"Послание к Человеку": слепые не могут смотреть гневно

Документальный арт – кино правды, которое говорит о больном

Много лет друзья российской документалистики вздыхали вслух: вот бы наши/эти картины да по Первому каналу в прайм-тайм! Они (кто – они?) увидели бы, как страна живет. И тогда!.. А что, собственно, тогда?

Давно уже документалистику на телеэкране заменило нечто псевдо документальное – одинаковые часовые программы, словно сериал, в основном, о нашем прошлом или знаменитостях. Фильмы, которые просто необходимо смотреть, можно пока еще выловить на канале 24 DOC, но ведь он далеко не у всех имеется, да и привычку к нему надо завести. А как??? Нынче с запретом мата – а это, что совершенно понятно, эвфемизм запрета живой неприукрашенной жизни в большинстве случаев – настоящее доккино отлучено от большой аудитории уже и "законно".

Считается, и произносится вслух на разных толковищах о судьбах киноиндустрии, что фестивали – альтернативный кинопрокат. Но в России всего три международных больших киносмотра, которые серьезно показывают неигровое арт-кино. Это "Артдокфест" в Москве, "Флаэртиана" в Перми и старейшее петербургское "Послание к Человеку".

"Послание" включило нынче в свой главный международный и национальный конкурс 23 документальные картины о России. Сколько человек их видело, сказать трудно: кто-то по билетам, кто-то по аккредитации, но возьмем на круг – по сотне-другой зрителей в зале на каждом сеансе сидело. И многие опять схватились за сердце. Потому что документальный арт – кино правды. А значит, говорит о больном.

Это длящаяся десять лет – и не имеющая шанса утихнуть – боль в фильме "Беслан. Память" Вадима Цаликова, который не первую свою картину посвятил теракту в школе. В новой работе сама земля словно вздыбливается под могилами мемориального кладбища, красиво названного "Город ангелов". Пережившие ту трагедию лишь вспоминают весь ужас, ни одного упрека или, тем более, обвинения не звучит, но спокойного сна жертвам нет, пока не сказана вся правда о случившемся.

Это длящаяся с 7 июля 2012 года боль жителей Крымска в картине "Десять сантиметров жизни" Анны Яновской. Спасавшие друг друга старики и женщины рассказывают об унесенных водой детях, вообще о пережитом со слезами ("МЧС не было вообще"; "У нас никто ни за что не отвечает"), и непостижима хроника гибели человека в потоке воды.
Жизнь, как и в Беслане, конечно, продолжается, что-то отстроено, как-то налажено, казачки даже громко поют и отчаянно смеются, – но кто видит ту зияющую пустоту в душах, которая образовалась с потерями?

Это длящаяся и длящаяся боль инвалидов чеченской кампании в картине "После войны" Евгения Голынкина и Вероники Соловьевой. В речевом центре их учат заново говорить – сейчас, спустя столько лет. Вот слова парня, не встающего с коляски: "Они (тут они – это власти) меня калекой сделали. Они должны сделать так, чтобы мы себя ущемленными не чувствовали. Финансово и морально. Морально прежде всего". Он "хотел два раза… того... Не мог понять как люди живут. Недавно понимать стал. Жизнь хорошая штука. Жизнь только началась у меня". И улыбается все время болезненно. Человеческий документ.

Это уже привычная боль Газиза, ветерана Чернобыля из фильма "Живи, солдат, живи" Кирстен Гайнет, родившейся в Башкирии. Ликвидаторам даже не сказали тогда об опасности. Титр сообщает: "По неофициальным данным их было более 600000 молодых людей от 18 до 25 лет. От облучения потом более 200000 погибло. Многие не признаны героями до сих пор. Информация закрыта". Оставшиеся в живых потеряли здоровье, как и Газиз. Он не смог жениться, одинок. Спустя 28 лет государство дало ему квартиру. Вот она, черно-белая. Только телевизор цветной.

На телевизоре, так сказать, помешан Вова Каюков с I отделения психоневрологического интерната недалеко от Петербурга. У него врожденный ДЦП, живет практически в коляске. Сосед старик возит его в столовую, где Вове легче хлебать борщ через край тарелки, а не управляться с ложкой. Смотрит телек постоянно – а там лишь Бедросович и Куценко, Вова знает всех и судит обо всех, да с матерком, и сплошной криминал. Вова говорит, не умолкая: "Вот если бы я был следователем… полицейским… преступником… прятал бы труп там… искал бы тут… Предположим, мой брат Михаил зарезал деда кухонным ножом и спрятал его в песочнице… Если бы не ноги и аутизм, я бы был наверное хорошим сотрудником милиции".
Авторы фильма "Если бы я был" Евгения Беркович и Александр Кощеева впервые за восемь лет вывезли Вову гулять и даже подняли его на Колесе обозрения. Вова молчит и плачет от потрясения, от избытка чувств. Фон интернатской жизни – будничный такой "аттракцион"…

А обитательницы женского реабилитационного центра под Екатеринбургом – бывшие наркоманки, которые пришли сюда спасаться, – встретились с силовиками в жизни. "Дневник наркоманки" Светланы Стасенко – о том, как пытались задушить известный Фонд "Город без наркотиков". В финале – с фотографиями список девушек, одна другой краше: они покинули центр по наущению милиции (настойчиво предлагали написать заявление о незаконном лишении свободы) и, вернувшись к прежнему образу действий, погибли.

Болит сердце у жителей поселке Роза возле Коркинского разреза на Южном Урале. Разрезу некуда развиваться, но переселить людей средств нет, проще прекратить добычу угля. Шахты в округе вообще давно позакрывались. Людям придется бросать родные места. Выпускник ВГИКа Антон Тайшихин поставил последним титром картины "Переходный период" посвящение "Моим бабушкам и дедушкам".
Чужим – и уже своим – одиноким старикам в любое время года приносит продукты социальный работник Вера из фильма "Корыто, лыжи, велосипед" Ивана Твердовского и Евгения Кокусева. Вере самой за полтинник давно, она грузная, совсем не спортивная. А к ее тропинке выходит разное зверье, вплоть до волков и росомах. Автолавка не везде может проехать, поэтому Вера – ногами. "Куда денешься? Бабушка есть хочет", – и летом на велосипеде, зимой на лыжах, а корыто с продуктами отменно скользит по насту. Еще воду носит и дрова. Еще поговорит хоть со стариками.

Одна бабушка причитает: "Я не люблю телевизера, зачем он мне нужен…", а в дом престарелых не хочет: "Там я чужая буду, а тут на меня никто не косится… Спасибо государству – кормит стариков, не оставляет. Мы счастливые: что закажешь – то и привезут". Выцветшая "Мадонна" Леонардо у нее на стене – впрочем, почти в каждом фильме есть такие линялые странички из давнего большеформатного "Огонька".
Фантастика, но Вера привозит даже виноград. А вот дедок требует мандарины. Прошлые он сразу съел. Наверное, дожил до них только теперь. Ему сто лет. Губернатор заехал, двадцать минут посидел. "Мог бы и подольше, я один столетний у него". Путин прислал поздравление. "А (тут матерок) мне эти бумажки, телевизор бы лучше прислал, второй уж худо кажет…"
Еще один дед говорит: "На земле нашей все растет. Одно плохо – в дождь убирать, комбайн не проходит". А запустение вокруг такое, что хоть плачь. Это Вологодчина. "40 километров грунтовой дороги. 35 деревень. 12 человек жителей. Скоро не останется никого". Дед топором бьет лунку во льду и приводит коня пить…

Хватит или еще?

Могу рассказать про фильм "Перемирие" Дмитрия Вологдина: в руине монастыря под Плесецком, где одни зоны, собрались, как говорится в аннотации, сирота, инвалид и бывший разбойник – они так бормочут, что слов не разобрать. Будут тут жить или сгинут где-то в миру?..

Или вот бывший цирковой гимнаст, жонглер, дрессировщик и акробат Исмар Маслянов из фильма "Симадо. Династия" Юлии Парфентьевой и Антона Ветрова: скарб его жизни в запертом вагончике на пустыре, фотография из Кремлевского дворца съездов, отжимание пудовой гири по утрам, несмотря ни на что. Куда исчезла жизнь? Почему люди оказались не нужны не то что властям предержащим, а – друг другу?

А вот перед нами сотрудники Музея Ленина в Горках, которые ведут между собой жаркий спор о том, совместимы ли Идеал и обычное желание получать зарплату/жить лучше. Еще они пытаются из идейных и просто профессиональных соображений противостоять превращению музея в исторический шоу-центр ради коммерции, – в "Ленинлэнде" Аскольда Курова. Да, здесь принимают в пионеры и все такое, но за прошлым сюда приходит все меньше людей, а новый директор принадлежит уже совсем другому поколению.

Или вот единственный оставшийся житель деревни Пашки, почти 80-летний старик в деревенском доме скручивает цигарку и рассказывает о себе: "Все разбежались-разъехались. А я куда поеду? Все моя жизнь тюрьма. Двадцать четыре года отсидел – председатель колхоза ворует, а мне нельзя украсть? Потом ударил председателя. Только за жену шесть раз сидел. Сынок был один – я его лично застрелил. Он голову мне разбил, пошел топор искать, а у меня ружье под кроватью лежало, я ему сказал: "Иди работай, я тебя кормить не буду…". Понятно, какой речью старик выражается, да? "Судья сказал: "Правильно сделал, что убил, сын воровал у всех… Собаке собачья смерть".
Стены избы завешаны очень неплохими рисунками. Это дочь Таня рисовала, она приезжает из города летом навестить, а в остальное время сюда не добраться. Летом же добрался Дмитрий Рудаков и сделал картину "Пашки". Изумляет в ней, признаюсь, разве что титр "Благодарим журнал Esquire, вдохновивший на создание фильма".

Или вот одна из самых титулованных картин года – "Кровь" Алины Рудницкой. Бригада передвижной станции переливания крови мотается по Ленинградской области, исполняя свою работу, не замечая ее "кровавости" совершенно. Меж тем люди в глубинке становятся донорами потому, что это единственная возможность заработка. Платят, между прочим, всюду по-разному: в Москве тогда давали три с половиной тысячи рублей, в Петербурге 850, а в Пскове – сотенку… Черно-белый фильм без единой капли крови – а мы видим: государство, словно невыдуманный вампир, сосет кровь из народа.

Только не подозревайте меня в очернительстве. В том, что вижу, вслед за авторами фильмов, лишь больное. Отнюдь. Наоборот. Авторы изо всех сил стараются продемонстрировать поистине философское терпение и жизнелюбие русских/российских людей. Если они и ругаются, то прощают. Если они не замечают уродства, в котором живут, то видят и ценят красоту пейзажа (ну, многие). Если они деятели, то…

То приходит режиссер Светлана Стрельникова и снимает фильм "Кардиополитика" – про доктора Сергея Суханова, который хирург от бога и провел, к моменту съемок, 15 тысяч операций на открытом сердце. И вот НА САМОМ ВЕРХУ решили в его родном Пермском крае построить самый современный кардиоцентр, да дело застопорилось. И тогда очень авторитетного доктора Суханова, осознанно сторонящегося до того политики, ибо врач должен не иметь никаких предпочтений и обязательств ни перед кем, кроме больных, мягко попросили стать доверенным лицом президента на выборах 2012 года – за это они (все те же "они") достроят Центр.
Не берусь описывать шекспировские страсти и такой же масштаб личности этого доктора. Надеюсь, вы когда-нибудь найдете в интернете этот фильм, название которого достойно стать новым термином в подражание, например, известному слогану "Голосуй сердцем". И доктор Суханов с его тяжелым умным взглядом и крепким словцом надолго останется у вас в памяти.

Но уж точно вы никогда не забудете трех персонажей картины Дины Бариновой "Прощеный день". Два брата и сестра, всем уже, по виду, около шестидесяти, живут в селе Углянец Воронежской области. Их убогий домик состоит из одной комнаты и смежной кухни, а также непонятной помывочной. Узкое маленькое окошко в комнате – на удивление, стеклопакет: кто-то, к счастью, все же помогает, финальный титр говорит, что весной 2013-го им даже дали новый дом, но суть не в этом.
Слепы от рождения все трое. Братья-близнецы Петя и Алеша из дома не выходят, а сестра Саша с белой тростью добирается даже до магазина через железнодорожный переезд – и мы видим, каким образом: по щиколотку в луже, посреди машин, и это первый саспенс получасовой картины. Есть и второй: Саша ставит на плиту огромную кастрюлю, чтобы нагреть воду и помыть братьев: то и дело отдергивая руку от огня, она зажигает конфорку спичкой в реальном времени, и мы понимаем, что взрыва не будет, лишь потому, что иначе не было бы фильма. И третий момент, когда захватывает дух: Саша бреет не то Петю, не то Алешу – да так ловко, никакого пореза…

Еще в кадре братья долго едят, уткнувшись в свои миски. Саша играет с собакой и тремя ее щенками. Не встает с пола, потому что на спину ей улегся большой белый кот. А потом все трое слушают радио, которое рассказывает им сказку. Про Чудо-Юдо о шести головах и прочую нечисть, победить которую может только Иван, крестьянский сын.

А в самом конце картины трое слепых поют о святом прощеном дне и смирении души. Счастье, что они не видят себя со стороны.

Версия страницы для ПК