8 марта 2011, 17:17 Ольга Шервуд

"Любовь-морковь – 3": Продовольственный кризис

Продюсеры Ренат Давлетьяров, Александр Котелевский и Александр Олейников объелись своего же продукта.

Итак, третья часть франшизы "Любовь-морковь". Наши старые знакомые – успешный юрист и не менее преуспевающая искусствоведка, эти как бы среднестатистические москвичи из подкатегории "гламурные", волею доктора Когана меняются телами со своими, соответственно, папой и мамой. (А вовсе не с собаками, как можно было подумать в конце прошлой новеллы и в середине этой. Что и понятно: дрессура в кино – чрезвычайно затратное дело, бюджет сразу распухнет. Выручка всегда под вопросом; задача же всего проекта – именно выручка.)

Фишка теперь в том, что юрист Андрей (Гоша Куценко) оказывается в "форме" папы – типичного солдафона (Владимир Меньшов), а искусствоведка-галерейщица Марина (Кристина Орбакайте) в облике мамы – типичного музейного работника, да еще питерского (Лия Ахеджакова). Значит, должно было сыграть противопоставление жизненных ценностей, менталитета, поведенческих стереотипов и навыков, но выдержать стопроцентно эту параллель авторам фильма (сценарист Юрий Коротков, режиссер Сергей Гинзбург) оказалось трудно. Да, родители – бескомпромиссные служаки, каждый в своей сфере, слегка туповатые фанатики. Что легко отыгрывается в мужской паре. А в женской преимущественно работает просто разница характеров: мать – сущая эгоистичная истеричка и бытовая недотепа, дочь – вполне адаптированная к карьерным компромиссам и буржуазному существованию профи.

Дополнительный конфликт заложен-кроется в отношениях родителей между собой. Он возник еще при женитьбе Андрея и Марины Голубевых. С точки зрения мамаши-снобки, это явный мезальянс: сын примитивного вояки, даром что грозы десанта, не пара утонченной поклоннице муз. В итоге Владимир Андреевич и Елизавета Николаевна терпеть не могут друг друга. А их детям тяжело принимать родителей у себя в гостях, да еще одновременно. И только внукам хорошо со всеми. Но сценарист Коротков придумать ситуацию на шесть персонажей в поисках семейной идиллии да в заданном ключе, видимо, не смог, и дети отправлены куда-то подальше от зрительских глаз.

Все дело в этом "заданном ключе". На поверку он оказался слишком сложен: комедийная путаница с очевидным морализаторским посылом (несовпадение ценностей и привычек у разных поколений – не преграда для взаимопонимания и правильной большой любви), усугубленная комедийно-криминальным обертоном. И даже, к чему еще вернемся, намеками на актуальную общественную ситуацию. При этом путаница взята как главный принцип и возведена в энную степень количественно, но качественного прибавления не происходит. Героям мы никак не сочувствуем. Ничуть не беспокоимся о финале их приключений. И тем более никакой метафоры нашей жизни не возникает.

Одна шумная суматоха, в подробностях которой даже трудно разобраться, – с момента обмена телами до самого конца. Супруги Голубевы при третьем появлении доктора Когана (Михаил Козаков уже давно переигран в сходной ипостаси Филиппом Киркоровым из другой франшизы – "Любовь в большом городе") понимают, что обречены на следующий раунд суеты. Два первых раунда волшебным образом известны всей России и СНГ, но только не коллегам и начальству юриста и искусствоведа. А значит, и зритель обречен откушать точно такую же солянку, как и четыре, и два года назад. Принцип франшизы играет злую шутку: ничего не должно меняться, думают продюсеры, а то публика будет разочарована. И, послушав соседа, не купит билет.

Безусловно, коммерческие показатели интересны нам как наблюдателям всего процесса, а не отдельных его проявлений. Но хочется же и просто комедию настоящую увидать! Повеселиться, так сказать. Посмеяться.

Не получается. Артисты опять не виноваты, а народные артисты даже украшают собой безумие в кадре, не имеющее никаких логических связей и объяснений. Владимир Меньшов с его желтоватым ежиком замечателен особенно. Но в целом ни старшие, ни младшие (точнее – средние) не усложняют себе задачу, не стараются попасть в иную возрастную психофизику, а работают исключительно на штампах. Как и все остальные исполнители ролей (среди них Станислав Говорухин в "генеральском" эпизоде, Алексей Гуськов – один из парочки жуликов-идиотов, Андрей Ургант в привычном амплуа тоже жулика, но по-боссовски вальяжного).

Штампы так и называются: "солдафон", "теща приехала", "окружающие не в курсе", "гей – это смешно". Еще есть на продажу Чайковский с балетом (удивительно, что "Щелкунчиком", а не "Лебединым озером"). Плюс к тому фигурируют канализация и яйца Фаберже под кличкой "яйца Родины".
Невкусно. В который раз уж скажу: классические советские комедии, на которые явно ориентируются создатели морковной серии, работали с масками, а не со штампами, провалов же вкуса не позволяли себе вовсе. И непременно имели сверхзадачу: соотносили сюжет с окружающей жизнью.

Удивительным образом в третьей части "Любови-моркови" мы наблюдаем попытку, так сказать, социализации. Целых три момента. Первый связан с камео Сергея Полонского: известный бизнесмен, возводитель башни "Федерация", прославившийся фразой "У кого нет миллиарда, могут идти в жопу" (извините, цитата), в фильме самолично подает кофе нашим героям как персонаж, который пошел туда, куда посылал других. Полонский известен весьма креативными саморекламными поступками; поразительно, что буквально в прошлый четверг он публично попросил не считать себя бизнесменом и объявил о ликвидации бренда свой фирмы – с уверением, что достроит все, что обещал.
Полонский подгадал эту акцию к выходу фильма или "просто совпало"? Впрочем, не суть важно: его появление в картине осталось не замеченным никем, кроме (все-таки, надеюсь) ближайшего окружения. Широкий российский зритель понятия не имеет, кто такой Полонский; нам же с вами интересно – почему продюсеры вставляют этого конкретно-реального человека в свою "народную комедию"? Может, когда-нибудь и получим ответ.

Второй "социумный" момент фильма напоминает зрителям гораздо более известного господина и его прозвище "Миша – два процента". Но остается опять неясным: зачем он? на какую идею работает?
Наконец, момент третий. Питерская музейная мымра Елизавета Николаевна, проезжая в машине мимо всем известного церетелиевского Петра, брезгливо отворачивается и говорит: "Не могу его видеть". А в финале картины легкий маленький самолетик, планируя без пассажиров на автопилоте над Москвой, врезается в сию гигантскую статую (ударение на У, пожалуйста) и срубает ее под самый корень. Осуществляя "вековую" мечту прогрессивной столичной общественности, обрадованной завидными градоохранительными возможностями, открывшимися в Москве после отставки мэра Лужкова.
Чудесный, чудесный эпизод! Жаль, никак не соотносится со смыслом картины: господин Лужков не менялся телами с господином Собяниным; разве что на взаимопонимание поколений туманный намек?..

Несколько оживляя скучное в своем предсказуемом мелькании псевдо-бурление фильма, эти три эпизода однозначно свидетельствуют: наше коммерческое кино все еще страшно далеко от профессионализма и "не держит лыжню". Интересно, что на любовно-морковном сайте обнаруживаются компьютерные игры "Завали Петра первым" и "Собери сто кг морковки быстрее всех". То ли авторы такой широтой думали увеличить свою потенциальную аудиторию, то ли не решили до конца, что ваяют, то ли перечисленные три момента просто рудименты и атавизмы какого-то иного замысла?..

Есть у меня и прочие вопросы без ответов. Почему третьей "Морковью" продюсеры заманили режиссера Сергея Гинзбурга, а не Александра Стриженова и не Максима Пежемского, обеспечивших большой кассовый успех первым двум частям? (Сообщают, что при совокупном бюджете в шесть миллионов долларов две первые картины собрали двадцать восемь.) Может, Стриженов и Пежемский попросту заняты, конечно… но вдруг дело в ином: отказались служить "Штирлицем во вражеском стане" (как назвал постановку таких проектов "нормальными" режиссерами Пежемский)?
Почему эта сугубо коммерческая франшиза даже в третьей части имеет финансовую господдержку – разве задача государства помогать обогащаться продюсерам, не преследующим никаких иных задач?

Почему в прессе говорят о первой подобной отечественной франшизе, когда был пример "Особенностей национального…" Александра Рогожкина: "Охоты" (1995), "Рыбалки" (1998), "Охоты в зимний период" (2000) и "Политики" (2003). Последнюю по сценарию Рогожкина ставил Дмитрий Месхиев, она явно опоздала и вообще не задалась – как раз потому, что была фактически утеряна интонация, эта арт-составляющая проекта, а времена чистого комикования в России так и не наступили. Золотая жила затопталась будто сама собой…

Утешает при знакомстве с "Любовью-морковью – 3" поведение авторов-продюсеров. В финале картины, когда изумленная публика приготовилась услышать "последний концерт Чайковского", а ей вбивают "Чижика-Пыжика" в манере незабвенного Вана Клиберна, возникает маленький мальчик со своей наивной репликой – будто в сказке о голом короле. Мне хочется думать, что это проблеск авторской самоиронии.
Кроме того, объявлено, что "Любовь-морковь" больше не будет размножаться.