"Изгнание": вчитайте в меня, вчитайте!

Жанр, в котором оказался по жизни режиссер Андрей Звягинцев, – гипноз

Знаете, есть расхожий упрек одного критика другому. Иной раз какую-нибудь картину хвалишь, а тебе говорят: да ничего в этом фильме нет, ты все в нем вчитал!
В ответ я обычно отвечаю: нельзя в фильм ничего вчитать — то есть, привнести смысл, которого там не заложено. Не вчитываем же мы в обычный триллер или комедию смысл экзистенциальной драмы. И не находим, например, в шедевре "Белое солнце пустыни" Мотыля того, что обнаруживаем в шедевре "Андрей Рублев" ("Страсти по Андрею") Тарковского.
Доблесть и профессионализм критика в том, в частности, и состоит, чтобы как можно точнее и полнее понять замысел режиссера и попытаться по мере сил рассказать о нем зрителю. Чтобы зритель, быть может, нашел союзника собственным соображениям и чувствам. Отчего ему, зрителю станет немного лучше и приятнее: мол, он не один так думает. С поддержкой пусть даже и незнакомого человека все легче, верно?

Таковой я считаю и главную (одну из главных) задачу собственно искусства: благородно помогать человеку пережить свое одиночество. Тому человеку, которому это нужно, конечно.
Искусство и массовое искусство с подобной задачей, каждое по-своему, справляются отлично. Первое при этом прежде всего решает собственные задачи, а второе — обогащает продюсеров.

И вот среди "наших" (то есть, режиссеров, стремящихся все же к искусству) появляется Андрей Звягинцев с дебютом "Возвращение". С этим странным фильмом, в котором кристальный профессионализм доминирует не только над формой, но и над сутью. В котором напряжение рождается лишь суровым пейзажем и парой-другой актерских взглядов, эмоции из всего своего набора делегируют в мою голову только тягостное чувство недоумения, порожденного непониманием авторского посыла, а, простите, мозг выворачивается наизнанку в тисках ребуса.
Ледяное "Возвращение" отсылало к уже порядком надоевшему среднеевропейскому кино, но все же, мнилось, таило некую нерасшифровываемую энергию. Эта неясная энергия именно что провоцировала вливать в картину смыслы (у каждого зрителя — свои), делая ее принадлежностью отечественного кинематографа, природная иррациональность которого непобедима ничем, даже звягинцевской механистичностью. Возникали даже подозрения в сознательной спекулятивности автора из серии "загадочная русская душа на продажу в привычной западному миру обертке", но презумпция невиновности художника, тем более — дебютанта, отвергала эти домыслы в зародыше.

В связи с "Изгнанием" как бы требовалось рассуждать о неизъяснимости воздействия одних людей на других — пусть бы и родителей на детей, уж если обратного влияния нам в этой картине не было предъявлено. И о необъяснимости обстоятельств, в которые мы то и дело попадаем. Но делать это — а тем более искать в "Возвращении" переклички и отсылки к Чему-то/Кому-то - казалось изрядной пошлостью.
А на вопросы — почему это вот так, а другое — вот эдак? Что вы вообще хотели сказать? Совпал ли результат трудов с замыслом? — автор не отвечал.
Я согласна считать свой мозг крайне слабым. Я знаю, что бывают несовпадения зрителя (а критик — тот же зритель, только насмотренный) с произведением и автором. Я не верю себе и мучительно жду следующего фильма означенного режиссера, чтобы убедиться хоть в чем-то — все равно, в чем: в моем недоумии или в его гениальности, лишь бы достичь определенности в отношениях. Поскольку иное общение мнимо.

И я имею на такие личные строчки, как выше, полное право. Его дал мне сам господин Звягинцев. Который неоднократно в своих интервью говорил и говорит: восприятие фильма — личное дело зрителя, он должен трудиться душой, чтобы понять замысел. И не дело режиссера — ни в коем случае! — зрителю потакать. То есть, что-либо ему рассказать, объяснить, на что-то навести.
Вроде получается большое доверие: он, зритель, и сам с усам. А с другой стороны, некоторая безжалостность налицо: я тебя в воду кинул — плыви!
В любом случае, зритель остается один.

Вот тут ему на помощь приходит гипноз. Массовый даже гипноз.
Пассами", как всегда в кино, служат три вещи. Реклама. Награды фестивалей. Внимание прессы.
В случае с господином Звягинцевым сработали, как известно, Венецианский фестиваль (главный приз "Золотой Лев Св.Марка", премия имени Луиджи де Лаурентиса "Лев будущего" за лучший режиссерский дебют, премия "Будущее" от итальянского Союза студенческих обществ, приз венецианского кинообъединения "Гондола" и премия SIGNIS) и восторг отечественных газет-журналов. Обеспечив шумную рекламу. Правда, пресса почему-то совершенно проигнорировала тот факт, что две иные российские картины в программе того же 60-го Венецианского тоже оказались награждены: монтажный фильм "Нефть" Мурада Ибрагимбекова (сопродукция с Азербайджаном) получила главный приз "Серебряный Лев Св.Марка" среди короткометражек, а фильм Алексея А.Германа "Последний поезд" отмечен дипломом как обещающий дебют в программе "Новые территории". (Весь этот триумф вкупе даже дал редким обозревателям возможность связать киноуспехи с большой политикой: аккурат накануне Путин встретился с Берлускони.)
Как бы там ни было, всем хотелось "нового Тарковского" (напомню, что "Иваново детство" победило именно в Венеции), и на Звягинцева упал страшенный груз признания, надежд и ответственности. В частности, за второй фильм.

И вот он вышел — "Изгнание", и был в Канне, и Константину Лавроненко отдали приз за лучшую мужскую роль.
И случился второй залп отечественного восторга авансом, не охлаждаемого даже и критическими отзывов многих из тех, кто видел.
Наконец "Изгнание" вышло в прокат стало доступным любому. И что же? Да все нормально. Кто-то хвалит, кто-то ругает. Как и должно быть.

А я вот смотрю историю еще одной несчастливой по-своему семьи и недоумеваю. Ощущение, что в гипнозе все.
Во-первых, жюри Канна, которое награждает актера за удивительную роль. Мало того, что ее рисунок почти декоративен, вне эмоционален. Так ведь исполнитель больше половины времени — с глазами, погруженными в тень! Или глаза уже не зеркало души? Или мы не должны проникнуть в душу персонажа? То есть, не должны ему сопереживать? А что тогда мы должны этому фильму?
Думая о таком решении жюри я еще раз укрепляюсь во мнении, что с искусством сей вердикт не имеет ничего общего. Впрочем, фестивальная политика — отдельная тема.

Понятно, что оператор Михаил Кричман, создающий бесподобно красивые пейзажи на экране, освещает так лицо актера по согласованию с режиссером. Но зачем? Может, им надо "отослать" героя к скульптурам (на это намекают и чрезмерно красивые позы, в которых сидит-стоит-бежит исполнитель)? Не могу "вчитать". Не понимаю.
Кстати, и героиня произносит свой ключевой, хотя и мутноватый, монолог ("Мы дети не только наших родителей... Родить можно только живых — друг для друга..."), так низко опустив перед камерой голову, что мы видим в основном ее темечко. Почему? Актриса не способна сыграть? Ее намеренно "ограничивают", чтобы некая лишняя эмоция, так сказать — лишняя человечность, не нарушили этот тщательно создаваемый узор нереальной жизни?

Во-вторых, в гипнозе и самогипнозе авторы и критики. Может, я плохо искала, но и восторженные, и весьма точно ощущающие пустоту и фальшь картины, почему-то не пишут о самом простом. О сюжетном. Героиня с символическим именем Вера (Мария Бонневи) совершает два смертных греха: попытку убийства плода (не о насильственном аборте говорю, был он, не было его — загадка, аналогичная ящичку со дна озера в "Изгнании", а про суицид в ретроспективной части фильма) и дважды — попытку самоубийства.
И такая женщина призвана автором фильма воплощать собою некую праведницу, страдающую от недостатка любви? Конечно, зрительское сочувствие заблудшей душе имеет еще большую ценность, нежели аплодисменты однозначным победителям. Но при чем тогда тут Благовещение? И цитата из Апостола Павла? Как ни кручу возможные смыслы, как ни пытаюсь свести концы с концами — не сходятся.

Впрочем, я доискиваюсь логики из профессионального долга. Признаюсь. Ибо сама картина, увы, не вдохновляет ни на какие размышления. Ее главные герои столь неопределенны и невыразительны (кроме, пожалуй, Марка в исполнении Александра Балуева) что никак не могут претендовать на художественные образы, оставаясь чем-то вроде отражений в очень неправильном стекле.
"Изгнание" лишено даже энергии дебюта. Его скупой нарратив под стать сериалу: кто-то в кого-то стрелял, муж-жена-любовник, Маруся отравилась... Простите ерничанье, но затянутая, ложно многозначительная, попросту скучная — картина эта совершенно пластмассовая. Хоть и раскрашена под живопись. Хоть и помещена, вот странность, в раму позолоченных пальмовых ветвей.
Она полая. В пустую форму зрителю предлагается "вчитать" свой смысл. Для того и гипнотизирует Звягинцев совестливую публику на творческих встречах, да и прожженных журналистов в интервью, заклинаниями типа: каждый достоин того впечатления, которое имеет.

Безусловно, мы сами в ответе за наши смыслы (как за то, что подвержены внушению). Но отчего же не выразить свой, коли он все же имеется, — если не в фильме, то в замысле? Из кокетства или из неуверенности в себе, мутировавшей в гордыню?
Однако — занятная стратегия. Во всяком случае, пока приносит режиссеру Звягинцеву и продюсеру Дмитрию Лесневскому некоторую удачу. Поглядим, что будет дальше.

Где посмотреть фильм "Изгнание" в Краснодаре?

Версия страницы для ПК