Алексей Попогребский своими простыми истинами дает очередной шанс очнуться от дурмана вульгарности.
Врач-анестезиолог Сергей Маслов лет сорока – из тех, кто стартует на светофоре не первым; его машина с правым рулем – знак не столько особости характера, сколько вынужденного подчинения обстоятельствам. Маслов живет, что называется, "как все": с женой "запылилось как-то всё", почти взрослая дочь ушла к бойфренду, зарплата маленькая, из коммуналки не выбраться никогда… Однажды, как периодически любому, выпадает Маслову случай вроде бы поправить не очень-то ладную внешность жизни одним неблаговидным, но прибыльным поступком. Доктор переживает искушение.
Слово "переживает" не вполне точно, поскольку обещает показ внутренних терзаний героя. Но ничего такого не покажут, да и где вы видели в жизни человека с сомнениями совести на лице? Гримасы совести глубоко интимны, скрываемы нередко самим сомневающимся даже от себя.
Первое достоинство картины Попогребского: она почти не подделывается под общепринятое в кино, прежде всего – в наборе сюжетных событий и в поведении персонажей. Все достаточно достоверно, естественно, а потому не только не раздражает, а наоборот – рождает подспудную благодарность авторам.
Более того. Доктор Маслов "не переживает" по сущностной причине: он нормальный человек и не способен на поступок, который, скажу аккуратно, выпадает из правил общежития людского. Да, в полном отчаянии этот мужик пойдет на щекотливую ситуацию – но менее всего способен стать кровопийцей. Впрочем, и ворюгой Маслова не назовешь. Таких людей большинство; и наша совесть именно что "больна". Уже в самый момент совершения проступка мы отлично знаем, что пострадаем от неблаговидного больше всех остальных: нагрешим на грош, а терзаться однозначно будем на целковый. Знаем, что совесть болит потом, и будет болеть долго-долго, если не всегда.
Веду я к тому, что глубоко неправильно судить "Простые вещи" как рассказ про врача и эвтаназию. Эвтаназия здесь просто "житейский случай", а также понятие, которое все же возможно рационально осмысливать, в отличие от примера криминального или даже военного убийства. (Две ремарки: предыдущее соображение прошу понять правильно; религиозную сторону проблемы касаться вовсе не будем, она однозначна.)
Автор ведет речь – вот второе неоспоримое достоинство картины – именно о самом обыкновенном, о норме; увы, нынешнее искусство часто ее игнорирует или вовсе не ведает. А поскольку автор сам нормальный, вменяемый человек, из тех, для кого норма морали – простая вещь, то еще и поэтому не следует ждать от фильма никаких особых аффектаций или эффектов.
Напомню, что Алексей Попогребский известен предпочитающим серьезное кино с 2003 года – тогда появился "Коктебель", созданный им в соавторстве с Борисом Хлебниковым. Внешне совершенно безыскусный "обыкновенный" человечный "Коктебель" (с одним, на мой взгляд, лишь проколом – финалом) оказался альтернативой эффекту холодной гладкописи "Возвращения" Андрея Звягинцева, чей триумф в Венеции был превращен восторгами прессы в подобие солнечного затмения для остальных фильмов и режиссеров.
Прошли годы, Хлебников и Попогребский, к счастью для нас, стали работать по отдельности, увеличив количество хорошего кино как такового и очень хороших фильмов в частности. На прошлом "Кинотавре" выступил Хлебников со "Свободным плаванием" и получил приз за режиссуру (лучшим фильмом тогда жюри признало достойнейшую "Изображая жертву" Кирилла Серебренникова). "Кинотавр" нынешний выдал Попогребскому аналогичную награду – уже вместе с гран-при; также отметив обоих "главных" актеров – Сергея Пускепалиса и Леонида Броневого (превосходен в своем аристократизме его старик Журавлев).
Отнюдь не абсолютизирую фестивальные знаки отличия, но они довольно четкий индикатор мнения, и состояния в целом, профессионального киносообщества. И хотя вердикт жюри "Кинотавра" спровоцировал нынче гораздо более яркую, чем обычно, полемику, я лично праздную тот факт, что киновед Хлебников и психолог-переводчик Попогребский вошли в профессию вот так умно, артистично и удачно. Нас, простите высокий стиль, стало больше на челне.
Итак, жизнь обыденная (в медицинских терминах, с латыни, – "вульгарис": обыкновенный, сплошь и рядом встречающийся) в "Простых вещах" повествуется самым обыденным внешне способом. Читаешь актуальное и даже политическое содержание в эпизоде, скажем, домашней вечеринки – грузины поют за гостевым столом – и немедленно себя одергиваешь: не включилась ли выучка зрить подтекст, воспитанная советским подцензурным кинематографом? И даже ирония в картине глубоко запрятана и подается как простое наблюдение за бытом, скажем, больницы.
Однако вы глубоко ошибетесь, если заранее положите "Простые вещи" на полочку фильмов "под документ". Или, еще хуже, решите, что картина безыскусна. Перед нами отчетливый образец не вульгарного кинематографа, примитивного и приблизительного, обычного нынче, а кинематографа мастерского во всем, начиная с "картинки".
Павел Костомаров, известный в профессиональных кругах как один из лучших операторов нашего кино (пока в основном он работал в документалистике; публика может вспомнить "Прогулку" Алексея Учителя, виртуозно снятую Костомаровым под руководством и в соавторстве с Юрием Клименко), чрезвычайно помог режиссеру Попогребскому. Простой способ – преобладание крупных планов – органично отвечает всему замыслу: приближает к герою и передает "стесненность", вплоть до удушья, его жизни; дозированный городской фон с парой-тройкой узнаваемых (питерских) мест обозначает реальность; спокойный цвет задает тональность драмы – но не трагедии.
Конгениален опытному оператору и автор-режиссер. Уже в самой первой сцене – идет операция – Попогребский, как потом становится понятно, задает код и градус картины, ее идею: человек в ежедневном испытании, где ошибка – смерть. И ухитряется передать ощущение постоянной угрозы – с постоянной же готовностью к ней.
Фокус фильма: этот, казалось бы, обертон – на самом деле основная мелодия, она искусно тянется из одной значимой сцены в другую в удивительно прихотливом ритме. Да, история совершенного/не совершенного проступка в сюжете важна. Настолько, что Попогребский в "главном" эпизоде меняет сам способ рассказа, словно течение реки порогами, вдруг заставляя героя надеть темные очки, а зрителя волноваться, недоумевать, нервно кусать ногти. Но опасность, без которой не бывает настоящей драмы, как ни странно, не сконцентрирована в этом фрагменте картины. Ощущение опасности именно что разлито по всему фильму. Который, конечно же, – про кризис среднего возраста.
Перед нами, как уже было сказано одним из коллег, эдакие долгожданные "Полеты во сне и наяву". Тогда, в 1983-м, фильм режиссера Романа Балаяна по сценарию Виктора Мережко прочитали как свидетельство удушья героя и авторов от тупой окружающей жизни, от ощущения своей ненужности. Картина ответила самочувствию советской интеллигенции целиком и вошла в первые строчки списка протестных произведений. В 1987-м – "на волне перестройки" – фильм наградили Государственной премией.
Теперь это награждение парадоксально и почти мемориально: где то государство?.. Но важнее другое. Прошло всего двадцать лет – и перед нами почти тот же герой с проблемами самостояния; даже имя у них одинаково – Сергей. Однако осмыслите разницу. Сергей Макаров, сыгранный Олегом Янковским в старом фильме, – инженер-конструктор, от его труда не зависит по большому счету ничего, он чувствует свою бес-толковость и ерничает в бессилии. Сергей Маслов (в этом образе Пускепалис чертовски органичен) держит в руках шприц и обязан не ошибиться в качестве и дозе; когда на тебе такая ежедневно многократная ответственность за прикосновение к людям, бытовому цинизму редко остается место в границах натуры.
Выводов, минимум, три. Социальный: ничего по сути не изменилось, народонаселение "лечат" и "лечат", разве что наркоз другой. Личностный: тот зрелый автор, кто говорит о собственной ответственности человека и возможном-должном для него в любых обстоятельствах, среди которых обстоятельства скорой смерти. И вывод сущностный: произведение подлинного искусства не апеллирует к социальному строю, а имеет дело с простыми вещами (читай: истинами) – с тем, что есть человек во все времена и при любых порядках.
Человек же в состоянии и с характером анестезиолога Маслова чувствует (а иногда, в секунды полной беспросветности, даже того желает): жизнь – пусть вот такая, как есть, – может взорваться в любой момент. Подспудная тревога за все заставляет выпивать, чтобы снять напряжение, забыться чуть-чуть. Личные колебания – вроде ты честный, хороший, правильный, так почему все нескладно? – ведут к тому же.
И тогда возникает единственная символическая сцена в картине, ее подлинный центр и кульминация. Сидит Маслов, курит на кухонном подоконнике, только что фактически выгнанный женой. И видит, как почти слепая старуха-соседка, чтобы поставить чайник, включает газ, а потом долго-долго своими сухими уже, неверными уже пальцами пытается достать и зажечь спичку, роняет коробок и мучительно силится нагнуться-поднять. Время идет. Мы слышим шипение газа. Вот сейчас она – достанет и чиркнет, и все взлетит на воздух?..
Молча, молча и долго, невыносимо долго следит за происходящим наш доктор с сигаретой в руке.
Подлинный саспенс. Он будет блестяще отыгран в предфинальном эпизоде картины, как – увидите сами.
А пока – вы вздрогнете от звука гимна по радио (салют тебе, Советский Союз, начало восьмидесятых; привет вам, "Полеты во сне и наяву"): шесть утра. Доброе утро, граждане.
Очнитесь, больной. Как вы себя чувствуете?..
Где посмотреть в Краснодаре?
Врач-анестезиолог Сергей Маслов лет сорока – из тех, кто стартует на светофоре не первым; его машина с правым рулем – знак не столько особости характера, сколько вынужденного подчинения обстоятельствам. Маслов живет, что называется, "как все": с женой "запылилось как-то всё", почти взрослая дочь ушла к бойфренду, зарплата маленькая, из коммуналки не выбраться никогда… Однажды, как периодически любому, выпадает Маслову случай вроде бы поправить не очень-то ладную внешность жизни одним неблаговидным, но прибыльным поступком. Доктор переживает искушение.
Слово "переживает" не вполне точно, поскольку обещает показ внутренних терзаний героя. Но ничего такого не покажут, да и где вы видели в жизни человека с сомнениями совести на лице? Гримасы совести глубоко интимны, скрываемы нередко самим сомневающимся даже от себя.
Первое достоинство картины Попогребского: она почти не подделывается под общепринятое в кино, прежде всего – в наборе сюжетных событий и в поведении персонажей. Все достаточно достоверно, естественно, а потому не только не раздражает, а наоборот – рождает подспудную благодарность авторам.
Более того. Доктор Маслов "не переживает" по сущностной причине: он нормальный человек и не способен на поступок, который, скажу аккуратно, выпадает из правил общежития людского. Да, в полном отчаянии этот мужик пойдет на щекотливую ситуацию – но менее всего способен стать кровопийцей. Впрочем, и ворюгой Маслова не назовешь. Таких людей большинство; и наша совесть именно что "больна". Уже в самый момент совершения проступка мы отлично знаем, что пострадаем от неблаговидного больше всех остальных: нагрешим на грош, а терзаться однозначно будем на целковый. Знаем, что совесть болит потом, и будет болеть долго-долго, если не всегда.
Веду я к тому, что глубоко неправильно судить "Простые вещи" как рассказ про врача и эвтаназию. Эвтаназия здесь просто "житейский случай", а также понятие, которое все же возможно рационально осмысливать, в отличие от примера криминального или даже военного убийства. (Две ремарки: предыдущее соображение прошу понять правильно; религиозную сторону проблемы касаться вовсе не будем, она однозначна.)
Автор ведет речь – вот второе неоспоримое достоинство картины – именно о самом обыкновенном, о норме; увы, нынешнее искусство часто ее игнорирует или вовсе не ведает. А поскольку автор сам нормальный, вменяемый человек, из тех, для кого норма морали – простая вещь, то еще и поэтому не следует ждать от фильма никаких особых аффектаций или эффектов.
Напомню, что Алексей Попогребский известен предпочитающим серьезное кино с 2003 года – тогда появился "Коктебель", созданный им в соавторстве с Борисом Хлебниковым. Внешне совершенно безыскусный "обыкновенный" человечный "Коктебель" (с одним, на мой взгляд, лишь проколом – финалом) оказался альтернативой эффекту холодной гладкописи "Возвращения" Андрея Звягинцева, чей триумф в Венеции был превращен восторгами прессы в подобие солнечного затмения для остальных фильмов и режиссеров.
Прошли годы, Хлебников и Попогребский, к счастью для нас, стали работать по отдельности, увеличив количество хорошего кино как такового и очень хороших фильмов в частности. На прошлом "Кинотавре" выступил Хлебников со "Свободным плаванием" и получил приз за режиссуру (лучшим фильмом тогда жюри признало достойнейшую "Изображая жертву" Кирилла Серебренникова). "Кинотавр" нынешний выдал Попогребскому аналогичную награду – уже вместе с гран-при; также отметив обоих "главных" актеров – Сергея Пускепалиса и Леонида Броневого (превосходен в своем аристократизме его старик Журавлев).
Отнюдь не абсолютизирую фестивальные знаки отличия, но они довольно четкий индикатор мнения, и состояния в целом, профессионального киносообщества. И хотя вердикт жюри "Кинотавра" спровоцировал нынче гораздо более яркую, чем обычно, полемику, я лично праздную тот факт, что киновед Хлебников и психолог-переводчик Попогребский вошли в профессию вот так умно, артистично и удачно. Нас, простите высокий стиль, стало больше на челне.
Итак, жизнь обыденная (в медицинских терминах, с латыни, – "вульгарис": обыкновенный, сплошь и рядом встречающийся) в "Простых вещах" повествуется самым обыденным внешне способом. Читаешь актуальное и даже политическое содержание в эпизоде, скажем, домашней вечеринки – грузины поют за гостевым столом – и немедленно себя одергиваешь: не включилась ли выучка зрить подтекст, воспитанная советским подцензурным кинематографом? И даже ирония в картине глубоко запрятана и подается как простое наблюдение за бытом, скажем, больницы.
Однако вы глубоко ошибетесь, если заранее положите "Простые вещи" на полочку фильмов "под документ". Или, еще хуже, решите, что картина безыскусна. Перед нами отчетливый образец не вульгарного кинематографа, примитивного и приблизительного, обычного нынче, а кинематографа мастерского во всем, начиная с "картинки".
Павел Костомаров, известный в профессиональных кругах как один из лучших операторов нашего кино (пока в основном он работал в документалистике; публика может вспомнить "Прогулку" Алексея Учителя, виртуозно снятую Костомаровым под руководством и в соавторстве с Юрием Клименко), чрезвычайно помог режиссеру Попогребскому. Простой способ – преобладание крупных планов – органично отвечает всему замыслу: приближает к герою и передает "стесненность", вплоть до удушья, его жизни; дозированный городской фон с парой-тройкой узнаваемых (питерских) мест обозначает реальность; спокойный цвет задает тональность драмы – но не трагедии.
Конгениален опытному оператору и автор-режиссер. Уже в самой первой сцене – идет операция – Попогребский, как потом становится понятно, задает код и градус картины, ее идею: человек в ежедневном испытании, где ошибка – смерть. И ухитряется передать ощущение постоянной угрозы – с постоянной же готовностью к ней.
Фокус фильма: этот, казалось бы, обертон – на самом деле основная мелодия, она искусно тянется из одной значимой сцены в другую в удивительно прихотливом ритме. Да, история совершенного/не совершенного проступка в сюжете важна. Настолько, что Попогребский в "главном" эпизоде меняет сам способ рассказа, словно течение реки порогами, вдруг заставляя героя надеть темные очки, а зрителя волноваться, недоумевать, нервно кусать ногти. Но опасность, без которой не бывает настоящей драмы, как ни странно, не сконцентрирована в этом фрагменте картины. Ощущение опасности именно что разлито по всему фильму. Который, конечно же, – про кризис среднего возраста.
Перед нами, как уже было сказано одним из коллег, эдакие долгожданные "Полеты во сне и наяву". Тогда, в 1983-м, фильм режиссера Романа Балаяна по сценарию Виктора Мережко прочитали как свидетельство удушья героя и авторов от тупой окружающей жизни, от ощущения своей ненужности. Картина ответила самочувствию советской интеллигенции целиком и вошла в первые строчки списка протестных произведений. В 1987-м – "на волне перестройки" – фильм наградили Государственной премией.
Теперь это награждение парадоксально и почти мемориально: где то государство?.. Но важнее другое. Прошло всего двадцать лет – и перед нами почти тот же герой с проблемами самостояния; даже имя у них одинаково – Сергей. Однако осмыслите разницу. Сергей Макаров, сыгранный Олегом Янковским в старом фильме, – инженер-конструктор, от его труда не зависит по большому счету ничего, он чувствует свою бес-толковость и ерничает в бессилии. Сергей Маслов (в этом образе Пускепалис чертовски органичен) держит в руках шприц и обязан не ошибиться в качестве и дозе; когда на тебе такая ежедневно многократная ответственность за прикосновение к людям, бытовому цинизму редко остается место в границах натуры.
Выводов, минимум, три. Социальный: ничего по сути не изменилось, народонаселение "лечат" и "лечат", разве что наркоз другой. Личностный: тот зрелый автор, кто говорит о собственной ответственности человека и возможном-должном для него в любых обстоятельствах, среди которых обстоятельства скорой смерти. И вывод сущностный: произведение подлинного искусства не апеллирует к социальному строю, а имеет дело с простыми вещами (читай: истинами) – с тем, что есть человек во все времена и при любых порядках.
Человек же в состоянии и с характером анестезиолога Маслова чувствует (а иногда, в секунды полной беспросветности, даже того желает): жизнь – пусть вот такая, как есть, – может взорваться в любой момент. Подспудная тревога за все заставляет выпивать, чтобы снять напряжение, забыться чуть-чуть. Личные колебания – вроде ты честный, хороший, правильный, так почему все нескладно? – ведут к тому же.
И тогда возникает единственная символическая сцена в картине, ее подлинный центр и кульминация. Сидит Маслов, курит на кухонном подоконнике, только что фактически выгнанный женой. И видит, как почти слепая старуха-соседка, чтобы поставить чайник, включает газ, а потом долго-долго своими сухими уже, неверными уже пальцами пытается достать и зажечь спичку, роняет коробок и мучительно силится нагнуться-поднять. Время идет. Мы слышим шипение газа. Вот сейчас она – достанет и чиркнет, и все взлетит на воздух?..
Молча, молча и долго, невыносимо долго следит за происходящим наш доктор с сигаретой в руке.
Подлинный саспенс. Он будет блестяще отыгран в предфинальном эпизоде картины, как – увидите сами.
А пока – вы вздрогнете от звука гимна по радио (салют тебе, Советский Союз, начало восьмидесятых; привет вам, "Полеты во сне и наяву"): шесть утра. Доброе утро, граждане.
Очнитесь, больной. Как вы себя чувствуете?..
Где посмотреть в Краснодаре?
