"Утомленные солнцем-2: Цитадель": природа, мать…

Никита Михалков, как подорванный, завершил свою дилогию

Ситуация в нашем кино уже давно напоминает палату с известным номером. Больной время от времени изрекает сущие истины, однако ясно, что они безумны; никто не знает, как кого и всех вместе вылечить, а ерничать уже подло. На этом фоне остается уповать просто на новые фильмы – каждая содержательно удачная картина неизбежно повышает общий уровень вменяемости, по которой все мы разве не исстрадались в реальной жизни?

Завершение проекта "Утомленные солнцем" Никиты Михалкова ждали с большим скепсисом: слишком сильно разочаровало "Предстояние", абсурдное по содержанию, абсурдно ошибочное – для мастера таких прежних заслуг – по исполнению; да сам автор за прошедший год ничем не улучшил свой, простите, имидж в глазах публики. Однако финансовый и прочий провал первой части второго фильма дилогии никак не мог остановить проект, "Цитадель" должна была быть разрушена; самые любопытные зрители все же купят билет; картину бесплатно или с большой скидкой покажут ветеранам…

От того, что скажут первые зрители своим друзьям и соседям, как известно, зависит судьба любого фильма картины, а в данном случае даже больше, чем фильма. Михалкову нужна победа – однозначная и безоговорочная, чтобы вернуть себе былую честь и славу.
Увы, безоговорочно не получилось. Воспринять "Цитадель" (с эпиграфом "Посвящается моему отцу-фронтовику") можно сугубо полярно – и как большой плюс, и как все тот же минус. Меня это произведение прежде всего удивило.

Во-первых, в нем действительно проявилась мелодраматическая линия. Что было обещано автором, однако не ожидалось в такой силе. Отношения между комдивом-зеком Котовым (Никита Михалков), его женой (Виктория Толстоганова) и бывшим другом семьи особистом Митей (Олег Меньшиков) доведены до развязки несколькими весьма эмоциональными эпизодами. Если не вдаваться в поиски логики – уповая на "любовь зла", а сам человек непредсказуем и часто не ведает, что творит, – то интрига "доверие – верность – предательство – смирение с обстоятельствами" разыграна вполне. С обертонами "благородство" и "воля к жизни".
Сожаление тут одно: с 1994 года актеры Михалков и Меньшиков постарели, отяжелели, утеряли многое из своего мужского обаяния; лучше бы такая метаморфоза случилась только с их героями.  
Еще одна "семейная" линия: девочка ищет отца – тоже, разумеется, разрешилась; к ней вернемся чуть дальше.

Во-вторых, "Цитадель" со всей своей явной сюжетной сцепленностью эпизодов, своеобразно продолжила "Предстояние": будто накрыла его эпизоды-стены объединяющим накатом, как землянку, что ли. Ретроспективно, "задним числом" стала ясна форма "Предстояния" как чего-то предварительного, незавершенного, обещающего; первая часть перестала восприниматься ошибкой и вызывать одно лишь недоумение.
В этом смысле, думаю, просчетом было решение показать две части фильма с таким временным интервалом. Не о финансовом решении говорю (тут никто никаких гарантий дать нынче вообще не может, поскольку невозможно предугадать контекст и его привходящие – от погоды до экранной конъюнктуры), а об эстетическом.

Стало ясно главное: то, что в "Предстоянии" казалось чем-то "недожеванным", а потому перебором, недопустимым преувеличением, вплоть до элементов макабра, на самом деле было еще и мало. Было лишь первыми нотами задуманного апофеоза Абсурду в его высшей форме, выработанной в назидание всему миру в нашем Отечестве: абсурду сталинщины.
В этом смысле Михалков повторил путь Тенгиза Абуладзе с его "Покаянием". Сравнение двух произведений, полагаю, кто-нибудь проведет в журнале "Искусстве кино"; здесь же замечу лишь одно почти буквальное совпадение – образ старухи в финале обеих картин. Увы, режиссер Михалков не помог Инне Чуриковой в ее роли (а надо было сделать элементарное – вдвое сократить монолог актрисы). Верико Анджапаридзе "одна" останется в хрестоматии кино со своей фразой о дороге к Храму, которая давно уже кажется безбожно перецитированной, даже девальвированной на фоне бесконечных круговых блужданий нашего и других народов, гоняемых бесами.

Итак, в "Утомленных солнем-2" Михалков задумал, очевидно, грандиозную симфонию абсурда. Задница фашиста в люке самолета в "Предстоянии" – забавный анекдотец по сравнению с отправкой на верную смерть хоть пьяным генералом, хоть чаевничающим генералиссимусом людей, записанных (все тем же абсурдом) в штрафники и в предатели. Признаем, что весьма честно было обратиться к абсурдистскому жанру в описании событий, которые невозможно объяснить ничем, ибо за каждым следующим "потому" идет новое "почему": почему российский народ такой? – а потому! – и так далее.

И мне лично чертовски жаль, что получилась не симфония, а очень длинный концерт. Замученный режимом и войной Хармс остался не превзойден. Подлинная гармония в "Утомленных солнцем – 2" не сложилась, прежде всего, из-за уступок слагателей сюжета (авторы сценария, кроме Михалкова, Александр Новотоцкий-Власов, Владимир Моисеенко, Глеб Панфилов) логическим несуразностям и пренебрежения правдой истории.
Это стандартная оплошность тех, кто полагает, что абсурдность живописуемых событий извиняет все несовершенства формы. Сколько времени прошло между частями повествования и отдельными эпизодами – лучше не высчитывать; о возможности чудесных совпадений и встреч лучше не задумываться, причинно-следственные связи лучше не искать (спасибо, что наконец хоть как-то объяснен пресловутый железный коготь).

Скажем себе, что перед нами фреска по сырой штукатурке, а значит – "плоские" фигуры и "все святые одновременно", – и успокоимся. Хотя не забудем, что фантастичность, например, "Семнадцати мгновений весны" маскировалась четким приемом: периодически возникали календарь-часы и "подлинные биографии героев (и то, и другое было озвучено особо достоверным голосом Копеляна). В "Утомленных солнцем – 2" подобная структурированность отсутствует, подсознание нервничает и сознание бунтует: не верю!

Так же точно не веришь, а смиряешься с предлагаемыми обстоятельствами в эпизодах чисто сказочных. Прежде всего, это встреча отца и дочери посреди минного поля. Не хочу, как водится, предварять впечатление, но дважды помилованная минами Надя – это в ключе данного фильма, однако не тронутый взрывом Котов – чистое волшебство. Пока ты думаешь, как такое может быть, сочувствие к героям окончательно испаряется. Впрочем, сия кульминация фильма (встреча с Надей, а не спасение Котова) обидно проиграна еще раньше. Движущая эмоция сцены – страх: взорвется – не взорвется мина под ногами? Страх заглушает отцовское и дочернее счастье вновь обретенного, простите, счастья (подчеркиваемого лейт-темой дилогии – мелодией "Утомленное солнце…"). Получается, его и нет…

Вообще, неплохо найденных, легко читаемых, неожиданных, рождающих эмоцию образов в картине достаточно. Есть и динамичные монтажные фразы, удачные актерские мгновения-находки (в отличие от ощущения тотальной лживости "Предстояния"). Все это необходимая принадлежность классического кинематографа такого – старого – типа. Но, увы, есть шаблоны, есть самоповторы; и, в целом, режиссуры слишком много, и она слишком хлопотлива.
Вот парафраз хрестоматийной сцены: машина застряла на проселке и толкаема солдатиками (из фильма Алексея Германа "Проверка на дорогах"). Колея в глубокой грязи, грузовик ритмично буксует, солдатики уже не толкают ее, а спят, приткнувшись к бортам, качаемы движением туда-сюда так, что машина превращается в колыбель посреди поля войны. Но Михалков нарушает восприятие своим нежеланием вовремя остановиться, идущим от неверия в зрителя. Нам уже все ясно, а он длит и длит метафору, выпадая из элементарного вкуса, опять порождая натугу и фальшь.
Таков и задуманный с предельной мерой условности, почти оперной, но необходимой, эпизод родов в кузове грузовика под бомбежкой. Поначалу сильный, он немедленно портится, как только один из персонажей запевает частушки. Понятно, что захотелось снижения пафоса, но получилась оперетка…

Третье обстоятельство, помешавшее целому: неопределенность жанра "Утомленных солнцем – 2". От семейной драмы к острому гротеску, от абсурдистской абстракции к упомянутой сказочности – вот качели повествования, не дающие зрителю возможности соединить концы с концами. Трудно объяснить потерю режиссером профессионализма иначе, нежели обычной возрастной, умноженной на свойства характера,  безапелляционностью. Если каждый, критикующий произведения Михалкова, заранее записан им во враги, подкупленные непонятной закулисой, то кто ж в окружении мэтра способен выступить ему редактором, "свежей головой"?..

Однако есть в "Цитадели" и вправду содержательно интересный момент, впервые, мне кажется, столь отчетливо артикулированный в нашем кино. Это образ самого Сергея Котова. Дело даже не в том, что сей славный военачальник первого периода советской власти получил свою долю непостижимо-умопомрачительных испытаний по заслугам (хотя и это нелишне показать): за собственные злодеяния, как  безответственный носитель и творец зла, и Митя в этом смысле лишь "аутоиммунное заболевание".

Дело в том, что зло неубиваемо. Именно поэтому Котов побеждает Цитадель – некую вовсе не абстрактную высоту, а символ крепкого устоя, базирующегося, в частности, на понятии чести. Не зря мы слышим "Я офицер вермахта, а не палач" – реплику фашиста, который не мог бы даже вообразить унижение советских офицеров, посланных на заклание их безумным командованием.
Это все же горче, нежели привычная антитеза немецкого "порядка" русскому "авось". Но, по Михалкову, Цитадель и честь бессильны перед абсурдом, единственно – перед абсурдом. На его стороне природа и сама "всюду жизнь"; правда, с небогатым обертоном "малости": все эти бабочки, мотыльки, осы, паучки, комарики… они опять из сказки: мышка бежала, хвостиком махнула… Зато зрителям, кстати, теперь разрешено не думать впрямую о Всевышнем, а считать упомянутые природу и жизнь божественным проявлением, поскольку церковная символика, к счастью, целиком осталась в "Предстоянии".

Природа – вот философия "Цитадели" – помогает тем, кто уже в полном отчаянье и не боится смерти: божья тварь сбивает вражеский прицел, луч солнца воспламеняет вражеский боезапас. Вот почему, получается в итоге "Утомленных солнцем", мы выиграли войну. Это вам не Толстой с его суммой миллионов народных воль.

Что ж, взгляд Никиты Михалкова на воспеваемое им русское офицерство ясен, как и урок: подчиняйся абсурду, но не служи ему прямо, – кривая вывезет, останешься жив, жив… 

Версия страницы для ПК