Итак, Максим Камерер, двадцати лет, землянин из будущего, попав в ужасное далеко, со всем пылом своей юной жажды справедливости, опьяненный собственной же неуязвимостью, решает совершить на Саракше государственный переворот. Цель: избавить местных жителей от ужасного зомбирования, которому подвергаются граждане в результате излучения неких башен, воткнутых властью повсюду. Средства? – А средства сойдут любые. Максиму удалось найти оппозицию, она фактически ничтожна, и он готов привести в страну хоть иноземцев, хоть каких-то мутантов, хоть черта лысого – ведь ничего кошмарнее, чем физическая боль одних и доведение до полного идиотизма других, быть не может.
Сильная личность пытается вмешаться в ход Истории. Обстоятельства, разумеется, складываются так, что власть, которая не сумела уничтожить эту силу в зародыше, немедленно, ради сохранения себя самое вынуждена и старается ее использовать. Наш герой слишком юн и неопытен, чтобы просчитать все последствия всех действий. Спасая от участи кукол других, спасаясь от роли марионетки сам, Максим выбирает теракт. Итог: он убийца, окружающие ввергнуты в гарь и хаос, а что такое свобода опять непонятно.
Зато понятно, что соваться со своим уставом в чужой монастырь нелепо и преступно: у тебя окровавленное лицо, а кругом стало только хуже. И что всегда найдется некий НЕИЗВЕСТНЫЙ ОТЕЦ, который будет тебя учить думать, вбивая науку разными приемчиками. Ты готов подчиниться его доводам, но берегись: если слишком доверишься ему, он будет думать за тебя. И ты опять окажешься куклой.
Таков пунктир смыслов, которые, мне кажется, вычитываются из обеих частей фильма. Правда, надо очень захотеть его вычитать. Ибо сделать это нелегко.
Во-первых, потому, что достаточно хорошо помнится книга Стругацких. Их фантастику наши дни однозначно догнали "вегетарианской" модификацией вот этих излучателей (есть такие счастливцы, кто не понял еще сущность телевидения?) и убежденностью российского плебса в исключительной и вечной необходимости для нашей страны сильной власти.
Но в книге, естественно, все значительно сложнее, там гораздо больше обертонов – тем больше, чем существеннее отрезок жизни, прожитой нашим и мировым социумом. Это неудивительно. Три времени, которые приходится вертеть в голове, размышляя над предложенным Стругацкими комплексом проблем, – советский строй/социализм, наша безымянная пока эпоха и тот вариант будущего, который нарисован, – таковы, что порождают в голове отнюдь не спокойствие и удовольствие, а напряженность и гнев.
Во-вторых, смыслы тонут в событиях, действии, антураже. Которых слишком много, они слишком агрессивны; повествование будто написано жирными мазками-эпизодами. Между ними обнаруживается сюжетная связь, но нет никакого воздуха, а значит, никакого объема: пунктир – он плоский. Первая часть, как выяснилось после ожесточенного, расколовшего аудиторию длительного и массового обсуждения, в основном впечатлила (кроме спорной для многих внешности главного героя) попыткой создателей экранизации решить грандиозные постановочные задачи и масштабом зримого нами на экране. Ругались/хвалили/спорили преимущественно о том, как сделан мир Саракша и сам фильм.
Вторая часть (я так понимаю – все же в угоду публике, которая оказалась недобранной: конкуренция в прокате, кризис) окончательно сместилась в сторону прямого действия (Максим начинает личную войну), "взрывы-грохоты" скучились и усилились вплоть до ядерного гриба, музыка загремела совершенно беспардонно.
Но если в романе события громоздились параллельно нагнетанию интриги (Умнику или Страннику достанется Максим?) и томительному накалу мысли (где же выход из этого ада?), то в картине формальный итог, совершенно лишенный наших переживаний, сводится к спасению девушки, уже абсолютно сказочной. (Я не шучу: надо увидеть кадры, где гроб качается хрустальный, а в нем Рада Гаал со снежинками на лице.) И, вторым номером, – к получению Максимом от Странника некоторого комплекса новой информации, который и знанием-то не назвать.
Слабость того вида кинематографа, который избрали для своей картины режиссер Федор Бондарчук и продюсеры Александр Роднянский и Сергей Мелькумов, как раз в том, что фильм-экшен, будто компьютерная игра, и не предполагает нюансов – ни интеллектуальных, ни эмоциональных. Тут всегда вопрос один: чем закончится схватка?
По законам жанра она обязана завершиться девичьей головкой, склоненной на грудь героя, и поверженным противником. О радость, так и есть: девушка с тобой, башня взорвана; вполне классическим образом появляется некто, который говорит, что у этого дракона еще много разнообразных голов в самых разных местах, ждите продолжения.
Но тогда – между кем и за что была схватка? Прогрессивный герой, пусть временно и не полностью, победил косных правителей – это одно, и вполне подвластно жанру-прокрусту. А противостояние "правды Максима" и "правды Странника" – совсем иное: не влезает в данный формат, оставляет героя с растерянной улыбочкой, а зрителя без чувства глубокого удовлетворения. Столь необходимого фантастическому боевику.
Слишком схематичен в его координатах и образ Странника, эдакого опоздавшего бога из машины с внешностью совсем отощавшего и злобного Сталкера, китайским умением летать и бэкграундом ролей Алексея Серебрякова. Даже в романе, который должен блюсти свою загадку до развязки, финальный вопрос: почему Странник вообще допустил самодеятельность Максима? – подрывал мою веру в благоприятный, как теперь говорят, сценарий нашего реального Будущего.
В картине Странник и вовсе почти вспомогательная фигура: его попросту мало по сравнению с выразительно-ярким и претендующим на сложность Умником (Федор Бондарчук). Впрочем, во второй части картины отчего-то и Умник уже не столь харизматичен: эффект неожиданности образа исчерпан, а развития нет, не считать же таковым предсмертное метанье по кабинету в трусах.
Однако оно запомнится. Вот почему нельзя не признать и силу такого кино: теперь пейзаж и интерьеры Саракша у нас надолго определены работой Бондарчука и всей его команды.
Хотя результат оценивается по-разному. Одним и танки фанерные, и машины картонные, и труп белой субмарины необъяснимо искрит, – другие в детском восторге, что все это едет, мчится, взлетает, светится, визжит и страшно лязгает. Одни сравнивают с голливудской машинерией, другие – с рир-проекцией пятидесятых годов, третьи (создатели) знают, чего им стоила каждая секунда экрана, четвертые просто смеются, негодуя. А пятые (я, например) по-прежнему легко оправдывают откровенную грубую кустарность вещественного мира Саракша (с единственным исключением – шелково-золотым версачеобразным обиталищем Умника) как самим этим каркающим словом, так и ментальностью народа, с которым мы легко ассоциируем несчастных оболваненных новых знакомцев Максима.
Оценка "Обитаемого острова" зависит от уровня критичности и степени нетерпения каждого отдельного любителя кино, причем эти качества совсем не просто связаны с возрастом и подготовкой реципиента. Вывернув вторую часть в экшн с набором сопутствующих эффектов, авторы, на мой взгляд, резко снизили уровень своих претензий. Итог: фильм – не больше, чем очередной этап развития отечественного кино, на данном этапе ученического и подражательного в принципе.
Увы, тут оптимизм и не светит. Даже если отбросить в сторону нынешнюю напасть – кризис, который опять подкосил киноиндустрию как таковую и производство сложнопостановочных масштабных проектов в частности, то все равно нам до системного переустройства отечественной киножизни на разумных началах – как до благоденствия на Саракше. Да и вообще мы обречены в жанровом кино всегда плестись в хвосте Голливуда, жующего свои же прежние гамбургеры, – как опять и опять "догонять Америку".
Однако в целом ситуация более сложна, чем нестыковка зрелого читателя с фильмом, ориентированным на юного зрителя. Нравится ли вам лично Федор Бондарчук и поколение, которое он олицетворяет как медийное лицо? В какой степени вы считаете сверстников Бондарчука, прокламирующих вот такой патриотизм, вот такой успех, вот такую эстетику, – настоящими наследниками, допустим, Бондарчука-отца и его поколения? Каковы ваши собственные жизненные ценности и предпочтения в искусстве?
Все эти вопросы мы редко себе задаем осознанно, но при оценке картины в значительной степени руководствуемся ответами на них. Поговорите с собой, и вам станет понятнее ваше отношение к "Обитаемому острову".
Что до восприятия картины, так сказать, обществом… До сих пор оно спорило, подчеркну еще раз, точно по курсу, проложенному создателями фильма "Обитаемый остров": убедительно – неубедительно сделано. На пресс-просмотре в Москве, как многие наверное прочитали в прессе, наконец возник разговор по существу фильма. В пределе это еще один проклятый вопрос русской революции, неотделимой от карательных органов: возможно ли железной рукой загнать человечество к счастью?
Федор Бондарчук неожиданно для всех позволил себе искренние пассажи и резкие слова (с которыми мало кто не захотел бы солидаризоваться) – но на следующее же утро предпочел быстро-быстро от них отречься. А вечером, оказавшись у нас в Питере, фактически отказался даже обсуждать эту тему: мол, вы же понимаете…
Не знаю, какова будет полемика – в газетах и, в основном, в Сети – дальше. Но боязнь внятности и неумение эту боязнь преодолеть – беда совсем не только Федора Сергеевича. Лев Толстой написал "Войну и мир" через полвека после 1812 года. Бондарчук-отец экранизировал эту эпопею " с мыслью народной" через два десятка лет после Великой Отечественной.
Бондарчук-сын живет в состоянии исторической неопределенности, адекватной лишь клипу с эффектами, и гражданского, скажем так, затишья. Так что ждать от "Обитаемого острова" откровения можно было лишь "вдруг".
Может быть, – Герман?..
Где посмотреть фильм "Обитаемый остров" в Краснодаре?
Сильная личность пытается вмешаться в ход Истории. Обстоятельства, разумеется, складываются так, что власть, которая не сумела уничтожить эту силу в зародыше, немедленно, ради сохранения себя самое вынуждена и старается ее использовать. Наш герой слишком юн и неопытен, чтобы просчитать все последствия всех действий. Спасая от участи кукол других, спасаясь от роли марионетки сам, Максим выбирает теракт. Итог: он убийца, окружающие ввергнуты в гарь и хаос, а что такое свобода опять непонятно.
Зато понятно, что соваться со своим уставом в чужой монастырь нелепо и преступно: у тебя окровавленное лицо, а кругом стало только хуже. И что всегда найдется некий НЕИЗВЕСТНЫЙ ОТЕЦ, который будет тебя учить думать, вбивая науку разными приемчиками. Ты готов подчиниться его доводам, но берегись: если слишком доверишься ему, он будет думать за тебя. И ты опять окажешься куклой.
Таков пунктир смыслов, которые, мне кажется, вычитываются из обеих частей фильма. Правда, надо очень захотеть его вычитать. Ибо сделать это нелегко.
Во-первых, потому, что достаточно хорошо помнится книга Стругацких. Их фантастику наши дни однозначно догнали "вегетарианской" модификацией вот этих излучателей (есть такие счастливцы, кто не понял еще сущность телевидения?) и убежденностью российского плебса в исключительной и вечной необходимости для нашей страны сильной власти.
Но в книге, естественно, все значительно сложнее, там гораздо больше обертонов – тем больше, чем существеннее отрезок жизни, прожитой нашим и мировым социумом. Это неудивительно. Три времени, которые приходится вертеть в голове, размышляя над предложенным Стругацкими комплексом проблем, – советский строй/социализм, наша безымянная пока эпоха и тот вариант будущего, который нарисован, – таковы, что порождают в голове отнюдь не спокойствие и удовольствие, а напряженность и гнев.
Во-вторых, смыслы тонут в событиях, действии, антураже. Которых слишком много, они слишком агрессивны; повествование будто написано жирными мазками-эпизодами. Между ними обнаруживается сюжетная связь, но нет никакого воздуха, а значит, никакого объема: пунктир – он плоский. Первая часть, как выяснилось после ожесточенного, расколовшего аудиторию длительного и массового обсуждения, в основном впечатлила (кроме спорной для многих внешности главного героя) попыткой создателей экранизации решить грандиозные постановочные задачи и масштабом зримого нами на экране. Ругались/хвалили/спорили преимущественно о том, как сделан мир Саракша и сам фильм.
Вторая часть (я так понимаю – все же в угоду публике, которая оказалась недобранной: конкуренция в прокате, кризис) окончательно сместилась в сторону прямого действия (Максим начинает личную войну), "взрывы-грохоты" скучились и усилились вплоть до ядерного гриба, музыка загремела совершенно беспардонно.
Но если в романе события громоздились параллельно нагнетанию интриги (Умнику или Страннику достанется Максим?) и томительному накалу мысли (где же выход из этого ада?), то в картине формальный итог, совершенно лишенный наших переживаний, сводится к спасению девушки, уже абсолютно сказочной. (Я не шучу: надо увидеть кадры, где гроб качается хрустальный, а в нем Рада Гаал со снежинками на лице.) И, вторым номером, – к получению Максимом от Странника некоторого комплекса новой информации, который и знанием-то не назвать.
Слабость того вида кинематографа, который избрали для своей картины режиссер Федор Бондарчук и продюсеры Александр Роднянский и Сергей Мелькумов, как раз в том, что фильм-экшен, будто компьютерная игра, и не предполагает нюансов – ни интеллектуальных, ни эмоциональных. Тут всегда вопрос один: чем закончится схватка?
По законам жанра она обязана завершиться девичьей головкой, склоненной на грудь героя, и поверженным противником. О радость, так и есть: девушка с тобой, башня взорвана; вполне классическим образом появляется некто, который говорит, что у этого дракона еще много разнообразных голов в самых разных местах, ждите продолжения.
Но тогда – между кем и за что была схватка? Прогрессивный герой, пусть временно и не полностью, победил косных правителей – это одно, и вполне подвластно жанру-прокрусту. А противостояние "правды Максима" и "правды Странника" – совсем иное: не влезает в данный формат, оставляет героя с растерянной улыбочкой, а зрителя без чувства глубокого удовлетворения. Столь необходимого фантастическому боевику.
Слишком схематичен в его координатах и образ Странника, эдакого опоздавшего бога из машины с внешностью совсем отощавшего и злобного Сталкера, китайским умением летать и бэкграундом ролей Алексея Серебрякова. Даже в романе, который должен блюсти свою загадку до развязки, финальный вопрос: почему Странник вообще допустил самодеятельность Максима? – подрывал мою веру в благоприятный, как теперь говорят, сценарий нашего реального Будущего.
В картине Странник и вовсе почти вспомогательная фигура: его попросту мало по сравнению с выразительно-ярким и претендующим на сложность Умником (Федор Бондарчук). Впрочем, во второй части картины отчего-то и Умник уже не столь харизматичен: эффект неожиданности образа исчерпан, а развития нет, не считать же таковым предсмертное метанье по кабинету в трусах.
Однако оно запомнится. Вот почему нельзя не признать и силу такого кино: теперь пейзаж и интерьеры Саракша у нас надолго определены работой Бондарчука и всей его команды.
Хотя результат оценивается по-разному. Одним и танки фанерные, и машины картонные, и труп белой субмарины необъяснимо искрит, – другие в детском восторге, что все это едет, мчится, взлетает, светится, визжит и страшно лязгает. Одни сравнивают с голливудской машинерией, другие – с рир-проекцией пятидесятых годов, третьи (создатели) знают, чего им стоила каждая секунда экрана, четвертые просто смеются, негодуя. А пятые (я, например) по-прежнему легко оправдывают откровенную грубую кустарность вещественного мира Саракша (с единственным исключением – шелково-золотым версачеобразным обиталищем Умника) как самим этим каркающим словом, так и ментальностью народа, с которым мы легко ассоциируем несчастных оболваненных новых знакомцев Максима.
Оценка "Обитаемого острова" зависит от уровня критичности и степени нетерпения каждого отдельного любителя кино, причем эти качества совсем не просто связаны с возрастом и подготовкой реципиента. Вывернув вторую часть в экшн с набором сопутствующих эффектов, авторы, на мой взгляд, резко снизили уровень своих претензий. Итог: фильм – не больше, чем очередной этап развития отечественного кино, на данном этапе ученического и подражательного в принципе.
Увы, тут оптимизм и не светит. Даже если отбросить в сторону нынешнюю напасть – кризис, который опять подкосил киноиндустрию как таковую и производство сложнопостановочных масштабных проектов в частности, то все равно нам до системного переустройства отечественной киножизни на разумных началах – как до благоденствия на Саракше. Да и вообще мы обречены в жанровом кино всегда плестись в хвосте Голливуда, жующего свои же прежние гамбургеры, – как опять и опять "догонять Америку".
Однако в целом ситуация более сложна, чем нестыковка зрелого читателя с фильмом, ориентированным на юного зрителя. Нравится ли вам лично Федор Бондарчук и поколение, которое он олицетворяет как медийное лицо? В какой степени вы считаете сверстников Бондарчука, прокламирующих вот такой патриотизм, вот такой успех, вот такую эстетику, – настоящими наследниками, допустим, Бондарчука-отца и его поколения? Каковы ваши собственные жизненные ценности и предпочтения в искусстве?
Все эти вопросы мы редко себе задаем осознанно, но при оценке картины в значительной степени руководствуемся ответами на них. Поговорите с собой, и вам станет понятнее ваше отношение к "Обитаемому острову".
Что до восприятия картины, так сказать, обществом… До сих пор оно спорило, подчеркну еще раз, точно по курсу, проложенному создателями фильма "Обитаемый остров": убедительно – неубедительно сделано. На пресс-просмотре в Москве, как многие наверное прочитали в прессе, наконец возник разговор по существу фильма. В пределе это еще один проклятый вопрос русской революции, неотделимой от карательных органов: возможно ли железной рукой загнать человечество к счастью?
Федор Бондарчук неожиданно для всех позволил себе искренние пассажи и резкие слова (с которыми мало кто не захотел бы солидаризоваться) – но на следующее же утро предпочел быстро-быстро от них отречься. А вечером, оказавшись у нас в Питере, фактически отказался даже обсуждать эту тему: мол, вы же понимаете…
Не знаю, какова будет полемика – в газетах и, в основном, в Сети – дальше. Но боязнь внятности и неумение эту боязнь преодолеть – беда совсем не только Федора Сергеевича. Лев Толстой написал "Войну и мир" через полвека после 1812 года. Бондарчук-отец экранизировал эту эпопею " с мыслью народной" через два десятка лет после Великой Отечественной.
Бондарчук-сын живет в состоянии исторической неопределенности, адекватной лишь клипу с эффектами, и гражданского, скажем так, затишья. Так что ждать от "Обитаемого острова" откровения можно было лишь "вдруг".
Может быть, – Герман?..
Где посмотреть фильм "Обитаемый остров" в Краснодаре?
