Театр на балачке. В Усть-Лабинске поставили спектакли по «казачьему Чехову»

Современный театр в России все активнее обращается к проблеме сохранения местной аутентики — культурной и языковой. Пермский проект «немхат» создал целую серию уникальных спектаклей, посвященных коми-пермяцкой традиционной культуре и картине мира. В Молодежном театре Сыктывкара Максим Соколов поставил спектакли на местном материале «СКТВКР» и «Маньпупунёр». На Кубани первым шагом к освоению местной идентичности в театре стала лаборатория по прозе Николая Канивецкого в рамках фестиваля «Александровская крепость». Критик Вера Сердечная рассказала об итогах театрального эксперимента.

Маленький хутор Аргатов, расположенный недалеко от города Усть-Лабинска (тоже совсем небольшого), этой осенью оказался неожиданно интересной локацией для внутреннего туризма — причем не только этнографического, но и театрального. Поводом съездить на хутор (час с небольшим езды от Краснодара) стал фестиваль казачьей культуры «Александровская крепость» — современное многожанровое мероприятие, без страховки балансирующее на узком мостике между традициями и современностью. И если в части базовой программы — традиционного казачьего фольклора — организаторы строго следят за соблюдением канонов и исторической достоверности, то в области других жанров каждый раз экспериментируют по-новому.

В этом году лайнап фестиваля состоял из самых интересных представителей современного фолка (Тина Кузнецова, Отава Ё, HodilaIzba), а программа — из концертов, кинопоказов, лекций, спектаклей уличного театраи показа коллекции современной одежды с элементами исторического костюма.

При этом за бортом программы остался Кубанский казачий хор, а также скрепа из скреп — Кубанское казачье войско. Возможно, благодаря этому упущению на фестивале можно было встретить не только солидных усатых мужчин в папахах, но и юных хипстеров, сосредоточенно ведущих стримы в соцсетях.

Частью фестиваля стала театральная лаборатория, посвященная творчеству кубанского прозаика конца ΧΙΧ века Николая Канивецкого. Пять эскизов, созданных под кураторством театрального мэтра Олега Лоевского, воскресили для фестивального зрителя новеллы забытого писателя, прозванного «казачьим Чеховым». Говорят, что и сам Чехов, современник Канивецкого, смеялся над его мудрыми и веселыми рассказами. Однако к широкой публике путь этой прозе был закрыт. Дело в том, что Канивецкий писал о быте казаков, отражая местный диалект: речь от автора — на литературном русском, а герои говорят на кубанской балачке, причудливом и характерном местном наречии.

Чехов, сам родом с юга, все понимал. А вот столичный читатель мог и не оценить — и действительно, оба рассказа, напечатанных на рубеже веков в Санкт-Петербурге, Канивецкий написал на литературном русском языке, очевидно, опасаясь быть недопонятым. По большей же части он писал о быте казаков в «лихие времена», когда они еще сражались с горцами-черкесами, по месяцам жили на кордоне, скучали по женам и домашним вареникам. При этом, стремясь запечатлеть прошлое, писатель отражал в своих рассказах в основном смешное и лирическое: мирные стороны немирной жизни.

Новеллы Канивецкого, по большому счету, остались не слишком известными (хоть и были переизданы известным краеведом Виталием Бардадымом в девяностые). Но выбор его как автора для лаборатории оказался неожиданно метким. Формат лаборатории — это быстрый, не более недели работы, набросок спектакля. И молодые режиссеры, и артисты краснодарских театров видели рассказы впервые, и эта колоритная — местами не уступающая гоголевской — проза стала для них настоящим вызовом. Однако справились: пять эскизов представили зрителю шесть новелл писателя, и в большинстве из них местный диалект звучал не только наизусть, но и очень живописно.

Театральные эскизы, за исключением одного, были представлены в формате опен-эйр — на фоне все еще буйной зелени и других хуторских живописных примет: где-то старая кирпичная кладка, где-то сноп сена, а где-то и баскетбольная площадка; ощущается близость реки и пахнет скошенной травой.

Эскиз «Контрабандный чай», поставленный Екатериной Петровой-Вербич со сборной командой артистов в жанре саундрамы, отличался единством составляющих. Под стать продуманной музыкальной теме (среди травы расположились виолончелистка и ударная установка) звучала мелодичная станичная речь, сочно и со вкусом проговариваемая артистами.

Успели и поставить пластические этюды, и продумать отношения между персонажами. Герои Канивецкого, говорившие по-казачьи, в эскизе напоминали мафиозную семью — брутальный атаман в исполнении Евгения Женихова, в черном костюме с красным галстуком, оказался похож на местного дона, а старый казак Хома Очерет (Алексей Алексеев) стал его элегантным подручным. У длинноногой, выразительной дочери атамана (Дарья Женихова) — своя любовная история, и весь сюжет о том, как ушлый торговец обманул таможенный контроль неграмотных казаков, получил свое южное, томное обрамление. Здесь кипели точно темперированные страсти, и недаром длинный стол оказался засыпан яблоками, символом соблазна.

Эскиз по новелле «Лемишка», поставленный Ксенией Самодуровой с театром «Мой», стал действием не просто ансамблевым — коллективным. Как единый организм, двигались молодые артисты на фоне соломенных россыпей, то сочувствуя герою, то негодуя. Главный герой, смушкарь Лемишка, шьющий шапки (Марк Мелконов) — недотепа по типу шукшинских чудаков. Ему вечно не сидится на месте и хочется странного. Остальные персонажи обрамляют его, как единый коллективный герой, своего рода хор — только не в древнегреческой трагедии, а в казачьей трагикомедии. Эта симпатичная, актерски многоликая история привлекала внимание единством настроения: молочные и бежевые одежды артистов и мягкий вечерний свет создавали ощущение ностальгии, времени, уходящего безвозвратно.

Ирина Васильева поставила эскиз по одной из самых сложных новелл Канивецкого, «На кладбище», с артистами Краснодарского театра драмы. Освоив пространство на полянке между высоких деревьев, четыре актера в черном разыграли сложно устроенное многожанровое действо: от бытовой истории к комедии, хоррору и к народной песне. Песни, в особенности в строгом и ясном исполнении Юлии Романцовой, сыграли ключевую роль, подключая зрителей и к настроению эскиза, и к его языковой стихии.

Главную роль, отверженного знахаря Охрима, выдержанно и лаконично сыграл Виталий Пичик: он глядел то мощным стариком, то — в трагическом флешбэке — молодым казаком. Все артисты, сменив лишь детали костюма, быстро перевоплощались из рассказчиков в персонажей. Виталий Стеблецов, накинув красную бурку, со вкусом сыграл роль пьяного, самоуверенного, но трусливого казака Степана; украшение эскиза — диалог его с женой (Виктория Лукина). Драматически впечатлил момент, когда девушки-казачки, в черных платках, для мучимого раскаянием Охрима-предателя перевоплотились в страшных ворон мести, чье карканье переходило в крики: «Каин! Каин!». Этот эскиз оказался одним из самых впечатляющих по настроению.

Арсений Фогелев поставил с артистами Краснодарского театра драмы эскизы по двум, казалось бы, комическим новеллам-диалогам: «Вчерашние враги» и «Гуси с того свету». Однако оба эти рассказа в постановке оказались исполнены потаённого драматизма.

Вчерашние враги — это старый казак-полковник и пожилой горец, которые оказались в одном вагоне поезда и ностальгически вспоминают о былых временах. Найденный жанровый ключ истерна позволил режиссёру перенести место действия на живописный пустырь, а артистов одеть в офисные костюмы, длинные плащи и широкополые шляпы — словно ковбои постепенно становятся капиталистами. Былых недругов играют Виталий Борисов и Александр Крюков; припоминая «хорошее старое времечко», они сегодня готовы делиться стаканом кофе, сигаретой и даже кунаковать, если время для этого останется.

Еще более драматично разворачивается сюжет новеллы «Гуси с того свету». Олеся Богданова (играющая вдову Миколаевну) и Татьяна Башкова (ее племянница Хрыстина) работают в комическом дуэте. Две эти бойко балакающие, справные казачки, в ярких юбках и платках, ненавидят соседку Хведиривну (ее играет смирной страдалицей Анна Еркова): стараются передвинуть на ее сторону плетень и всячески подозревают. Вот и когда гуси бойкой вдовы наелись ягод из настойки-спотыкача до мертвецки пьяного состояния, — хозяйка подозревает в отравлении птицы соседку.

Я все ждала: как же будут решены на эскизе гуси? И вот перед зрителями появились те же Виталий Борисов и Александр Крюков — в пышных одеждах Франции восемнадцатого века, с воланчиком и томным обращением: «Жааан Пооль!» Гуси, одним словом, явно заграничные. Тут следует череда комических реприз, связанных с жеманным поеданием ягод, а также с тем, что эти птицы в упор не хотят замечать соседского скромного индюка (сам режиссер эскиза Арсений Фогелев). Наевшись без него ягод, гуси без него и падают замертво. Появляющиеся казачки, причитая и проклиная соседку, все-таки решают ободрать гусей — не пропадать же пуху; на эскизе они голосят и раздевают разодетых «птиц» до белья. И хотя сцена заявлена как комическая, к горлу подкатывает комок: в ее театральном воплощении явно слышен плач по умершим. Но происходит чудо: ночью гуси трезвеют (чтобы напугать потом хозяйку). Артисты поднимаются, оборачиваются простынями и идут играть в мяч к повеселевшему индюку (обыграно баскетбольное кольцо). И кажется, вот она, общая дружба и радость, и воскресение мёртвых. Так к сочному комедийному колориту режиссер добавляет лирическую ноту, которая под конец звенит почти трагически.

Последний эскиз лаборатории, «За варениками», поставил Александр Чеботарев с молодыми артистами Юлией Платоновой и Иваном Романюком, в небольшом фойе местного ДК. Режиссер придумал актерам яркие «маски», с усами и румянцем, и роль рассказчиков, лекторов — о балачке, о Канивецком — которые сам рассказ «За варениками» слушают в записи. Артисты, меняя мизансцены, двигают столы, включают старый проигрыватель — в общем, при всей ясности аналитических задач этот эскиз оставил впечатление скорее процесса поиска, чем его результата.

Фестивальная лаборатория стала одним из первых удачных опытов работы театра с прошлым кубанского края. Идущие в Краснодаре постановки, так или иначе отсылающие к реальным событиям, как правило, страдают от излишнего пафоса и мифологизации материала: это касается и «Кубанских казаков» и «Мартышки» в театре драмы, и «Ночных ведьм» в Театре защитника отечества. А ведь история казачества (не говоря о других народах, живущих на Кубани) в двадцатом веке была буквально оборвана, это сюжет трагический. И не говорить об этом в театре — большое упущение.

Кроме того, спектакли по Канивецкому — это возможность сохранить практически утраченный диалект, кубанскую балачку. Уроки кубановедения для современного школьника — скорее «кринж», чем возможность найти общий язык со старшим поколением. Современный театр, располагающий всем богатством драматических, музыкальных и визуальных инструментов имеет гораздо больше шансов найти подход к скептичному и разборчивому зумеру.

Николай Канивецкий писал о прошлом уже в период наступления мирного капитализма, стремясь воссоздать, запечатлеть уходящие времена. Обращение к его прозе в театральном формате — это попытка ухватить ту нить Ариадны, которая может провести нас всех к осознанию собственной региональной идентичности.