"Пестрые сумерки": о таланте

Людмила Гурченко бесстрашно сделала почти автобиографический фильм, за который ее осудят только жестокие слепцы

Пожилая актриса, сохранившая достоинство, форму, экстравагантность, но упрятавшая душу от грубых людей, вдруг знакомится с юношей – гениальным слепым музыкантом. Оба одиноки; помочь молодому таланту для актрисы и долг, и жгучая потребность, и скромная, хоть и неумолимая жажда оказаться нужной. Она пытается устроить его судьбу.

Вполне обыденная схема "музыкальное дарование на пути к славе" решена привычными средствами – это драматический мюзикл. Насыщен вставными номерами – необходимыми, ибо движут действие. Но "Пестрые сумерки" отнюдь не холодно сконструированная история. Ее основа – судьбы реальных людей: Людмила Марковна Гурченко играет актрису Анну Дмитриевну, "зашифровав" в ней какие-то свои черты, прототип слепого музыканта – Олег Аккуратов, воспитанник единственного в стране специального музыкального интерната для слабовидящих и слепых детей под Армавиром, лауреат многих отечественных и международных конкурсов. Идея фильма, постановка (в титрах – совместно с оператором Дмитрием Коробкиным) и музыка принадлежат самой Гурченко. "Пестрые сумерки" – в полной мере авторское кино.

Эта картина – отчаянный жест Гурченко и продюсера Сергея Сенина, ее супруга; выход (благодаря компании "Парадиз") фильма в прокат – не менее отчаянный поступок авторов, приуготовившихся ко всяческому поношению своей работы. "Пестрые сумерки", полагаю, – подлинное и трагическое событие в нашем кинематографе. Во-первых, картина сделана исключительно из самого искреннего побуждения: не могу молчать. Таких произведений в кино единицы и у нас, и в мире, ибо вульгарный продюсерский расчет правит бал, сведя его до обыденных танцулек. От подобных произведений отвыкли, искренности не прощают – она мнится неуместной.

А во-вторых, фильм стал событием потому, что в целом не удался. Но так не удался, что продемонстрировал – уже в каком-то крайнем, последнем варианте – глубочайший кризис в отечественном искусстве и жизни общества. Это великая неудача великой актрисы, и от последнего опуса Никиты Михалкова работа Гурченко отличается прежде всего именно предельной искренностью. Аудитория "Утомленных солнцем-2" увидела фальшь за всей их реквизиторско-бутафорско-пиротехнической мощью. Зрители "Пестрых сумерек", наблюдая очевидные нелепости на поверхности картины, ясно отдадут себе отчет: "вина" автора лишь в том, что жажда творчества не свела ее (эдак романтически) с ума, а заставила действовать в непривычном для себя режиссерском амплуа.

И единственный вопрос, который возникает у меня, звучит так: почему Людмиле Марковне не помогли блестящие режиссеры, с которыми она работала? Заняты своими проектами, состарились и стали слабы, оказались равнодушны? Или она не дала никому возможности себе помочь? Ответ, быть может, мы прочитаем в чьих-нибудь мемуарах…

А пока скажу, что "Пестрые сумерки" были показаны впервые в дни выборгского фестиваля "Окно в Европу". Не успели закончиться финальные титры, как любимая наша актриса – последняя, что уж лукавить, подлинная звезда национального масштаба – вышла на сцену. И спела пару-тройку своих хитов так, что притихший от неожиданной неловкости фильма зал встал, забыл смущение, начал аплодировать и даже восторженно вопить.

Это была совсем иная – умелая, точная, опытная – режиссура с той дозой грамотного расчета, которая не умаляет естественности, поскольку базируется на высочайшем таланте и таком же профессионализме. Именно ее и не обнаружилось в картине. Почему же Гурченко сама режиссировала свой труднейший фильм? Ответ выкристаллизовался ее монологе для фестивальной прессы. Вот фрагменты, и я лишь чуть-чуть подправила устную сильно интонированную, крайне эмоциональную, немного сбивчивую речь актрисы:

- Искренне разговаривать с журналистами я уже не могу. Но сейчас можно рассказать правду. Когда совершенно ставишь на себе крест… я вся в таких… и знаешь, что никогда уже не будешь сниматься, что никому неинтересна, что идет новое поколение (залихватски отчаянным тоном) – в кино играют не актеры, а из шоу-бизнеса люди, которые пару раз повернутся так, так, эдак, и фильм готов… вдруг приходит случай.
Мы оказались на чудном дне рождения Эльдара Рязанова. Он собирает всегда очень добрых людей. Которые ему верны. Которые его уважают, уважают его работу. Очень доброжелательный круг. Не то, что сегодня обычно: туда-сюда, туда-сюда… сейчас я выгодна, а завтра невыгодна – и про меня забыли… Мы там расслабились и счастливо гуляем. Поем, танцуем. Я была в ударе. Ну, я не пью, не курю; удар был естественный, отсюда (показывает на сердце)… человеческий, актерский, как хотите.

Там был Михаил Ефимович Швыдкой, очень легко воспламеняющийся, возбуждающийся ко всему, что существует в воздухе, человек. Он сказал: "Люся! Люся, вам надо сниматься!". Так сказал, что у меня слетела треть моего третьего возраста, и я подумала: "Да, я еще могу сниматься, как это было двадцать лет назад или даже больше… да-да-да-да…"  И тут же сразу все угасло: "А в чем??? Кого играть??? Даже Смоктуновский сейчас кого играл бы? Никого…". У меня внутри – там же летит все время что-то. Понимаете?

А Швыдкой говорит: "Пи-ши-те заявку, пока я еще на этом месте" (руководил Федеральным агентством по культуре и кинематографии. – О.Ш.). Он – крестный отец фильма, ему спасибо. Многие стали его уважать после этой истории со мной… Потом звонит: "Люся, вы начали работать"? А мы забыли про его слова. Приняли их за обычное… режиссеры так делают – наобещают, а потом снимают другую, а я где-то старею в углу.

Сделали первую заявку. Вторую. Все не годится, хотя профессионалы работали. И вдруг я понимаю: Олег Аккуратов. Гениальный ребенок. Мы же сошли с ума, когда с ним познакомились… С третьим сценаристом, Олегом Антоновым, начали думать: а что бы могло получиться? Смотрели все пленки, на которых снят мальчик, и в фильме есть кусочек: он в четыре года импровизирует джаз. Это… чудо.

Пока Антонов крутил-вертел сценарий, я работала с музыкой и текстами. Взяла пять-шесть книжечек, которые мне дарили в разных городах люди, они пишут и сами издают, говорят: "Людмила Марковна, посмотрите, там есть про вас…" Ну что там может быть про меня? Листаю, и вдруг (напевает и прищелкивает пальцами): "Мой папа тогда был такой молодой, я маленький мальчик с большою бедой". А кто у нас маленький мальчик с большою бедой?
Музыка и тексты были готовы к началу фильма все. Картина снималась целиком на музыкальной сетке. Ни одной ноты не дописано. Такого не бывает.

Я не должна была сама ставить картину… В стране режиссеров, способных поставить музыкальный фильм, нет! У нас был постановщик – театрально-музыкальный. Ровно за неделю до начала съемок он нас покинул. Что делать? Светит солнце. Люди уже на зарплате. А картина стоит. И появился Дима Коробкин, которому мы очень благодарны. Он профессиональный оператор, захотел быть режиссером, ну – пожалуйста. Но куда ж денешься, если все смотрят на меня? Все актеры тихо косили в мою сторону: мол, что делать?.. И музыка вся без него записана. А картина-то музыкальная, и все музыкальные куски по кадрам, по нотам расписаны!..

Вот и получилось, что я осталась сама… В середине работы Дима Коробкин ушел снимать другой фильм (очевидно, "Ярослава", который сейчас на экранах; Коробкин там режиссер и оператор. – О.Ш.), все равно ему благодарна. Озвучание с актерами – я, на монтаже – я, словом, весь постпродакшн... Так и попала в титры. Несчастный случай. И ведь не хотела. Помнила, как меня уничтожали после книги – мол, кто-то за меня написал… столько унижений пережила.
И с музыкой… Я – извините, молодежь – в шестьдесят пятом году на конкурсе советской песни получила первый приз. Так меня уничтожили по телевидению еще существующие ныне и певцы, и композиторы. Но я научилась на дно души… сбрасывать все обиды, и боли, и кресты. И тихо с этими людьми здороваюсь. А иногда и пою их песни. Понимаете? Они говорят: "Как хорошо!". Я думаю: "Как хорошо… что я забыла всю вашу ругань"…

Знаете, я начинала сниматься, когда по коридорам студий ходили Герасимов – мой учитель, Юткевич, Ромм, Пырьев… это боги. Боги! А теперь режиссеры не представляют себе, какая музыка должна звучать, где тексты брать… Спрашивают: "Люся, а как?", приходится влезать во все. Люся однажды чуть инфаркт не получила, играя главную роль,  дала себе слово никогда не вмешиваться в процесс. Делайте что хотите! Пришла, сказала свой текст, – до свиданья!
Вот видите, и с музыкой тоже – огромная предыстория, болевые точки, резаные раны… Так что… про меня никто ничего не знает. Такова вкратце испуганная история моего появления в титрах.

На те "семь копеек", которые мы накопили (для съемок, и половина костюмов – собственные. – О.Ш.), картина не дешевая хотя бы по виду. Актриса не должна была выглядеть такой, как у нас привыкли, – нищей. Она всю жизнь работала, зарабатывала… худо-бедно… все-таки, должно быть красиво. Мы старались.

Я хотела, чтобы история была чистой, романтичной. Однако это рассказ про очень талантливых и очень одиноких людей в прекрасном, изумительном, освещенном столичном городе. Это очень страшно… Талант не нужен. Потому что у нас их много. Не эта актриса – так другая. Жену снимем. Вот у меня мужа-режиссера не было… Или любовницу. Или дочку. Как Пушкин писал гениально: "Талант? Какой талант? – нет, злато, злато, злато" (неточная цитата: "Что слава? — Яркая заплата На ветхом рубище певца. Нам нужно злата, злата, злата: Копите злато до конца!")
Никто не знает, каким сегодня должен быть музыкальный фильм, чтобы его смотрели все. Но спрашивают меня. Думаю, он должен быть об огромном таланте, который волею момента, из-за радикальных изменений одного строя на другой оказался на обочине. А у него очень… высокий прыжок, если это балет. И вот все совпадает: возраст, силы, опыт, а ролей нет. Мучительная история, настоящая боль: я бы мог! но не могу! не дают, не дается!.. А потом он взлетит, музыка заиграет…

Но это не может быть фильм про шоу-бизнес. Это глубокая грустная трагическая ностальгия по несостоявшемуся. И любовь человек похоронил, поскольку взлетал и забывал о женщине, которая смотрела на него с восторгом. Извините, но так скажу: у Сталина всегда была огромная рана за Аллилуеву. За ее самострел. Понимаете, куда мысль веду? Человек очень многих погубил из тех, кто был рядом, любил его, был предан… Время все смешало, его откинуло, и он вдруг начинает ценить в людях то, что сам растоптал. Ну, легкой, веселой, жизнерадостной, без боли не может быть музыкальной картины…

А потом Людмила Марковна рассказала про Олега Аккуратова. Когда ему было двенадцать, профессор консерватории сказал: "Это Моцарт, такие рождаются раз в сто лет". Поразительный талант: играет и классику, и джаз, да еще и поет. Феноменальная память – обычная и музыкальная. Три года назад случился необыкновенный их совместный концерт в Благовещенске… этому я была свидетель: публика буквально неистовствовала от восторга, не в силах сдержать слезы от счастья слышать и видеть этот поразительный дуэт – мужчины и женщины, старшего и младшего, двух равноправных творцов; все их совместные выступления вдохновляют на жизнь.

В интернате буквально спасли Олегу жизнь. В тринадцать лет он записал сольную пластинку (Григ, Брамс) в Германии, где его просили остаться. И в Америке – профессура школы для таких музыкантов, как Рэй Чарльз и Стив Уандер, его умоляла о том же… А на родине – фактическое безразличие. Он "какой-то мальчик, ну – слепой"; "Ладно, спойте, но только одну песню".  Из записи благотворительного концерта (проект Чулпан Хаматовой в пользу детей, больных лейкозом) НТВ вырезало выступление Олега, хотя он специально летел из Армавира-Краснодара, да еще с двумя сопровождающими (а как иначе незрячему?).
- У меня очень хороший характер, – говорит Гурченко, – Но когда начинают уничтожать талант, я не могу терпеть. Его руки как на инструмент попали – все, это мужчина. Это все. С ним работать… ха! – ни с одним пианистом я так не работала. Знаю – это мое, это как мой муж… И мы с ним Пушкина в босса-нове "Мороз и солнце, день чудесный…", а потом он на английском сразу Гершвина… И публика скандирует: "Аккуратов! Аккуратов!".

А нынче… Олегу двадцать лет (пишут, что заочно окончил эстрадно-джазовое училище и поступил на музыкальное отделение Московского университета культуры и искусств). Объявился отец с новой семьей, у него права на сына и его инвалидскую пенсию. Впрочем, в деревне под Ейском, где они живут, собрали некую музыкальную группу, которая выступает окрест, зарабатывая семье на пропитание. А также, вроде бы, на нужды поселкового совета.

Осталось сказать немного.

Людмиле Марковне Гурченко за последние двадцать лет не предложено ни одной адекватной ее возможностям роли (или фильмы не вполне удались). Дар молодого героя "Пестрых сумерек" интернационален, в финале повествования слепой музыкант улетает в Торонто.

Где посмотреть фильм "Пестрые сумерки" в Краснодаре?

Версия страницы для ПК