"Дирижер": звук пустой

Павел Лунгин исследует человеческие ошибки на фоне святого града Иерусалима

Пейзаж пустыни: небо, песок, старое дерево. Тело седобородого мужчины красиво расположено на простынях цвета бордо, неподвижно. Звучит музыка, которая безошибочно распознается как духовная, "божественная". Возможно, умер… но вот очнувшийся факс побуждает его открыть глаза. Точнее – глаз, очень крупно. Мужчина читает послание. Пьет воду из-под крана, оставляет ее течь. Понятно: высшая степень потрясения. Непроницаемое сухое лицо мрачнеет – не столько видим, сколько догадываемся мы. На стене большой комнаты афиша "Страсти по Матфею". Титр "Дирижер".

Какой-то оркестр готов к началу репетиции. Ждут только маэстро. На него солист с лицом рыхлым, неопрятным, жалуется администратору: "Взгляд василиска". Администратор отмахивается, потрясенный тем, что дирижер не пришел – впервые за тридцать лет. Вообще исчез. Но тут же обнаруживается примчавшимся администратором дома (трубку, значит, не брал) над полной окурков пепельницей. Внезапно говорит, что сейчас приедет на репетицию. И что вечером он и солисты должны вылететь в Иерусалим.

Вот оно как – а я, грешным делом, исходя из первого кадра, решила, что там все и происходит. Впрочем, исходя из кадра встречи дирижера с администратором в квартире, действие уже куда-то переместилось, – простыни другие… О дальнейшем рассказывать трудно. Во-первых, придется выдать сюжет, так что если вы еще не смотрели фильм, то дальше не читайте. Во-вторых, придется констатировать ужасную сбивчивость восприятия – только настроишься на один ход мыслей, как тут же надо переходить совсем на другой.

Возможно, здесь, как и в некоторых элементарных нестыковках, виновата история создания "Дирижера". Картину начинал ставить дебютант в кино известный столичный театральный режиссер Константин Богомолов, он провел две трети съемок. Однако возник конфликт с Павлом Лунгиным как продюсером, Богомолова отстранили от работы. Он снял свое имя с титров вовсе и написал весьма жесткое открытое письмо Павлу Семеновичу (легко найдете в инете). Из послания ясна, в частности, далеко не христианская, пардон за аналогию, глубоко порочная нынешняя система взаимоотношений большинства продюсерских структур с постановщиками, особенно дебютантами. Они лишены всяких прав, кроме как гордо уйти. Продюсирующая сторона при этом цинично/наивно не видит, как ситуация неизбежно вылезает на экране…

Итак, перед нами параллельно развивается несколько историй. Главная – отца и сына, дирижера Вячеслава Петрова (Владас Багдонас) и молодого художника Александра (представлен лишь фотографиями). Заслуженный музыкант в полной славе – и тот,  кто признан лишь своей маленькой компанией маргиналов. Обычный по нынешним временам конфликт: каждодневно пашущий родитель и отпрыск, который не может доказать свою способность отвечать за свою же жизнь. Он постоянно просит денег, то есть не убеждает отца в высокой степени стараний и трудолюбия. "А искусство – это мучительная работа", – точно знает Петров-старший.
Желая пробудить в сыне самостоятельность, а также испытав жгучее разочарование в нем, амбициозный, как все крупные артисты, отец некоторое время назад отказал юноше в помощи. Парень уехал в Израиль; мы видим его друзей – фактически наркоманского вида (но кто ж знает?) компанию неформалов, возможно – творческих. Это они послали отцу факс о смерти сына, теперь предъявляют его тело под белой клеенкой не в морге, а прямо в своем обиталище, и сообщают о факте самоубийства Саши. Обвиняя отца в убийственной черствости и требуя денег на похороны.

Музыка, повествующая о страданиях Божьего Сына, звучит практически не переставая. Напомню, что "Страсти" еще называются "Пассион".

Ну, думаем мы, вот вывернутая жизнью коллизия отца и сына – старший послал чадо не на подвиг во имя других, а, пусть невольно, на смерть от бедности и отчаяния ("Саша был тут всем должен".) Ужас. Достойная тема. Однако все поставлено так, что с высокой мысли сбиваешься: может, эти дружки с синюшными подглазьями инсценировали смерть – ведь отец не взглянул в лицо трупа (а тело под клеенкой, увы, заметно дышит)? Может, они в свою очередь просто вымогают деньги? Вдруг перед нами криминал и жульничество, привычно ожидаемые в нынешнем кино?

Эпизод продолжается столь же неопределенно. Отцу предлагают купить Сашину картину – портрет Петрова-старшего в виде мертвого обнаженного тела, только белая драпировка на чреслах, а не простыня цвета бордо. Качество живописи трудно оценить даже приблизительно, (панорамы по этому nature morte нет), но композиция картины, ее тон и сходство с оригиналом должны убедить нас, что отец ошибся: сын был талантлив, следовало помогать ему материально вплоть до счастливого случая успеха…

Петров-старший говорит, что покупать не намерен, так как картина явно адресована ему; после некоторой борьбы удаляется с полотном подмышкой, чтобы через какое-то время почему-то выбросить картину под гору. А до этого вдруг дает денег догнавшему его товарищу Саши: "Похороните скорее". Состояние аффекта, впрочем, дозволяет непоследовательность и неопределенность в поступках; дальше герой рассказывает одной из Сашиных подружек, не понимающей по-русски, о своих страданиях, сомнениях и вине. Девушка сочувствует, гладит седую бороду; мужчина выгоняет гостью. То ли он еще не до конца переродился душевно из-за пережитого потрясения (ведь на это намекают изо всех сил), то ли, как мы, заподозрил девушку в вымогательстве (ведь никто еще не доказал нам, что Саша мертв).

Потом будут похороны, Петров потребует открыть гробовой ящик и закричит: "Это не мой сын! Что они с ним сделали!"… Все же, наконец, в его руках окажется предсмертное Сашино письмо; прочитав, отец, надо полагать, окончательно осознает свою вину, а мы перестанем подозревать физическое насилие и только теперь сосредоточимся на моральном. Оно заключается в недоверии старшего к младшему, клеймится как взаимная непонятость, осуждается как бесчеловечность.

Случилось ли искомое восхождение героя к человечности? Формально – да. Отец рыдает на могильном холмике. Но сопереживать горю не получается. Багдонас представляет литовскую – "невозмутимую" – школу игры, на его лице минимум эмоций. В театре Багдонасу помогает выдающийся режиссер Эймунтас Някрошюс, с его ярко-образными постановочными находками, там актер далеко на сцене, больше работает тело. Здесь вместо игры тела – крупные и сверхкрупные планы, часто в "неправильной" композиции, что должно, по идее, документировать ситуацию и подкрепить ее экстремальность. Увы, не происходит. "Свидетельская" нервная камера в иных кадрах спокойно-постановочна, целостного восприятия нет (вместе с Богомоловым ушел и оператор Андрей Симонов, фильм доснимал оператор Игорь Гринякин).

А главное – мы должны сами нагрузить персонажа историей и переживаниями. Владас Багдонас не впервые перед камерой, однако "ни разу не запомнился", очевидно – ему нужен более сильный, чем попадались и чем он сам, режиссер. С прискорбием наблюдая пустоту в центре "Дирижера", нельзя сказать, что прекрасный артист не справился с ролью. Не его вина. Контур ясен, безусловно, однако определиться точнее и тоньше мешает общая невнятица фильма.

О совести, которая могла бы очнуться на Святой Земле, речь не идет, ибо отец – жертва искренних своих убеждений, у него болит сердце, а не совесть. Он заблуждался, но не желал зла ни сыну, ни своим музыкантам, тоже в известном смысле детям. Тот самый неопрятный тенор (Сергей Колтаков) в середине фильма прямо говорит дирижеру о его бездушии и жестокости, но нам уже доказали, что солист психически травмирован чем-то до состояния паранойи. Увы, его линия до развязки не доживает: только-только маэстро "услышал" своего певца, как тот исчезает с наших глаз, и начавшийся наконец концерт в Иерусалиме оставляет партию тенора лишь в фонограмме.

Сценарий (Павел Лунгин, Валерий Печейкин) пытался усилить тему отца и сына: в действии участвует террорист, поданный как еще одна жертва, теперь уж идеологии, а также сыночки-близнецы одной паломницы (Дарья Мороз) – возможные жертвы теракта. Эта часть картины не лишена напряжения (монтаж плюс птичьи призывы матери, потерявшей детей на базаре: "Сева, Сеня! Сева, Сеня!"). Но смазана историей еще одной пары героев – Сергея (Карен Бадалов) и Аллы (Инга Оболдина), которые переживают последние денечки острой нелюбви. Их дуэт филигранен, запоминается более всего; он сделан в традиции настоящей психологической драмы. Эта линия отчетлива, не фальшива, не вымучена, как умозрительная основная история, и могла бы стать отдельным фильмом.

В паре муж-жена тоже никто не виноват в том, что прежде близкие люди разъединились. Сей параллелью и ограничиться бы, но авторам отчего-то мало одной смерти, они делают две, вешая трагическую вину на несчастную героиню Оболдиной, которая в один момент терпит полный крах неизвестно почему. Да, она ревнует своего мужа унизительно для обоих, но заслуженно; при этом, как в жизни, невозможно определить: он стал бегать от ее подозрений или ее подозрения выросли не на пустом месте. Алла несет в себе еще и тему новообращенных, очень важную и еще непроявленную как следует в нашем кино. Часто эти новые православные ужасно фальшивы; блистательная Оболдина, которая переигрывает всех в "Дирижере, ухитряется даже оправдать свою слабую героиню с ее отвратительной ревностью.

Но проблема веры и безверия, которую Павел Лунгин крутит в руках, будто кубик Рубика, вот уже третий раз после "Острова" и "Царя", не становится определяющей, как и суровая евангельская тема "Страстей". Оратория, сочиненная митрополитом Илларионом (Алфеевым), равномерно повешенная над всем фильмом, такая, как должна быть, но не более (впрочем, мне слушать ее в концерте не доводилось, не могу оценить адекватно). И сама картина в сухом остатке вульгарная, обыкновенная – о том, как сплетаются и расплетаются судьбы людей просто потому, что они рядом. Любимая тема кинематографа, он потратил мильоны километров пленки, убеждая человеков во всеобщей катастрофической взаимозависимости. Иной раз тема высекает страсти, а иной – не более, чем пассы… Так что на Пасху "Дирижер" будет показан всея Руси по телевизору чисто формально.

А вот вред кинотеатрам столь стремительный выход на домашний экран, да еще анонсированный продюсером и режиссером Лунгиным, явно нанесет. Ситуация, увы, весьма распространенная. Объяснить ее можно лишь одним: кинокомпаниям – не исключено, что даже получившим средства на поддержку в прокате, – выгоднее продать фильм телеканалу, чем этим самым прокатом заниматься.

Но все же один содержательный момент "Дирижера" я обнаружила.  Лунгин дает параллельный монтаж разных событий, отчего время исчезает. Так, наверное, в Иерусалиме и есть. Остаются вечные небо, песок и старое дерево. Пейзаж пустыни.

Версия страницы для ПК