Первое изображение на экране — картина Пиросмани в зеркале, перед которым некто (мы не видим лица) очень тщательно бреет свой и без того чистейший череп. Опасная бритва сверкает.
Шрифт титра "Натурщица" выдает эпоху модерна.
Первая фраза фильма (за кадром): "Был я вчера в кинематографе, хозяин. Такое видел... такое..."
Акцент выдает Грузию. Заманчиво.
Все последующее, увы, рушит ожидания.
Молодая прелестная женщина и молодой еще человек с залысинами прибывают в гостиницу старого Тифлиса (из каких-то аннотаций — 1913 год) с непонятной целью. Несколько дней, которые они тут проведут, заполнены выяснением отношений, а также воспоминаниями героини, зримыми для нас. В сценах воспоминаний фигурируют намеки на артистическую жизнь Берлина, имена Эдварда Мунка и Августа Стриндберга. То есть, фильм рассчитан на зрителей, которые в курсе хотя бы профессиональной принадлежности этих гениев, да и того факта, что они — гении; ибо в нем заключено особое право героини на избранность, на внимание наше. Потом произойдет развязка, которую предскажет чуть ли ни в третьем эпизоде пистолет, невесть как оказавшийся у дамы и невесть зачем ею отданный джентльмену со словами вроде "в знак моей любви и доверия к вам".
Красавица и чудовище — так можно назвать почти с первой минуты нашего с ними знакомства Софи Пшибышевскую (Виктория Толстоганова) и Владислава Эшенбаха (Даниил Спиваковский). Ее фамилия — по мужу, с которым Софи уже рассталась, но легкий "национальный привкус" работает (подозреваю — случайно) на образ: полячки в русской культурной традиции всегда неотразимы и всегда гордячки. Спутник Софии в той же системе координат — "немец" вроде Штольца.
Софи подается нам как воплощенная открытость, чувственность, свобода поведения. Подается так: сидит одна в ресторане и курит на виду у всех, подчеркивая затем и словами, что мнение других ее не интересует. Эшенбах же, по контрасту, — человек в самом жестком футляре. Эмоцио и рацио, конечно же, притягиваются друг к другу и вместе образуют гармонию, но не в данном случае.
Автор сценария Дмитрий Соболев (известен по "Острову" Павла Лунгина) взял для своих упражнений рассказ известного советского писателя Юрия Нагибина "Трое и одна и еще один". Нагибин был весьма крепкий беллетрист, очень культурный, не боящийся "откровенности" и табуированных в советские годы тем и обертонов, разумеется — искусно маскируемых: "в чем дело" было нередко понятно лишь посвященным. Если бы так писали нынешние популярные авторы — цены бы им не было в базарный день, но даже "выдающимся" Нагибина теперь никто уж не назовет. Впрочем, его имя значится в таких фильмах, как оскароносный "Дерсу Узала" Куросавы. С другой стороны, в титрах "Гардемаринов" Светланы Дружининой оно тоже стоит.
Так вот, фразу "Вечером приглашаю вас на вечеринку" Нагибин допустить не мог. Это сочинение господина Соболева, пропущенное режиссером и редактором фильма Еленой Суворовой. И хотя сия фраза звучит во второй трети картины, ее нагая беспомощность уже проявилась в полной мере. Все в "Натурщице", увы, подобного качества.
Плохо продуманы характеры, совсем не продумано их развитие. Зритель вправе впасть в ступор в конце сюжета, когда после всех лучистоглазых заверений Софи в любви к Эшенбаху, несмотря даже на его невыносимое занудство и ханжество, она вдруг признается, что цинично его использовала. Я, например, так и не смогла уяснить, в какой момент дама врала.
Режиссура ученически-примитивна настолько, что просто выпирает из каждого кадра. Как только видишь, например, некую городскую сценку, где на заднем плане непременно бегают, задираясь, мальчишки (вариант в других аналогичных опусах: девочки прыгают через скакалку или в "классики") — все, хана, штампы пошли косяком. И ладно бы просто штампы (нечто оригинальное придумать может лишь талант), но хоть снимите и сложите эти кадры органично!..
Так, как умели режиссеры старых советских фильмов. Ориентация создателей "Натурщицы" на классические образцы очевидна. Скажем, дуэт седого хозяина гостиницы "Аркадия" и его молодо-брюнетистого портье (отзывается на слишком настырное обращение "Дитя") — обычный парный конферанс, который призван комментировать происходящее в более-менее комическом ключе. Вспомните хотя бы хрестоматийную, тоже гостиничную, парочку из фильма "Мистер Икс" Юлия Хмельницкого (1958) в исполнении Гликерии Богдановой-Чесноковой и Григория Ярона — Каролину и Пеликана.
Терпеть не могу в рецензиях словечко "искрометный" — но тут и правда артисты зажигали и будут вечно зажигать. В отличие от "Натурщицы", где (артисты не виноваты, виноват автор диалогов и режиссер) скучнейшие сентенции произносятся до скулосворочения фальшиво. В чем виноват и звукорежиссер Андрей Коринский, который будто не слышит эту фальшь. Звуковая часть фильма вообще удручающа, увы. То и дело однообразно гавкают какие-то таинственные собаки, в хлеву с двумя индюками слышно кудахтанье чуть ли ни целого птичьего двора, а иногда шумы исчезают вовсе. Музыка же, наоборот, лезет в уши со своими прямолинейными подсказками о том, что мы должны чувствовать в данный момент.
Оператор Николай Немоляев и художники Игорь Лемешев и Юрий Осипенко свои партии ведут в рамках поставленных им задач (следовательно — правильно): воссоздают в павильонах "Мосфильма" Тифлис начала века в меру условности, привычной для телесериала, играющего в правдоподобие. Лучше всех работа художника по костюмам Натальи Диановой и гримера Ирины Николаевой: Виктория Толстоганова в роли Софи носит чудесные платья и грамотно для своей внешности причесана, гораздо лучше, нежели в "Ветке сирени" Павла Лунгина (2007), где она играет жену Рахманинова. Но Толстоганова, при всем ее обаянии, все же органичнее выглядит в пролетарской героическо-абсурдистской трагедии "Магнитные бури" Вадима Абдрашитова (2003), нежели с папироской в мундштуке. Толстоганова не Елена Соловей, чей образ, благодаря Рустаму Хамдамову, теперь навсегда соотносится у нас с началом XX столетия, модерном, Серебряным веком. Даже определяет то время — и в авторском кино, и, тем более, в мейнстриме.
И если содержание "Натурщицы", которое я пытаюсь реконструировать по видимым обломкам все же замысла, заключается, так сказать, в страданиях трепетной женской души, голышом пребывающей перед хищными мужчинами, которые ее искренне употребляют ради своих художественных шедевров и затем, пережевав, выплевывают, — то хотелось бы актрису более тонкой, беззащитной внешности, иного психотипа. Но если перед нами циничная стерва, которая просто ловит мужчин, да по молодости ошиблась компанией — вместо олигархов выбрала богему, которой никакая мораль не писана по определению, — то, пожалуйста, поставьте задачу талантливой исполнительнице более определенно. Чтобы она знала, что играть.
Даниилу Спиваковскому повезло в этом смысле, наверное, больше. Впрочем, как судить. Спиваковский от начала до конца изображает, простите, бревно, которому "не открываются глаза Бога". С ним все однозначно ясно. Очень хотелось бы Эшенбаха пожалеть — ну, как мы жалеем Каренина, например, — однако ж авторы не дали бедному Владиславу никакого объема (даже рода занятий не дали; намек на его прозрение абсолютно условен), а картон способен ожить лишь в анимации.
Елена Соловей вспомнилась, конечно, еще и потому, что "Натурщица" — совершенно явное подражание "Рабе любви" Никиты Михалкова (1975). Зачем-то в сюжете присутствуют предреволюционные события — листовки с "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", подпольная типография, жандармы и тому подобная чепуха, совершенно опереточная. Объяснить эти советизмы я не в состоянии, у Юрия Нагибина ничего подобного нет. Рассказ "Трое и одна и еще один" — исследование, как учат в школе, внутреннего мира героини, и его глубины достаточно. Не способные погрузиться в душу персонажей, авторы "Натурщицы" лепят сюжет не из событий, значимых для его движения, а из набора обстоятельств для вскипания нервов Софи и Эшебаха.
Ни журналист Карпов (Николай Фоменко), ни целиком придуманные Соболевым инженер-путеец Андрей (Даниил Страхов) и забавный жулик Шнейдер (Марк Рудинштейн с рыжей ленинской бородкой), ни таинственный голый череп, по большому счету, рассказываемой истории не нужны, они сугубо вспомогательные персонажи. В итоге перед нами не новая "Раба любви", а еще один вариант фильма "Игра в модерн" Игоря Ефимова и Максима Коростышевского (2002): польская красавица-актриса в центре, толпа мужчин у ее ног, натуральное уголовное дело и рассказ Бунина "Дело корнета Елагина" как далекий источник. Но там хоть было очень богато, глазу приятно. А тут...
Остается любоваться картинами Пиросмани. Даже в дешевых копиях они хороши.
Где посмотреть в Краснодаре?
Шрифт титра "Натурщица" выдает эпоху модерна.
Первая фраза фильма (за кадром): "Был я вчера в кинематографе, хозяин. Такое видел... такое..."
Акцент выдает Грузию. Заманчиво.
Все последующее, увы, рушит ожидания.
Молодая прелестная женщина и молодой еще человек с залысинами прибывают в гостиницу старого Тифлиса (из каких-то аннотаций — 1913 год) с непонятной целью. Несколько дней, которые они тут проведут, заполнены выяснением отношений, а также воспоминаниями героини, зримыми для нас. В сценах воспоминаний фигурируют намеки на артистическую жизнь Берлина, имена Эдварда Мунка и Августа Стриндберга. То есть, фильм рассчитан на зрителей, которые в курсе хотя бы профессиональной принадлежности этих гениев, да и того факта, что они — гении; ибо в нем заключено особое право героини на избранность, на внимание наше. Потом произойдет развязка, которую предскажет чуть ли ни в третьем эпизоде пистолет, невесть как оказавшийся у дамы и невесть зачем ею отданный джентльмену со словами вроде "в знак моей любви и доверия к вам".
Красавица и чудовище — так можно назвать почти с первой минуты нашего с ними знакомства Софи Пшибышевскую (Виктория Толстоганова) и Владислава Эшенбаха (Даниил Спиваковский). Ее фамилия — по мужу, с которым Софи уже рассталась, но легкий "национальный привкус" работает (подозреваю — случайно) на образ: полячки в русской культурной традиции всегда неотразимы и всегда гордячки. Спутник Софии в той же системе координат — "немец" вроде Штольца.
Софи подается нам как воплощенная открытость, чувственность, свобода поведения. Подается так: сидит одна в ресторане и курит на виду у всех, подчеркивая затем и словами, что мнение других ее не интересует. Эшенбах же, по контрасту, — человек в самом жестком футляре. Эмоцио и рацио, конечно же, притягиваются друг к другу и вместе образуют гармонию, но не в данном случае.
Автор сценария Дмитрий Соболев (известен по "Острову" Павла Лунгина) взял для своих упражнений рассказ известного советского писателя Юрия Нагибина "Трое и одна и еще один". Нагибин был весьма крепкий беллетрист, очень культурный, не боящийся "откровенности" и табуированных в советские годы тем и обертонов, разумеется — искусно маскируемых: "в чем дело" было нередко понятно лишь посвященным. Если бы так писали нынешние популярные авторы — цены бы им не было в базарный день, но даже "выдающимся" Нагибина теперь никто уж не назовет. Впрочем, его имя значится в таких фильмах, как оскароносный "Дерсу Узала" Куросавы. С другой стороны, в титрах "Гардемаринов" Светланы Дружининой оно тоже стоит.
Так вот, фразу "Вечером приглашаю вас на вечеринку" Нагибин допустить не мог. Это сочинение господина Соболева, пропущенное режиссером и редактором фильма Еленой Суворовой. И хотя сия фраза звучит во второй трети картины, ее нагая беспомощность уже проявилась в полной мере. Все в "Натурщице", увы, подобного качества.
Плохо продуманы характеры, совсем не продумано их развитие. Зритель вправе впасть в ступор в конце сюжета, когда после всех лучистоглазых заверений Софи в любви к Эшенбаху, несмотря даже на его невыносимое занудство и ханжество, она вдруг признается, что цинично его использовала. Я, например, так и не смогла уяснить, в какой момент дама врала.
Режиссура ученически-примитивна настолько, что просто выпирает из каждого кадра. Как только видишь, например, некую городскую сценку, где на заднем плане непременно бегают, задираясь, мальчишки (вариант в других аналогичных опусах: девочки прыгают через скакалку или в "классики") — все, хана, штампы пошли косяком. И ладно бы просто штампы (нечто оригинальное придумать может лишь талант), но хоть снимите и сложите эти кадры органично!..
Так, как умели режиссеры старых советских фильмов. Ориентация создателей "Натурщицы" на классические образцы очевидна. Скажем, дуэт седого хозяина гостиницы "Аркадия" и его молодо-брюнетистого портье (отзывается на слишком настырное обращение "Дитя") — обычный парный конферанс, который призван комментировать происходящее в более-менее комическом ключе. Вспомните хотя бы хрестоматийную, тоже гостиничную, парочку из фильма "Мистер Икс" Юлия Хмельницкого (1958) в исполнении Гликерии Богдановой-Чесноковой и Григория Ярона — Каролину и Пеликана.
Терпеть не могу в рецензиях словечко "искрометный" — но тут и правда артисты зажигали и будут вечно зажигать. В отличие от "Натурщицы", где (артисты не виноваты, виноват автор диалогов и режиссер) скучнейшие сентенции произносятся до скулосворочения фальшиво. В чем виноват и звукорежиссер Андрей Коринский, который будто не слышит эту фальшь. Звуковая часть фильма вообще удручающа, увы. То и дело однообразно гавкают какие-то таинственные собаки, в хлеву с двумя индюками слышно кудахтанье чуть ли ни целого птичьего двора, а иногда шумы исчезают вовсе. Музыка же, наоборот, лезет в уши со своими прямолинейными подсказками о том, что мы должны чувствовать в данный момент.
Оператор Николай Немоляев и художники Игорь Лемешев и Юрий Осипенко свои партии ведут в рамках поставленных им задач (следовательно — правильно): воссоздают в павильонах "Мосфильма" Тифлис начала века в меру условности, привычной для телесериала, играющего в правдоподобие. Лучше всех работа художника по костюмам Натальи Диановой и гримера Ирины Николаевой: Виктория Толстоганова в роли Софи носит чудесные платья и грамотно для своей внешности причесана, гораздо лучше, нежели в "Ветке сирени" Павла Лунгина (2007), где она играет жену Рахманинова. Но Толстоганова, при всем ее обаянии, все же органичнее выглядит в пролетарской героическо-абсурдистской трагедии "Магнитные бури" Вадима Абдрашитова (2003), нежели с папироской в мундштуке. Толстоганова не Елена Соловей, чей образ, благодаря Рустаму Хамдамову, теперь навсегда соотносится у нас с началом XX столетия, модерном, Серебряным веком. Даже определяет то время — и в авторском кино, и, тем более, в мейнстриме.
И если содержание "Натурщицы", которое я пытаюсь реконструировать по видимым обломкам все же замысла, заключается, так сказать, в страданиях трепетной женской души, голышом пребывающей перед хищными мужчинами, которые ее искренне употребляют ради своих художественных шедевров и затем, пережевав, выплевывают, — то хотелось бы актрису более тонкой, беззащитной внешности, иного психотипа. Но если перед нами циничная стерва, которая просто ловит мужчин, да по молодости ошиблась компанией — вместо олигархов выбрала богему, которой никакая мораль не писана по определению, — то, пожалуйста, поставьте задачу талантливой исполнительнице более определенно. Чтобы она знала, что играть.
Даниилу Спиваковскому повезло в этом смысле, наверное, больше. Впрочем, как судить. Спиваковский от начала до конца изображает, простите, бревно, которому "не открываются глаза Бога". С ним все однозначно ясно. Очень хотелось бы Эшенбаха пожалеть — ну, как мы жалеем Каренина, например, — однако ж авторы не дали бедному Владиславу никакого объема (даже рода занятий не дали; намек на его прозрение абсолютно условен), а картон способен ожить лишь в анимации.
Елена Соловей вспомнилась, конечно, еще и потому, что "Натурщица" — совершенно явное подражание "Рабе любви" Никиты Михалкова (1975). Зачем-то в сюжете присутствуют предреволюционные события — листовки с "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", подпольная типография, жандармы и тому подобная чепуха, совершенно опереточная. Объяснить эти советизмы я не в состоянии, у Юрия Нагибина ничего подобного нет. Рассказ "Трое и одна и еще один" — исследование, как учат в школе, внутреннего мира героини, и его глубины достаточно. Не способные погрузиться в душу персонажей, авторы "Натурщицы" лепят сюжет не из событий, значимых для его движения, а из набора обстоятельств для вскипания нервов Софи и Эшебаха.
Ни журналист Карпов (Николай Фоменко), ни целиком придуманные Соболевым инженер-путеец Андрей (Даниил Страхов) и забавный жулик Шнейдер (Марк Рудинштейн с рыжей ленинской бородкой), ни таинственный голый череп, по большому счету, рассказываемой истории не нужны, они сугубо вспомогательные персонажи. В итоге перед нами не новая "Раба любви", а еще один вариант фильма "Игра в модерн" Игоря Ефимова и Максима Коростышевского (2002): польская красавица-актриса в центре, толпа мужчин у ее ног, натуральное уголовное дело и рассказ Бунина "Дело корнета Елагина" как далекий источник. Но там хоть было очень богато, глазу приятно. А тут...
Остается любоваться картинами Пиросмани. Даже в дешевых копиях они хороши.
Где посмотреть в Краснодаре?
