На удивление единодушной оказалась реакция критиков на новый фильм продюсера Никиты Михалкова и режиссера Владимира Хотиненко по сценарию Арифа Алиева "1612. Хроники Смутного времени".
Аннотацию пересказывать не буду, коротенько воспроизведу начало картины, первый кадр которой — лучший. Это крупный план некоего молодого человека в дорогой "древнерусской" одеже, с хитрым и умным, жестко-веселым, просто-таки зажигательным взглядом. Портрет сразу обещает и большой стиль, и серьезную драму, тем более что за ним бобслеем (то есть, нарезкой) идут кадры и титры о Годуновых, Лжедмитрии, польском короле Сигизмунде и походе ляхов на Москву.
Но тут появляются всадники с крыльями (которые так интриговали в рекламном ролике). Мало того, что обычный зритель не знает — достоверна ли сия деталь костюма хоть у каких войск, так еще и непонятно — "наши" это или "не наши". И вообще — это "реальные" наездники или поэтические образы в структуре повествования?
Восприятие уже сбивается, дальнейшие непонятки громоздятся и усугубляются. Некий юродивый получает затрещину — что само по себе не укладывается в голове: Божий человек! — но чуется-обещается тема самозванства на престоле. Некий кардинал отправляет в Россию не то шпиона, не то миссионера, — и тут важен текст: Россия гораздо более дикая страна, чем Аргентина. Лжедмитрий — а это его мы видели в первом кадре (артист Дмитрий Ульянов) — на масленицу выкатывает (не лично, разумеется) некую красную конструкцию для возбуждения всеобщего веселья, заставляющую вспомнить адскую машину из "Сибирского цирюльника". А затем закрывает лицо венецианскообразной маской, остающейся целехонькой, хотя Лжедмитрия уже труп как-то немедленно сжигают...
Сжигая тем самым, как оказалось впоследствии, и надежду на "живого" персонажа, поскольку все остальные — просто ряженые. Некоторые — так, как все же принято в кино, историческом и приключенческом, особенно иностранцы Михал Жебровский и Рамон Ланга, сюда же отнесем Артура Смольянинова. Большинство — так, как в дешевом детском балагане. Особенно исторический князь Пожарский и необъяснимо вымышленный воевода — заклеенные до полной неузнаваемости русыми бородами по самые уши Михаил Пореченков и Марат Башаров (куда исчез Андрей Федорцов — Минин? Бог весть).
Время, пространство и история, спрессованные до двадцатиминутного клипа, в котором события не поддаются не то что идентификации (несмотря на поясняющие титры), но даже и минимальному "узнаванию", наконец разряжаются довольно просторным кадром с бурлаками на Волге (композиция цитатна: зритель должен узнать картину Репина и похвалить себя за эрудицию и общий культурный уровень). Облегченно вздыхаешь: вводка закончилась, теперь все объяснят, дальнейшее действие перестанет скакать и примет "исторический" темп. Ан нет!
Кто эти люди, которые играют в кости на судне, пристегнутом к бурлакам? Витой не то костяной, не то деревянный остроконечный предмет, белый, украшенный драгоценными камнями, который выставлен на кон, — это что? Почему возникает драка? Кто такие двое в кустах, сговаривающиеся Ксению Годунову на трон сажать? Почему один бурлак вскакивает на корабль, его толкают обратно за борт, а утром стегают хлыстами? При этом в зубах парень держит такую же витую, но черную, штуку, носимую им груди своей вместо креста православного? Почему рыба вдруг начинает разговаривать, будто мы в сказке про Садко?
Ну и так далее. Большинству вопросов по сюжету затем дают ответ (остальные, вероятно, в грядущей телеверсии). Бурлак оказывается Андрейкой, который, будучи холопским сыном при Годуновых, в нежном возрасте влюбился в Ксению и теперь решил ее спасти из польского плена (не мучайтесь вашим знанием исторических реалий — настоящая Ксения уже год в монастыре; не спрашивайте, как бурлак узнал о пассажирке судна, — дальше будут совсем уж невероятные приключения с переодеванием, членовредительством и опять-таки самозванством, но уже почему-то героическим). Витой кусок оказывается кончиком рога Единорога (сия, извините, придумка объясняется примерно на две трети, то есть, что значит Единорог и почему его часть есть у Андрейки, а вот откуда у гишпанца залетного — неведомо). Рыба разговаривает потому, что перед нами произведение с внезапными элементами фэнтэзи.
Так вот, претензии к фильму уже все и всеми сформулированы. Повторю: менее всего "1612" может претендовать на звание исторического полотна, поскольку в нем нет ни малейшего духа истории и национального ощущения истории. Сам Хотиненко в многочисленных интервью пытался упредить подобные упреки: мол, миф побеждает реальные события, а нам про Смутное время почти ничего неизвестно.
Но его собственный опус не только не отвечает ожиданию публики, но и не чреват новый мифом. Ибо авторами полностью проигнорирован канон исторического и даже псевдоистоисторического повествования: серьезность, эмоциональная убедительность, масштаб, признание персонажей "своими предками", культура постановки. Компьютеры очень старались весь фильм, но запаха "Турецкого гамбита" избежать не удалось: вкус авторов обоих опусов совершенно одинаков. В этом контексте вспоминать, например, о "Рублеве" Тарковского — просто кощунство.
Во-вторых, все рецензенты сказали о диком смешении жанров. Приключения, сказка, фельетон, да с "кровавыми" элементами, да с мистикой, да с "национальным вопросом", да с политико-патриотической подоплекой… Окрошка хороша, если она правильная, здесь же вышла какая-то сложносоставная тюря. По конечному продукту невозможно представить себе идею, с которой писался сценарий, — хотя те, кто успел прочитать одноименный роман Арифа Алиева, выпущенный день в день с фильмом, книгу приняли весьма благосклонно. Мол, она цельна и внятна, и без особых претензий.
"В ответе" остаются режиссер и продюсер. Имена Владимира Хотиненко и Никиты связаны в текущем кинопроцессе с 1978 года, когда выпускник Свердловского архитектурного института, художник-постановщик Свердловской киностудии оказался ассистентом режиссера картины "Пять вечеров". В 1981 году Хотиненко — уже выпускник мастерской Михалкова на Высших режиссерских курсах (где, кстати, сам теперь учит и воспитывает новеньких кинематографистов).
Хотиненко прославился "Зеркалом для героя" (1987); многие его последующие проекты были, что называется, громкими, нередко — успешными, иногда — актуальными. Хотиненко не сделал шедевра, но в первый период своего творчества не чужд был серьезных размышлений и добивался художественных результатов (то же "Зеркало для героя", моя любимая картина "Рой", "Патриотическая комедия", "Макаров", "Мусульманин"). Однако со временем странным образом стал терпеть чудовищные, стыдные неудачи. Началось это с документально-игрового киноочерка "Мы дети твои, Москва! Праздник" (1997) и "Вечернего звона" (2003) по рассказам Юрия Лужкова. А продолжилось сериалом "Гибель империи" (2005), реабилитирующем охранку, и вот теперь "1612".
Эта последняя картина придумана, как известно, затем, чтобы разъяснить народу сущность праздника 4 ноября, легитимизировать его. Ну, во-первых, не задача для искусства. Во-вторых, фальшивый праздник — заведомо провальный результат. В-третьих, восприятие гнется и скрипит. Поскольку в контекст затесались выборы в Госдуму, а фильм в своей разнузданности дошел буквально до исторической пародии, то я, например, образ Единорога, периодически возникающего в кадре с непонятной целью, трактую исключительно как образ Единой России. Уж извините такую вольность.
Объяснение профессиональным провалам режиссера Хотиненко, как ни прискорбно, вижу только одно. В последние десять лет он все чаще и чаще изменяет профессии — не просто соглашается делать фильмы и сериалы, от которых за версту несет идеологическим заказом и конъюнктурой разного рода, но публично настаивает на таком праве художника. Право-то оно право, спору нет, однако пока только Лени Рифеншталь удалось войти в притчу с фильмом, который власть-заказчица и современные ей зрительские массы приняли без оговорок. Но Рифеншталь была гениальна.
Кинематографическая корпорация привыкла упрекать Никиту Михалкова в настырном насаждении средствами кино патриотической даже не идеи, а темы. Но видно: михалковская стратегия отравила и его бывшего ученика, а ныне соратника. Они работают в тесной связке. Дело не только в продюсировании Михалковым государственного заказа "1612", но и в том, например, что фильмы Хотиненко — первые в лауреатах михалковской премии "Золотой Орел" (вспомните историю с "72 метра" в 2004-м и "Гибелью империи" в 2005-м; в обоих случаях студия-производитель — ТРИТЭ).
Вообще, не только у меня есть ощущение, что Михалков скидывает Хотиненко важные псевдопатриотические проекты, за которые не может или не хочет браться сам. Допускаю обвинения в фантастичности сей картины, но со стороны ситуация выглядит так. Что свидетельствует о серьезной растерянности Владимира Ивановича в профессиональной жизни. Своих тем для высказывания вроде как и не обнаруживается. А работать хочется. Приходится брать госзаказ с сомнительной целью и невнятной идеей, при этом блюсти политкорректность (не совершать же и правда антипольскую глупость; к счастью, и не совершил) и "делать фильм интересным для молодежи".
Вот в этом посыле: привлечь в зал молодежь (по сути — любой ценой) и весь фокус. Ловкость рук, обман. Никита Сергеевич утверждает, что "1612" — это "некий ликбез для зрителей, плохо знающих историю своей страны". А Владимир Иванович говорит, что "истории нет" и громоздит нелепицу на нелепицу.
Но главное, как справедливо утверждает в фильме Ксения Годунова, не то, что старец сказал, а что ты услышал. Так вот услышать от Михалкова-Хотиненко можно лишь одно: привлечь в зал молодежь — значит, заработать деньги. Повторяю: любой ценой. Продажей отечественной истории, в том числе. Она ведь теперь хорошо продается. В Питере снимается фильма про Александра Невского, в Москве затевается фильма про Ивана Грозного…
Топовые фигуры. Мифы. Прикроют собой все что угодно. Эйзенштейн повернется в гробу — кому какое дело? Да и сама история Отечества и не такое стерпит. Стерпела же она соцреалистическую интерпретацию в картине "Минин и Пожарский" (Всеволод Пудовкин, Михаил Доллер, сценарий Виктора Шкловского,1939), стерпит и коммерческую.
Вот только Владимира Ивановича Хотиненко жаль. "Чего изволите?" — поза не режиссера.
Где посмотреть фильм "1612" в Краснодаре?
Аннотацию пересказывать не буду, коротенько воспроизведу начало картины, первый кадр которой — лучший. Это крупный план некоего молодого человека в дорогой "древнерусской" одеже, с хитрым и умным, жестко-веселым, просто-таки зажигательным взглядом. Портрет сразу обещает и большой стиль, и серьезную драму, тем более что за ним бобслеем (то есть, нарезкой) идут кадры и титры о Годуновых, Лжедмитрии, польском короле Сигизмунде и походе ляхов на Москву.
Но тут появляются всадники с крыльями (которые так интриговали в рекламном ролике). Мало того, что обычный зритель не знает — достоверна ли сия деталь костюма хоть у каких войск, так еще и непонятно — "наши" это или "не наши". И вообще — это "реальные" наездники или поэтические образы в структуре повествования?
Восприятие уже сбивается, дальнейшие непонятки громоздятся и усугубляются. Некий юродивый получает затрещину — что само по себе не укладывается в голове: Божий человек! — но чуется-обещается тема самозванства на престоле. Некий кардинал отправляет в Россию не то шпиона, не то миссионера, — и тут важен текст: Россия гораздо более дикая страна, чем Аргентина. Лжедмитрий — а это его мы видели в первом кадре (артист Дмитрий Ульянов) — на масленицу выкатывает (не лично, разумеется) некую красную конструкцию для возбуждения всеобщего веселья, заставляющую вспомнить адскую машину из "Сибирского цирюльника". А затем закрывает лицо венецианскообразной маской, остающейся целехонькой, хотя Лжедмитрия уже труп как-то немедленно сжигают...
Сжигая тем самым, как оказалось впоследствии, и надежду на "живого" персонажа, поскольку все остальные — просто ряженые. Некоторые — так, как все же принято в кино, историческом и приключенческом, особенно иностранцы Михал Жебровский и Рамон Ланга, сюда же отнесем Артура Смольянинова. Большинство — так, как в дешевом детском балагане. Особенно исторический князь Пожарский и необъяснимо вымышленный воевода — заклеенные до полной неузнаваемости русыми бородами по самые уши Михаил Пореченков и Марат Башаров (куда исчез Андрей Федорцов — Минин? Бог весть).
Время, пространство и история, спрессованные до двадцатиминутного клипа, в котором события не поддаются не то что идентификации (несмотря на поясняющие титры), но даже и минимальному "узнаванию", наконец разряжаются довольно просторным кадром с бурлаками на Волге (композиция цитатна: зритель должен узнать картину Репина и похвалить себя за эрудицию и общий культурный уровень). Облегченно вздыхаешь: вводка закончилась, теперь все объяснят, дальнейшее действие перестанет скакать и примет "исторический" темп. Ан нет!
Кто эти люди, которые играют в кости на судне, пристегнутом к бурлакам? Витой не то костяной, не то деревянный остроконечный предмет, белый, украшенный драгоценными камнями, который выставлен на кон, — это что? Почему возникает драка? Кто такие двое в кустах, сговаривающиеся Ксению Годунову на трон сажать? Почему один бурлак вскакивает на корабль, его толкают обратно за борт, а утром стегают хлыстами? При этом в зубах парень держит такую же витую, но черную, штуку, носимую им груди своей вместо креста православного? Почему рыба вдруг начинает разговаривать, будто мы в сказке про Садко?
Ну и так далее. Большинству вопросов по сюжету затем дают ответ (остальные, вероятно, в грядущей телеверсии). Бурлак оказывается Андрейкой, который, будучи холопским сыном при Годуновых, в нежном возрасте влюбился в Ксению и теперь решил ее спасти из польского плена (не мучайтесь вашим знанием исторических реалий — настоящая Ксения уже год в монастыре; не спрашивайте, как бурлак узнал о пассажирке судна, — дальше будут совсем уж невероятные приключения с переодеванием, членовредительством и опять-таки самозванством, но уже почему-то героическим). Витой кусок оказывается кончиком рога Единорога (сия, извините, придумка объясняется примерно на две трети, то есть, что значит Единорог и почему его часть есть у Андрейки, а вот откуда у гишпанца залетного — неведомо). Рыба разговаривает потому, что перед нами произведение с внезапными элементами фэнтэзи.
Так вот, претензии к фильму уже все и всеми сформулированы. Повторю: менее всего "1612" может претендовать на звание исторического полотна, поскольку в нем нет ни малейшего духа истории и национального ощущения истории. Сам Хотиненко в многочисленных интервью пытался упредить подобные упреки: мол, миф побеждает реальные события, а нам про Смутное время почти ничего неизвестно.
Но его собственный опус не только не отвечает ожиданию публики, но и не чреват новый мифом. Ибо авторами полностью проигнорирован канон исторического и даже псевдоистоисторического повествования: серьезность, эмоциональная убедительность, масштаб, признание персонажей "своими предками", культура постановки. Компьютеры очень старались весь фильм, но запаха "Турецкого гамбита" избежать не удалось: вкус авторов обоих опусов совершенно одинаков. В этом контексте вспоминать, например, о "Рублеве" Тарковского — просто кощунство.
Во-вторых, все рецензенты сказали о диком смешении жанров. Приключения, сказка, фельетон, да с "кровавыми" элементами, да с мистикой, да с "национальным вопросом", да с политико-патриотической подоплекой… Окрошка хороша, если она правильная, здесь же вышла какая-то сложносоставная тюря. По конечному продукту невозможно представить себе идею, с которой писался сценарий, — хотя те, кто успел прочитать одноименный роман Арифа Алиева, выпущенный день в день с фильмом, книгу приняли весьма благосклонно. Мол, она цельна и внятна, и без особых претензий.
"В ответе" остаются режиссер и продюсер. Имена Владимира Хотиненко и Никиты связаны в текущем кинопроцессе с 1978 года, когда выпускник Свердловского архитектурного института, художник-постановщик Свердловской киностудии оказался ассистентом режиссера картины "Пять вечеров". В 1981 году Хотиненко — уже выпускник мастерской Михалкова на Высших режиссерских курсах (где, кстати, сам теперь учит и воспитывает новеньких кинематографистов).
Хотиненко прославился "Зеркалом для героя" (1987); многие его последующие проекты были, что называется, громкими, нередко — успешными, иногда — актуальными. Хотиненко не сделал шедевра, но в первый период своего творчества не чужд был серьезных размышлений и добивался художественных результатов (то же "Зеркало для героя", моя любимая картина "Рой", "Патриотическая комедия", "Макаров", "Мусульманин"). Однако со временем странным образом стал терпеть чудовищные, стыдные неудачи. Началось это с документально-игрового киноочерка "Мы дети твои, Москва! Праздник" (1997) и "Вечернего звона" (2003) по рассказам Юрия Лужкова. А продолжилось сериалом "Гибель империи" (2005), реабилитирующем охранку, и вот теперь "1612".
Эта последняя картина придумана, как известно, затем, чтобы разъяснить народу сущность праздника 4 ноября, легитимизировать его. Ну, во-первых, не задача для искусства. Во-вторых, фальшивый праздник — заведомо провальный результат. В-третьих, восприятие гнется и скрипит. Поскольку в контекст затесались выборы в Госдуму, а фильм в своей разнузданности дошел буквально до исторической пародии, то я, например, образ Единорога, периодически возникающего в кадре с непонятной целью, трактую исключительно как образ Единой России. Уж извините такую вольность.
Объяснение профессиональным провалам режиссера Хотиненко, как ни прискорбно, вижу только одно. В последние десять лет он все чаще и чаще изменяет профессии — не просто соглашается делать фильмы и сериалы, от которых за версту несет идеологическим заказом и конъюнктурой разного рода, но публично настаивает на таком праве художника. Право-то оно право, спору нет, однако пока только Лени Рифеншталь удалось войти в притчу с фильмом, который власть-заказчица и современные ей зрительские массы приняли без оговорок. Но Рифеншталь была гениальна.
Кинематографическая корпорация привыкла упрекать Никиту Михалкова в настырном насаждении средствами кино патриотической даже не идеи, а темы. Но видно: михалковская стратегия отравила и его бывшего ученика, а ныне соратника. Они работают в тесной связке. Дело не только в продюсировании Михалковым государственного заказа "1612", но и в том, например, что фильмы Хотиненко — первые в лауреатах михалковской премии "Золотой Орел" (вспомните историю с "72 метра" в 2004-м и "Гибелью империи" в 2005-м; в обоих случаях студия-производитель — ТРИТЭ).
Вообще, не только у меня есть ощущение, что Михалков скидывает Хотиненко важные псевдопатриотические проекты, за которые не может или не хочет браться сам. Допускаю обвинения в фантастичности сей картины, но со стороны ситуация выглядит так. Что свидетельствует о серьезной растерянности Владимира Ивановича в профессиональной жизни. Своих тем для высказывания вроде как и не обнаруживается. А работать хочется. Приходится брать госзаказ с сомнительной целью и невнятной идеей, при этом блюсти политкорректность (не совершать же и правда антипольскую глупость; к счастью, и не совершил) и "делать фильм интересным для молодежи".
Вот в этом посыле: привлечь в зал молодежь (по сути — любой ценой) и весь фокус. Ловкость рук, обман. Никита Сергеевич утверждает, что "1612" — это "некий ликбез для зрителей, плохо знающих историю своей страны". А Владимир Иванович говорит, что "истории нет" и громоздит нелепицу на нелепицу.
Но главное, как справедливо утверждает в фильме Ксения Годунова, не то, что старец сказал, а что ты услышал. Так вот услышать от Михалкова-Хотиненко можно лишь одно: привлечь в зал молодежь — значит, заработать деньги. Повторяю: любой ценой. Продажей отечественной истории, в том числе. Она ведь теперь хорошо продается. В Питере снимается фильма про Александра Невского, в Москве затевается фильма про Ивана Грозного…
Топовые фигуры. Мифы. Прикроют собой все что угодно. Эйзенштейн повернется в гробу — кому какое дело? Да и сама история Отечества и не такое стерпит. Стерпела же она соцреалистическую интерпретацию в картине "Минин и Пожарский" (Всеволод Пудовкин, Михаил Доллер, сценарий Виктора Шкловского,1939), стерпит и коммерческую.
Вот только Владимира Ивановича Хотиненко жаль. "Чего изволите?" — поза не режиссера.
Где посмотреть фильм "1612" в Краснодаре?
