" (это из аннотации), а сегодня и уже навсегда они скованы одними наручниками.
Оставим без внимания общий стиль и вот это почти черномырдинское "эмигранты из Америки", сосредоточимся на событиях. Так вот, поверить в их минимальную вероятность трудно. Но, допустим, можно. А поверить в предлагаемые обстоятельства, в то, КАК эти всевозможные события происходят, — невозможно по определению.
Вот самый крохотный пример. Вполне представительный "возрастной" дядя с молодым человеком смазливой внешности топчутся у МХАТа — желают лишних билетиков. Оба — в такой величины и мохнатости ушанках, что, будь они кепками, мы бы сказали — "аэродромы". Чуть позже выясняется, что пожилой Марк — бывший видный театральный деятель (не то режиссер, не то художник, но и гримировать умеет), уехавший из СССР двадцать лет назад, а красавчик — его сын Уэйн, работающий там, в заокеанье, моделью.
Ну не наденут эти люди такие ушанки! И по билетам во МХАТ не пойдут — контрамарку папаша получит легко, потому что еще не все умерли, уехали или спились. Увы, ровно таким приблизительным образом построена вся картина — с удивительным пренебрежением к жизненному опыту зрителей. Которые, очевидно, рассматриваются как покупатели товара, реагирующие первым делом на указание "Скидка" (по-советски: уценка) или бумажку-ценник наших дней "Специальное предложение", обычно желтого цвета.
Проблемы с сознанием всплывают не случайно. С одной стороны, режиссер в интервью говорит, что учеба и работа в Америке привили ему уважение к профессии. С другой, ставит криминальный триллер, где полковник ФСБ и оба его помощника (sic! всего три человека ищут сбежавших их тюрьмы с оружием и взятого в заложники иностранца!) выглядят и действуют, будто полицейские-недотепы из классических французских комедий, которым так очевидно хорошо, что они не хотят догонять и ловить своих преступников. По-моему, это называется раздвоением личности.
Кстати, полковника ФСБ играет Константин Лавроненко, внезапный каннский лауреат. Я еще не видела фильм "Изгнание" Андрея Звягинцева и, соответственно, не знаю, каков господин Лавроненко в этой картине, хотя могу предположить, что ровно таков же, как и в "Возвращении": молчалив, красив, непроницаем, неопределим. Но заранее очевидны два момента. Первый: актерская работа в кино есть производная работы режиссерской (о чем мы уже говорили). Второй: роль полковника Валиева в "Нас не догонишь" не украшает фильмографию каннского лауреата.
Показательно — во многих смыслах — и другое. О награждении Константина Лавроненко написали все. Но, судя по интернет-зеркалу, никто из критиков не побежал смотреть на него в картине Шиловского — рецензий нет. Да и зрителю обладатель "Пальмовой ветви", увы, малоинтересен — кроме вашего обозревателя, в зале сидело два человека...
Но вернемся к режиссеру-дебютанту и его фильму, который я вовсе не хочу обидеть. Шиловскому просто пока не удалось справиться с работой. В ней есть и немало хорошего. Или намеков на некоторые позитивные способности автора. К сожалению, это хорошее приходится тоже, так сказать, выбирать поштучно...
Прежде всего, назову потрясающую Наталью Егорову в роли хозяйки — начальницы женской тюрьмы. Кажется, впервые опытная актриса получила возможность сыграть столь жесткий и столь характерный персонаж. Она страшна — и она труслива: актрисе удается протянуть между этими двумя определениями стальную струну-скрепу; она подлинная сука и гадина на своей властной кочке. В начале картины есть момент, когда Нина Петровна красит глаза, и характеристика образа немедленно ясна. Жаль, что потом режиссер настолько забывает об этой своей героине (отдавая предпочтение более молодым), что ее нет даже на сайте фильма.
Зато этим синим веком тюремщицы задана тема грима и, с добавлением костюма, тема театра. Еще несколько героев приобретают весьма и по-разному живописный вид при помощи гримерных принадлежностей — прямо в кадре. Опять-таки жаль, что потенциально богатая идея изменения лица остается чисто назывной, не идет дальше фактуры — каким-либо аллюзиям путь заказан, а следовательно, и мысли/смысла не возникает.
С театром еще интереснее. МХАТ торжествует, так сказать въяве и предметно. У здания театра, повторю, стоят те наши герои, которые "эмигранты из Америки", — сейчас "к ним" выбежит молодая актриска Ольга, сильно взволнованная грязными намеками своего режиссера, и многозначительно обронит перчатку. Тот самый отморозок с хомячком, Семен, тюремщик и любовник Хозяйки, играющий Деда Мороза в предновогоднем шоу (да, это еще и рождественская история, не сомневайтесь) для еще более высоких начальников, чуть позже учит молодого Уэйна вживаться в образ по системе Станиславского. Уэйн, напомню, любимец "самой маленькой" сцены — подиума. А папа Уэйна, напомню, не чужд драматических подмостков.
Более того, в какой-то момент наши криминальные герои, скрывающиеся от преследования, прячутся в мастерской некоего скульптора. Так вот там старики МХАТа, начиная с узнаваемого основоположника, предстают в бюстах — и в кадрах фильма — аки медальные профили классиков марксизма-ленинизма на известной старшему поколению "картинке". Справедливости ради отмечу, что ряд этих скульптурных портретов замыкается бюстом Аркадия Райкина, который не служил во МХАТе, а сам себе был целый театр, точнее — Театр.
Но Шекспир с его "весь мир — театр" даже не натянул поводья, чтобы притормозить в этом фильме — проскакал мимо. Все театральные "хохмы" остались милым приветом Шиловского-младшего дому, где он, надо полагать, вырос: Шиловский-старший четверть века во МХАТе работал. Остались штучкой для внутреннего употребления.
Так возникает и укрепляется ощущение, что Илья Шиловский "не догнал" собственные, извините, придумки. Не понял, что они потенциально богаты. Не сделал следующее мыслительное усилие, чтобы перевести еду из отдела полуфабрикатов универсама в полностью съедобный продукт.
Мог ли? Надеюсь, да. На это указывает достаточно сознательная работа с костюмом. Девчонки-заключенные развлекают своих тюремщиков в том самом предновогоднем самодеятельном шоу, будучи одетыми во "фруктовые" и "ягодные" платья; у одной еще и фамилия — Малиновская, а кличка Малина. (Правда, наряды слишком шикарные для тюрьмы, но я не в курсе тамошних бюджетов на культурную работу с контингентом — может, этот бюджет больше, чем на воле?) Похоть начальничков предъявляется нам открыто — каждый знает второе значение слов "клубничка" и "малина".
И — далее по сюжету — одна из девчонок, с брутальной кликухой Бизон, оказывается в "Рамсторе", появление которого вместе с его названием в фильме воспринимается как Product Placement, что несколько удивляет, ну да ладно. И начинается вставной номер — настоящий музыкально-потребительский клип под песенку со словами типа "Я не могу ничего сказать про волшебство...". Пухленькая Бизон в мини-ягодкином платье и в распахнутом ватнике движется с тележкой между рядами жратвы: торты (сладенькое) стоят, колбасы (символ шикарной жизни для бедных) на крючках висят и коробки фруктовых соков (sic!) выстраиваются стенками до потолка.
Это сильно. Это уже символ, но еще не художественный образ.
До супермаркета Шиловский не дотянул. Остался в универсаме.
Универсам — это, напомню, отечественный универсальный магазин с самовыбором товаров. Там много всего и разного. И все — в более-менее броской упаковке.
Точно так же в фильме Ильи Шиловского (сын актера и режиссера Всеволода Шиловского, 37 лет, учился Школе-студии МХАТа, затем в Лос-Анджелесской Академии киноискусств, автор пьес, кино- и телесценариев, поставил несколько серий "Оперов") вы можете обнаружить, порыскав между рядами полок с весьма однотипными товарами, и миллион баксов, которые движут интригу, и ВИЧ, который баксам помогает, и тюремного генерала-развратника в самом расцвете сил и возможностей, и тонкие души среди "осужденных" молодух, и бесхребетного красавчика, и старого эмигранта, и хомячка — для якобы очеловечивания страшного отморозка, как бы страдающего от порушенной любви...
Все эти герои (доллары — больше, чем персонаж, как обычно в кино, тем более, русском) и обстоятельства, а также многие иные, заплетены в сюжет, который можно назвать ласковым словом фантазийный. А можно — просто диким. Ибо "еще вчера отец и сын — эмигранты из Америки, охранник женской колонии и с ним две беглые заключенные, студентка театрального института, миллионерша, сотрудник ФСБ и не подозревали о существовании друг друга" (это из аннотации), а сегодня и уже навсегда они скованы одними наручниками.
Оставим без внимания общий стиль и вот это почти черномырдинское "эмигранты из Америки", сосредоточимся на событиях. Так вот, поверить в их минимальную вероятность трудно. Но, допустим, можно. А поверить в предлагаемые обстоятельства, в то, КАК эти всевозможные события происходят, — невозможно по определению.
Вот самый крохотный пример. Вполне представительный "возрастной" дядя с молодым человеком смазливой внешности топчутся у МХАТа — желают лишних билетиков. Оба — в такой величины и мохнатости ушанках, что, будь они кепками, мы бы сказали — "аэродромы". Чуть позже выясняется, что пожилой Марк — бывший видный театральный деятель (не то режиссер, не то художник, но и гримировать умеет), уехавший из СССР двадцать лет назад, а красавчик — его сын Уэйн, работающий там, в заокеанье, моделью.
Ну не наденут эти люди такие ушанки! И по билетам во МХАТ не пойдут — контрамарку папаша получит легко, потому что еще не все умерли, уехали или спились. Увы, ровно таким приблизительным образом построена вся картина — с удивительным пренебрежением к жизненному опыту зрителей. Которые, очевидно, рассматриваются как покупатели товара, реагирующие первым делом на указание "Скидка" (по-советски: уценка) или бумажку-ценник наших дней "Специальное предложение", обычно желтого цвета.
Проблемы с сознанием всплывают не случайно. С одной стороны, режиссер в интервью говорит, что учеба и работа в Америке привили ему уважение к профессии. С другой, ставит криминальный триллер, где полковник ФСБ и оба его помощника (sic! всего три человека ищут сбежавших их тюрьмы с оружием и взятого в заложники иностранца!) выглядят и действуют, будто полицейские-недотепы из классических французских комедий, которым так очевидно хорошо, что они не хотят догонять и ловить своих преступников. По-моему, это называется раздвоением личности.
Кстати, полковника ФСБ играет Константин Лавроненко, внезапный каннский лауреат. Я еще не видела фильм "Изгнание" Андрея Звягинцева и, соответственно, не знаю, каков господин Лавроненко в этой картине, хотя могу предположить, что ровно таков же, как и в "Возвращении": молчалив, красив, непроницаем, неопределим. Но заранее очевидны два момента. Первый: актерская работа в кино есть производная работы режиссерской (о чем мы уже говорили). Второй: роль полковника Валиева в "Нас не догонишь" не украшает фильмографию каннского лауреата.
Показательно — во многих смыслах — и другое. О награждении Константина Лавроненко написали все. Но, судя по интернет-зеркалу, никто из критиков не побежал смотреть на него в картине Шиловского — рецензий нет. Да и зрителю обладатель "Пальмовой ветви", увы, малоинтересен — кроме вашего обозревателя, в зале сидело два человека...
Но вернемся к режиссеру-дебютанту и его фильму, который я вовсе не хочу обидеть. Шиловскому просто пока не удалось справиться с работой. В ней есть и немало хорошего. Или намеков на некоторые позитивные способности автора. К сожалению, это хорошее приходится тоже, так сказать, выбирать поштучно...
Прежде всего, назову потрясающую Наталью Егорову в роли хозяйки — начальницы женской тюрьмы. Кажется, впервые опытная актриса получила возможность сыграть столь жесткий и столь характерный персонаж. Она страшна — и она труслива: актрисе удается протянуть между этими двумя определениями стальную струну-скрепу; она подлинная сука и гадина на своей властной кочке. В начале картины есть момент, когда Нина Петровна красит глаза, и характеристика образа немедленно ясна. Жаль, что потом режиссер настолько забывает об этой своей героине (отдавая предпочтение более молодым), что ее нет даже на сайте фильма.
Зато этим синим веком тюремщицы задана тема грима и, с добавлением костюма, тема театра. Еще несколько героев приобретают весьма и по-разному живописный вид при помощи гримерных принадлежностей — прямо в кадре. Опять-таки жаль, что потенциально богатая идея изменения лица остается чисто назывной, не идет дальше фактуры — каким-либо аллюзиям путь заказан, а следовательно, и мысли/смысла не возникает.
С театром еще интереснее. МХАТ торжествует, так сказать въяве и предметно. У здания театра, повторю, стоят те наши герои, которые "эмигранты из Америки", — сейчас "к ним" выбежит молодая актриска Ольга, сильно взволнованная грязными намеками своего режиссера, и многозначительно обронит перчатку. Тот самый отморозок с хомячком, Семен, тюремщик и любовник Хозяйки, играющий Деда Мороза в предновогоднем шоу (да, это еще и рождественская история, не сомневайтесь) для еще более высоких начальников, чуть позже учит молодого Уэйна вживаться в образ по системе Станиславского. Уэйн, напомню, любимец "самой маленькой" сцены — подиума. А папа Уэйна, напомню, не чужд драматических подмостков.
Более того, в какой-то момент наши криминальные герои, скрывающиеся от преследования, прячутся в мастерской некоего скульптора. Так вот там старики МХАТа, начиная с узнаваемого основоположника, предстают в бюстах — и в кадрах фильма — аки медальные профили классиков марксизма-ленинизма на известной старшему поколению "картинке". Справедливости ради отмечу, что ряд этих скульптурных портретов замыкается бюстом Аркадия Райкина, который не служил во МХАТе, а сам себе был целый театр, точнее — Театр.
Но Шекспир с его "весь мир — театр" даже не натянул поводья, чтобы притормозить в этом фильме — проскакал мимо. Все театральные "хохмы" остались милым приветом Шиловского-младшего дому, где он, надо полагать, вырос: Шиловский-старший четверть века во МХАТе работал. Остались штучкой для внутреннего употребления.
Так возникает и укрепляется ощущение, что Илья Шиловский "не догнал" собственные, извините, придумки. Не понял, что они потенциально богаты. Не сделал следующее мыслительное усилие, чтобы перевести еду из отдела полуфабрикатов универсама в полностью съедобный продукт.
Мог ли? Надеюсь, да. На это указывает достаточно сознательная работа с костюмом. Девчонки-заключенные развлекают своих тюремщиков в том самом предновогоднем самодеятельном шоу, будучи одетыми во "фруктовые" и "ягодные" платья; у одной еще и фамилия — Малиновская, а кличка Малина. (Правда, наряды слишком шикарные для тюрьмы, но я не в курсе тамошних бюджетов на культурную работу с контингентом — может, этот бюджет больше, чем на воле?) Похоть начальничков предъявляется нам открыто — каждый знает второе значение слов "клубничка" и "малина".
И — далее по сюжету — одна из девчонок, с брутальной кликухой Бизон, оказывается в "Рамсторе", появление которого вместе с его названием в фильме воспринимается как Product Placement, что несколько удивляет, ну да ладно. И начинается вставной номер — настоящий музыкально-потребительский клип под песенку со словами типа "Я не могу ничего сказать про волшебство...". Пухленькая Бизон в мини-ягодкином платье и в распахнутом ватнике движется с тележкой между рядами жратвы: торты (сладенькое) стоят, колбасы (символ шикарной жизни для бедных) на крючках висят и коробки фруктовых соков (sic!) выстраиваются стенками до потолка.
Это сильно. Это уже символ, но еще не художественный образ.
До супермаркета Шиловский не дотянул. Остался в универсаме.
