Вот вам фильм, который резко выделяется из окружения. При том, что сюжет прост, хотя и не избит: любовный треугольник, и парень предает обеих; помножено на кайфецкие дела. Наши дни.
В этом времени действия вся фишка. Именно оно, полагаю, спровоцировало режиссера обернуть историю в немыслимые одежды, в буквальном и переносном смысле. Вы уже видели картинки: экзотические костюмы, запредельный грим и прически. Смесь панка, готики, театра и бог знает чего еще. К тому же — место действия: гибло-величественный Петербург. И речь уже не о том, что и наркоманки любить умеют, — о распаде и конце империи.
Игорь Волошин (с которым я не знакома) родился в Севастополе, был актером в театре, учился на артиста; в конце 90-х поступил во ВГИК, недолго занимался кинодраматургией, перешел в мастерскую режиссуры авторского фильма. Лауреат молодежной премии "Триумф" за высшие достижения в области литературы и искусства. Награжден был в 2004-м, когда им были сделаны "Месиво" (2000, документальный), "Сука" (2001, документальный; особо всех потряс — про Чечню, а сука — это война), "Охота на зайцев" (2003, игровой). Затем появились еще игровые короткометражные "Губы" (2005) и "Коза" (2007) и еще призы на разных фестивалях.
"Нирвана" — полнометражный игровой дебют в компании СТВ у продюсера Сергея Сельянова, который не устает давать шанс молодым авторам. Сельянов "запустил" уже, наверное, десяток-другой дебютантов, в коротком метре и в "большом" кино, от создателя суперкассового "Бумера" Петра Буслова до автора каннского призера "Шультес" Бакура Бакурадзе (его прокат скоро). К сожалению, пока получается так, что не эти люди, все как один индивидуальные таланты, определяют горизонт нашего кино, да не Сельянов в этом виноват.
Забегая вперед, скажу, что Игорь Волошин уже вовсю работает над постановкой собственного же сценария "Я" с продюсером Анной Михалковой, — и сей факт позволяет с большой долей уверенности предполагать, что он не пропадет для кинопроцесса. А когда смотришь "Нирвану", то прямо-таки изумляешься авторско-продюсерской отваге — "Нирвана" задумана и сделана наперекор привычкам публики, и чтобы картина не пропала в прокате, нужна мода на нее.
Итак, был сценарий дебютантки же Ольги Ларионовой — как свидетельствует исполнительница одной из трех главных ролей, медсестры Алисы, Ольга Сутулова, совершенно бытовой и безыскусный. Но, судя по всему, с внятной, человечной и эмоциональной историей. Сельянов предлагает его Волошину и разрешает эксперимент: превратить героев в персонажей предельно театрализованной мистерии. Будто бы жесткий документалист Волошин устал от "прямого" изображения, а потому теперь готов сделать "настоящее кино" в феллиниевско-карнавальном духе.
Ингредиенты карнавала при этом совершенно не экзотичны. Персонажи социально самые что ни на есть незатейливые: молодые люди без претензий и амбиций — медсестра, барменша и несостоявшийся ветеринар, ныне бездельник — поскольку наркоман. Необходимость "соответствовать" неким, как теперь говорят, вызовам, их гнетет. Как и одиночество: "Ходишь-ходишь, ждешь-ждешь, пока встретится кто-нибудь твой". Медсестра Алиса из Москвы бежит в другой город, барменша Вэл (Мария Шалаева) уже проделала этот путь, ее сожитель по прозвищу Мертвый (Артур Смольянинов) — прикантовался сюда из деревни.
Теперь Вел и Мертвый грезят о том, чтобы уехать в деревню — к некоей чистоте, естественности и, типа, беззаботности. Эдакое "В Москву, в Москву…" наоборот — так в содержание введен классический мотив неосуществимой русской мечты. При этом место, где все они встретились, — Петербург. "Жить в нем нельзя, но в Москве еще хуже" — толика распространенного мифа о единстве и противоположности двух столиц. Репутация Петербурга как города мертвых, города Смерти крепко поддержана сюжетом и "картинкой" (о чем дальше), но есть и обычная для питерской школы примета невских берегов: трамвай.
Еще фильм играет с мифом "Венеция" и понятием "Смерть в Венеции", а также легко, пусть и по касательной, приплетаются сюда классические стихотворные строчки — "Петербург, я еще не хочу умирать….", "Лучше жить в провинции у моря…" и другие, уже ставшие поговорками. Еще в микс включена тема советского детства — привычны уже ее обертона: что исчезло в девяностые годы и что началось, но найдены непротухшие слова.
Весь этот комплект приведет в поистине боевую готовность внешним преображением героев и среды. Полуботинки с золотыми пряжками, крейзи-платья, плащи и кофты, гребешковые головные уборы, разноцветные волосы, пятисантиметровые ресницы, крестики и разные драматические потеки на нижних веках и щеках… Безусловно, выдающийся художник по костюмам Надежда Васильева (все картины Балабанова и многие другие) и художник по гриму Анна Эйсмонт оттянулись на всю катушку.
Но ведь не ради оттяга старались. У них получились не этакие современные людоедки Эллочки (крашеный зеленым кудрявый воротник с красными звездами и прочие меха), не бешеные фрики и даже не комично обезумевшие Пьеро, жаждущие палки, а вполне трагические персонажи, которым, как ни странно, сопереживаешь. Поймайте свое ощущение — по мере развития сюжета вы меняете свое отношение к героям, и грим-костюм способствуют этому едва ли не больше, чем игра актеров, — ведь лиц за их разрисованностью почти не видно, а глаза почти спрятаны макияжем и масками.
То же и вокруг героев. Коммунальная квартира, лестничная площадка, больница, жилище наркодилера, что там еще — все остранено до абсолютной фантастичности при полной узнаваемости и даже хрестоматийности. Художник Павел Пархоменко "всего лишь" концентрирует, гиперболизирует детали и меняет цвет — а результат производит впечатление почти сюрреалистическое.
Оператор же Дмитрий Яшонков ("Сволочи", "Слуга государев") возвращает действительности ее реальное искажение, как и положено, крупностью и ракурсом, светом и цветом. Общая тревожная красно-синяя гамма сменяется теплой лишь в сцене подлинной взаимной нежности (Мертвый моет Вэл); желто-серый антураж жилища Ларусса — признак сумасшествия… Фронтальный проезд Вэл на мотоцикле по ущелью из домов, панорамирование жриц любви просто шикарны.
Однако не надо думать, что Волошин с товарищами ушли в чистую изобразительность. Действие идет, внятные и кровавые события сменяют друг друга. Все нужные слова произносятся — и о любви, и о насилии; все, пардон, моральные оценки четко расставлены.
У другого автора получилось бы назидание: предавать нехорошо, а колоться еще хуже. Волошин ухитряется вот таким стилем — помесью нового барокко с маньеризмом вплоть до гротеска, что ли, — сделать фильм про внешнее и внутреннее и границу между ними. Проблема в том, что у молодых и внутренне мало воспитанных людей на этой границе — маска (у воспитанных — просто лицо; не путать с людьми дрессированными). Маска как двойной сигнал: "я свой" и в то же время "не лезь"; вместе они читаются не иначе как вопль абсолютно одинокого отчаяния.
Вопль для искусства не новый, разумеется, но всегда продуктивный. Режиссер подкрепляет тему многообразными деталями, как прямыми (скажем, пустое пространство вокруг), так и "от противного" (девушки хвастаются друг перед другом своими шрамами — да, их не убьешь тупой силой, им сразу пришлось научиться выживать). Но суть еще дальше. Весь этот карнавал имеет лихорадочный уже градус, он последний. Поскольку происходит на руинах империи.
Маргарита Ивановна в знаковом исполнении Татьяны Самойловой — вот гениальный образ состояния постимперии: утраченная слава, но видимость достоинства, и все это тоже в маскировке, чтоб не добили. Образ на грани фола, безусловно, если думать, что Волошин приговаривает только советско-российскую империю.
Мертвечина руин и выморочность жизни среди колонн и портиков, поданных вот так, как они поданы, антигуманность пребывания под пятиметровыми, в трещинах, потолками, украшенных шнурами электропроводки, которые провоцирует лишь на желание повеситься, место приготовления еды как поставщик калорий грязи… — вроде оттуда. Но апофеоз — объезд двумя персонажами без пола и возраста, почти мутантами, заваливающейся в небо громады Исаакия, да еще под неестественный контратенор, — выводит мысль за границы отечества, как минимум, в Европу. Классические пропорции всюду искажены, гармония нарушена, красота порождена извращением, — простые и верные правила жизни попраны, поскольку империя разума выродилась в свою противоположность, человечество обезумело, и дети его убивают себя самое.
Но вы к окончанию сеанса не столько впадете в мировую скорбь, сколько порадуетесь стройности и цельности предъявленного фильма, лишь самую чуточку мне показавшегося скучноватым в середке. В наше время, когда "все уже сказано", а новые смыслы еще не достигли и полупроцента голов, остается погружаться в форму — глядишь, ее разнообразие развлечет. Таких картин мало, воспринимать их публика не приучена. Насильственное забвение на долгие десятки лет "Интервенции" Геннадия Полоки (1967) — самый яркий пример расправы с "формализмом" в кино, мало кто отважился потом на подобные эксперименты.
В последние годы вроде бы пытаются — дебютанты, разумеется. Павел Пархоменко, уже упоминавшийся художник "Нирваны", сделал картину "Танцуют все!" (2005), увы, не вполне цельную из-за производственных проблем и до проката не добравшуюся. Можно вспомнить фрагменты фильма "Богиня. Как я полюбила" (2004) Ренаты Литвиновой. Отчасти "Нирвана", как многими замечено, действительно близка "Русалке" (2007) — правда, не совпадением имени и местонахождения героинь (Алиса в городах), а тем, что Анна Меликян тоже удачно конструировала реальность, хоть и совершенно другими способами. Фильм Волошина пока наиболее радикальный на этом пути.
…Пафос снижен последним кадром — все же, пространство не в крови, а в помаде.
Где посмотреть фильм "Нирвана" в Краснодаре?
В этом времени действия вся фишка. Именно оно, полагаю, спровоцировало режиссера обернуть историю в немыслимые одежды, в буквальном и переносном смысле. Вы уже видели картинки: экзотические костюмы, запредельный грим и прически. Смесь панка, готики, театра и бог знает чего еще. К тому же — место действия: гибло-величественный Петербург. И речь уже не о том, что и наркоманки любить умеют, — о распаде и конце империи.
Игорь Волошин (с которым я не знакома) родился в Севастополе, был актером в театре, учился на артиста; в конце 90-х поступил во ВГИК, недолго занимался кинодраматургией, перешел в мастерскую режиссуры авторского фильма. Лауреат молодежной премии "Триумф" за высшие достижения в области литературы и искусства. Награжден был в 2004-м, когда им были сделаны "Месиво" (2000, документальный), "Сука" (2001, документальный; особо всех потряс — про Чечню, а сука — это война), "Охота на зайцев" (2003, игровой). Затем появились еще игровые короткометражные "Губы" (2005) и "Коза" (2007) и еще призы на разных фестивалях.
"Нирвана" — полнометражный игровой дебют в компании СТВ у продюсера Сергея Сельянова, который не устает давать шанс молодым авторам. Сельянов "запустил" уже, наверное, десяток-другой дебютантов, в коротком метре и в "большом" кино, от создателя суперкассового "Бумера" Петра Буслова до автора каннского призера "Шультес" Бакура Бакурадзе (его прокат скоро). К сожалению, пока получается так, что не эти люди, все как один индивидуальные таланты, определяют горизонт нашего кино, да не Сельянов в этом виноват.
Забегая вперед, скажу, что Игорь Волошин уже вовсю работает над постановкой собственного же сценария "Я" с продюсером Анной Михалковой, — и сей факт позволяет с большой долей уверенности предполагать, что он не пропадет для кинопроцесса. А когда смотришь "Нирвану", то прямо-таки изумляешься авторско-продюсерской отваге — "Нирвана" задумана и сделана наперекор привычкам публики, и чтобы картина не пропала в прокате, нужна мода на нее.
Итак, был сценарий дебютантки же Ольги Ларионовой — как свидетельствует исполнительница одной из трех главных ролей, медсестры Алисы, Ольга Сутулова, совершенно бытовой и безыскусный. Но, судя по всему, с внятной, человечной и эмоциональной историей. Сельянов предлагает его Волошину и разрешает эксперимент: превратить героев в персонажей предельно театрализованной мистерии. Будто бы жесткий документалист Волошин устал от "прямого" изображения, а потому теперь готов сделать "настоящее кино" в феллиниевско-карнавальном духе.
Ингредиенты карнавала при этом совершенно не экзотичны. Персонажи социально самые что ни на есть незатейливые: молодые люди без претензий и амбиций — медсестра, барменша и несостоявшийся ветеринар, ныне бездельник — поскольку наркоман. Необходимость "соответствовать" неким, как теперь говорят, вызовам, их гнетет. Как и одиночество: "Ходишь-ходишь, ждешь-ждешь, пока встретится кто-нибудь твой". Медсестра Алиса из Москвы бежит в другой город, барменша Вэл (Мария Шалаева) уже проделала этот путь, ее сожитель по прозвищу Мертвый (Артур Смольянинов) — прикантовался сюда из деревни.
Теперь Вел и Мертвый грезят о том, чтобы уехать в деревню — к некоей чистоте, естественности и, типа, беззаботности. Эдакое "В Москву, в Москву…" наоборот — так в содержание введен классический мотив неосуществимой русской мечты. При этом место, где все они встретились, — Петербург. "Жить в нем нельзя, но в Москве еще хуже" — толика распространенного мифа о единстве и противоположности двух столиц. Репутация Петербурга как города мертвых, города Смерти крепко поддержана сюжетом и "картинкой" (о чем дальше), но есть и обычная для питерской школы примета невских берегов: трамвай.
Еще фильм играет с мифом "Венеция" и понятием "Смерть в Венеции", а также легко, пусть и по касательной, приплетаются сюда классические стихотворные строчки — "Петербург, я еще не хочу умирать….", "Лучше жить в провинции у моря…" и другие, уже ставшие поговорками. Еще в микс включена тема советского детства — привычны уже ее обертона: что исчезло в девяностые годы и что началось, но найдены непротухшие слова.
Весь этот комплект приведет в поистине боевую готовность внешним преображением героев и среды. Полуботинки с золотыми пряжками, крейзи-платья, плащи и кофты, гребешковые головные уборы, разноцветные волосы, пятисантиметровые ресницы, крестики и разные драматические потеки на нижних веках и щеках… Безусловно, выдающийся художник по костюмам Надежда Васильева (все картины Балабанова и многие другие) и художник по гриму Анна Эйсмонт оттянулись на всю катушку.
Но ведь не ради оттяга старались. У них получились не этакие современные людоедки Эллочки (крашеный зеленым кудрявый воротник с красными звездами и прочие меха), не бешеные фрики и даже не комично обезумевшие Пьеро, жаждущие палки, а вполне трагические персонажи, которым, как ни странно, сопереживаешь. Поймайте свое ощущение — по мере развития сюжета вы меняете свое отношение к героям, и грим-костюм способствуют этому едва ли не больше, чем игра актеров, — ведь лиц за их разрисованностью почти не видно, а глаза почти спрятаны макияжем и масками.
То же и вокруг героев. Коммунальная квартира, лестничная площадка, больница, жилище наркодилера, что там еще — все остранено до абсолютной фантастичности при полной узнаваемости и даже хрестоматийности. Художник Павел Пархоменко "всего лишь" концентрирует, гиперболизирует детали и меняет цвет — а результат производит впечатление почти сюрреалистическое.
Оператор же Дмитрий Яшонков ("Сволочи", "Слуга государев") возвращает действительности ее реальное искажение, как и положено, крупностью и ракурсом, светом и цветом. Общая тревожная красно-синяя гамма сменяется теплой лишь в сцене подлинной взаимной нежности (Мертвый моет Вэл); желто-серый антураж жилища Ларусса — признак сумасшествия… Фронтальный проезд Вэл на мотоцикле по ущелью из домов, панорамирование жриц любви просто шикарны.
Однако не надо думать, что Волошин с товарищами ушли в чистую изобразительность. Действие идет, внятные и кровавые события сменяют друг друга. Все нужные слова произносятся — и о любви, и о насилии; все, пардон, моральные оценки четко расставлены.
У другого автора получилось бы назидание: предавать нехорошо, а колоться еще хуже. Волошин ухитряется вот таким стилем — помесью нового барокко с маньеризмом вплоть до гротеска, что ли, — сделать фильм про внешнее и внутреннее и границу между ними. Проблема в том, что у молодых и внутренне мало воспитанных людей на этой границе — маска (у воспитанных — просто лицо; не путать с людьми дрессированными). Маска как двойной сигнал: "я свой" и в то же время "не лезь"; вместе они читаются не иначе как вопль абсолютно одинокого отчаяния.
Вопль для искусства не новый, разумеется, но всегда продуктивный. Режиссер подкрепляет тему многообразными деталями, как прямыми (скажем, пустое пространство вокруг), так и "от противного" (девушки хвастаются друг перед другом своими шрамами — да, их не убьешь тупой силой, им сразу пришлось научиться выживать). Но суть еще дальше. Весь этот карнавал имеет лихорадочный уже градус, он последний. Поскольку происходит на руинах империи.
Маргарита Ивановна в знаковом исполнении Татьяны Самойловой — вот гениальный образ состояния постимперии: утраченная слава, но видимость достоинства, и все это тоже в маскировке, чтоб не добили. Образ на грани фола, безусловно, если думать, что Волошин приговаривает только советско-российскую империю.
Мертвечина руин и выморочность жизни среди колонн и портиков, поданных вот так, как они поданы, антигуманность пребывания под пятиметровыми, в трещинах, потолками, украшенных шнурами электропроводки, которые провоцирует лишь на желание повеситься, место приготовления еды как поставщик калорий грязи… — вроде оттуда. Но апофеоз — объезд двумя персонажами без пола и возраста, почти мутантами, заваливающейся в небо громады Исаакия, да еще под неестественный контратенор, — выводит мысль за границы отечества, как минимум, в Европу. Классические пропорции всюду искажены, гармония нарушена, красота порождена извращением, — простые и верные правила жизни попраны, поскольку империя разума выродилась в свою противоположность, человечество обезумело, и дети его убивают себя самое.
Но вы к окончанию сеанса не столько впадете в мировую скорбь, сколько порадуетесь стройности и цельности предъявленного фильма, лишь самую чуточку мне показавшегося скучноватым в середке. В наше время, когда "все уже сказано", а новые смыслы еще не достигли и полупроцента голов, остается погружаться в форму — глядишь, ее разнообразие развлечет. Таких картин мало, воспринимать их публика не приучена. Насильственное забвение на долгие десятки лет "Интервенции" Геннадия Полоки (1967) — самый яркий пример расправы с "формализмом" в кино, мало кто отважился потом на подобные эксперименты.
В последние годы вроде бы пытаются — дебютанты, разумеется. Павел Пархоменко, уже упоминавшийся художник "Нирваны", сделал картину "Танцуют все!" (2005), увы, не вполне цельную из-за производственных проблем и до проката не добравшуюся. Можно вспомнить фрагменты фильма "Богиня. Как я полюбила" (2004) Ренаты Литвиновой. Отчасти "Нирвана", как многими замечено, действительно близка "Русалке" (2007) — правда, не совпадением имени и местонахождения героинь (Алиса в городах), а тем, что Анна Меликян тоже удачно конструировала реальность, хоть и совершенно другими способами. Фильм Волошина пока наиболее радикальный на этом пути.
…Пафос снижен последним кадром — все же, пространство не в крови, а в помаде.
Где посмотреть фильм "Нирвана" в Краснодаре?
