Булат Халилов: О кавказском фольклоре, вредной эстраде и горском патриотизме

Интервью основателя лейбла Ored Recordings Булата Халилова о фольклоре народов Северного Кавказа

В 2014 году в Нальчике был основан независимый лейбл Ored Recordings, который специализируется на традиционном фольклоре и народной музыке. Команда Ored Recordings путешествует по городам, селам и аулам Северного Кавказа в поиске традиционного музыкального фольклора. Запись композиций происходит в естественных нестудийных условиях.

За свою непродолжительную историю лейбл уже выпустил 9 релизов, среди которых – чеченская, даргинская, черкесская и абхазская традиционная музыка. Большинство музыкантов, с которыми работает Ored Recordings, никогда не записывались и не издавались.

В интервью порталу ЮГА.ру основатель лейбла Булат Халилов рассказал о традиционной музыке, команде Ored Recordings, кавказской эстраде, стерилизации фольклора и о том, что мобильник в кармане не мешает ему чувствовать себя черкесом.

Почему вы стали работать с музыкальным фольклором? Что вами двигало – этнографическая заинтересованность, патриотические чувства к родному Кавказу или первичным было именно увлечение музыкальной составляющей?

– Когда мы начали работать с фольклором, мы в нем, можно сказать, ничего не понимали. Нам не нравился академический подход и то, что фольклор относят исключительно к научной сфере. Поэтому этнографической заинтересованности особо не было. Мы любили инди, нойз, блэк-метал и прочую музыку, искали что-то свежее и одновременно свое. Экспериментальной музыки на Кавказе, которая нас бы устраивала, не было (и нет). Поэтому благодаря Замудину Гучеву и ансамблю "Жъыу" мы обратились к черкесскому фольклору, а позже и шире – к фольклору разных народов России.

Патриотизм (скорее, даже национальная самоидентификация) тоже присутствует касательно черкесского фольклора. Понятие "кавказец" нам несколько не нравится. Мы, скорее, пытаемся подчеркнуть культурные различия. Потому что в плане культуры различия – это хорошо.

Расскажи о команде Ored Recordings. Существует ли у вас какая-то структура? Или это просто команда единомышленников?

– Ored Recordings – это Булат Халилов, Тимур Кодзоков, Ярослав Суздальцев и Милана Халилова. Как таковой структуры нет, нет офиса и должностей. Но каждый делает то, что умеет лучше других членов лейбла.
Я занимаюсь организацией экспедиций, общением с информантами (исполнителями), связями с общественностью и прочим. И еще я немного умею писать звук.
Тимур хорошо разбирается в технике и звуке. Он подбирает оборудование, пишет звук и потом его чистит для релизов.
Ярослав – наш литературный корректор. Все тексты, которые я пишу для релизов и статей, обязательно проходят через него.
Милана делает обложки для наших релизов и вообще создает общий визуальный стиль.

Как обстоят дела с финансовой стороной лейбла? У Ored Recordings есть меценаты или дотации от государственных, республиканских или муниципальных фондов?

– С деньгами как-то не очень. Но мы пока больше вкладывали свои средства для того, чтобы мы могли просить поддержку не на идею, а на работающий живой проект. На форуме "Таврида" в Крыму я попал в список призеров, скоро выяснится сумма гранта.
Думаю, что это вызовет цепную реакцию. Но также мы очень надеемся на материальную помощь от своих слушателей. Мы издаем музыку бесплатно, и так будет всегда. И нам хочется отдачи. В том числе и финансовой.

Какие из вышедших релизов можешь выделить для наших читателей? Музыканты, с которыми вы работаете – это уже известные в своем кругу люди? Или Ored Recordings "открыл" слушателям новых "звезд"?

– Традиционная музыка народов Кавказа не является каким-то цельным явлением, каким может показаться стороннему наблюдателю. Авторитетный известный исполнитель ногайского фольклора может быть абсолютно неизвестен за пределами Дагестана. Имя Замудина Гучева может быть неизвестно в казачьей среде и так далее.
Другой момент в том, что исполнитель, допустим, черкесского фольклора может быть мало известен в черкесском сообществе среди тех, кто фольклором не интересуется.

Понятие "звезда" тут не работает. Но, конечно, есть более известные люди. Таким, например, является Заур Нагоев – один из исполнителей черкесских песен. Он известен и авторитетен, у него уникальная манера исполнения. Наступит день, и мы запишем его. И много. Потому что это просто необходимо.
С другой стороны, даргинские бабушки или понтийские греки Абхазии мало кому известны даже за пределами родных сел.

Мои любимые релизы: Khachesh: Sacred Circassian Space и два дагестанских релиза. По-моему, там удивительная атмосфера.

Как происходит процесс поиска музыкантов, с которыми вы работаете? И с какими трудностями сталкивались уже во время работы над конкретным релизом?

– Мы пишем фольклористам из разных областей, следим за пабликами по национальным культурам в социальных сетях, опрашиваем людей и т.д. Если заранее не подготовиться к экспедиции и просто наведаться в деревню, рискуешь никого не найти, даже если там кто-то и есть.

Трудности разные. Часто люди не понимают, что мы ищем, предлагают нам исполнителей национальной эстрады, так как они не видят разницы между ней и настоящим фольклором. Сложность в оформлении релиза заключается в нашем принципе публикации описаний на трех языках – русском, родном и английском. Из-за этого выпуск некоторых альбомов затягивается.

Что можешь сказать о кавказской эстраде? Существует клише, что она пропитана как раз национальным фольклором и глубокими традициями. Это действительно так?

– Мне кажется, кавказская эстрада – страшная вещь. А то клише, о котором ты говоришь – это очень поверхностное мнение.

Да, в каком-то смысле местная попса ориентируется на фольклор. Исполнители перепевают пару старинных песен. И это выглядит ужасно. Неумелый, неглубокий подход губителен. Было бы нормально, если эстрада существовала параллельно с фольклором. Но происходит замещение. Люди говорят, что низкокачественные бездушные песни под синтезатор – это продолжение фольклора, это его жизнь сегодня.

Нет, фольклор не развивается. Чтобы развивать фольклор, нужно заниматься им, а не пытаться его осовременить.

Ored Recordings работает в формате field recordings – полевой записи. Это сделано для того, чтобы приблизить звучание к аутентике? Студийная запись стерилизует, кастрирует фольклор?

– Да, мы ведь записываем не просто мелодию и текст песни. Мы стараемся передать особенности каждого конкретной ситуации, каждого исполнения, каждого исполнителя. Даже ошибки при исполнении могут сделать запись лучше. Это ведь жизнь, мы пишем живой фольклор. К сожалению, это мало кто понимает. И да, студия нам совсем не подходит. Это максимально неестественная ситуация для фольклора.

Насколько фольклор, с которым работает Ored Recordings, популярен на Кавказе именно как музыка? Не воспринимается ли он как культурный, идентификационный, патриотический, а уже во вторую очередь как музыкальный феномен?

– Слабо популярен. Так и есть, фольклор тут является больше таким маркером или знаменем для самоидентификации. Не знаю, плохо это или хорошо. Тут нужно серьезное исследование.

Недавно читал статью о Майкопе в журнале "Метрополь". Там было написано следующее: "Тем, кто ищет в южных провинциях кавказскую аутентику, стоит поторопиться. В окружающие Майкоп аулы (это такие адыгейские деревни), являющиеся в массовом сознании колыбелью традиционных национальных укладов, хищным маршем вторгаются мелкие бесы глобализации. Пасторальная идиллия адыгейской летней ночи разрушается сиянием айпада".
Можешь это подтвердить или опровергнуть? Действительно ли аутентичная этническая культура на Кавказе умирает?

– Я читал эту статью, она мне не понравилась. Кажется, она написана так, чтобы саркастичный "Метрополь" был удовлетворен.

В Адыгее много фольклора, много истинно адыгского. Можно ездить сюда месяцами и писать кучу релизов. Тут много талантливых исполнителей, люди работают над этим. Работают не для того, чтобы спасти адыгскую культуру, а просто потому, что они так живут.

С другой стороны, если не знать нужных людей, вся эта культура может пройти мимо. И это плохой знак. Если традиция не повсеместна, значит она не так уж и жива. Я бы сказал так: аутентичная культура умирала, некоторые ее аспекты утрачены безвозвратно, но некоторые вполне жизнеспособны. Ну и этот процесс неравномерен в разных регионах Кавказа. Где-то лучше, где-то хуже.

Во многих традиционных культурах музыкант – это синкретическое понятие. Т.е. это человек, который и автор, и исполнитель, и очень часто даже изготовитель инструмента. Сталкивался ли ты с чем-то подобным?

– Ашуги, ашики, джэгуако, джангарчи и так далее, да. В чистом виде этот социальный институт почти утрачен. В Дагестане есть ашуги, но я не знаю, насколько они соответствуют традиционным канонам. В Калмыкии есть джангарчи, но мало кто знает безупречно хоть одну главу Джангара полностью. Последние черкесские джэгуако исчезли в прошлом столетии.

Но у современных исполнителей сохраняются отдельные черты, свойства этих традиционных персонажей. Чаще всего люди импровизируют в рамках отдельных песен и мелодий, сами делают инструменты и являются носителями национального мышления.

Какие основные темы и мотивы фольклорной музыки, с которой вы работаете?

– Они типичны. Для Кавказа это обязательно свадебные темы, обрядовые, бытовые сюжеты, фрагменты нартского эпоса, в котором воспеваются подвиги или интриги мифических богатырей. Также существует огромный пласт песен времен Русско-Кавказской войны. Народы Кавказа поют о борьбе за свою независимость, казачьи песни повествуют о нелегких битвах с горцами.

Ты говорил, что ты не этнограф и представитель науки, но позволю себе задать вопрос о социальной функции музыкального фольклора. Он имеет сейчас воспитательную роль? Или, скажем, выполняет ли он функцию трансляции ценностей? Или сейчас все ограничивается сугубо музыкальной плоскостью?

– Это я раньше так говорил и ставил на этом акцент. Сегодня все немного иначе. Раньше хотелось быть просто ходячим диктофоном. Записывать и издавать музыку, а с контекстом пусть разбираются ученые, пока мы в сторонке постоим – наша изначальная концепция. И она тоже была неверной.

Нам самим нужно углубляться в теорию, понимать все это глубже. Мы с Тимуром обязательно займемся своим образованием в этой сфере. В общем, все меняется, в следующем интервью я могу не согласиться с некоторыми вещами, которые высказываю сейчас. И это нормально.

Фольклор, безусловно, выполняет массу функций. Ты слушаешь песню и тебе интересно, о чем она, но твоего владения языка не хватает для этого. Ты начинаешь подтягивать знание родного языка. Потом ты понимаешь, о чем песня и узнаешь больше об истории своего народа. И так далее.

В истории музыки фольклор зачастую представал источником нового взгляда. В ХХ веке такие композиторы как Бела Барток, Игорь Стравинский, Леош Яначек черпали вдохновение и новую музыкальную оптику в том числе и в пространстве фольклора. Есть ли сейчас в фольклоре, одинаково удаленном и от академизма, и от эстрады, эти семена новизны, которые бы могли изменить современную музыку?

– Не знаю. Сегодня мне не так интересно взаимодействие фольклора с современной музыкой. Наверное, это нужно тоже делать и исследовать. Но мы занимаемся совсем другим.

Мы видим в фольклоре не просто потенциал, а самоцельность, самоценность что ли. Мы хотим, чтобы эти песни существовали в традиционном виде. И, о нет, это не ретроградство и не торможение развития. Все кто так говорят, просто не чувствовали, что дает фольклорная музыка без нововведений.

За релизами каких лейблов, работающих с фольклором, ты следишь? И какие можешь посоветовать из тех, которые стали уже классикой?

– Больше слижу не за лейблами, а за дружественными проектами. Очень нравится то, что делают наши друзья The Sayat Nova Project, удивительный Kink Gong и, конечно, наш ментальный брат, mon ami Винсент Мун.

Какую музыку ты слушаешь помимо фольклора? Я, например, когда жил в Майкопе, то замечал, что проекты типа "Жъыу" слушали преимущественно те, кто увлекается различными музыкальными экспериментами – от академического авангарда до современного электронного звучания.

– С нами была такая же ситуация. В фольклор, как я уже говорил, мы пришли из экспериментальной и экстремальной музыки. На первых порах нам казалось, что между настоящим фольклором и крутой современной музыкой нет разницы, и мы это проговаривали. Мы ошибались. Это два разных мира. Сегодня современная музыка мне не очень интересна.
Но я все еще с большим удовольствием могу послушать таких исполнителей, как Colin Stetson, Efterklang, Mohammad и Portishead. Наверное, все.

На Beat Film Festival в этом году состоялась премьера фильма "Костры и звезды", в котором ты с электронным музыкантом Moa Pillar путешествуешь по Кабардино-Балкарии и Адыгее. Расскажи об этом фильме.

– Мы подружились с порталом Syg.ma и конкретно с его основателем Фуркатом Полвонзаде. Ему наш лэйбл понравился, и он предложил сделать вместе какой-нибудь видеоконтент. Ту же самую идею он предложил студии Stereotactic, которая за фильм и взялась.

Идея в том, что московский электронный музыкант Федя Переверзев приезжает ко мне в гости, а я являясь проводником, знакомлю его с черкесскими исполнителями фольклора. После знакомства и прослушивания музыки Федя пытается организовать совместный джэм с нашими ребятами.

Как вообще относишься к идее соединения элементов фольклора и электронной музыки? То, что сделал Moa Pillar. Еще есть проект "Шъыпкъэм икIалэхэр", слышал о таком (в Интернете, к сожалению, он известен под неправильным названием – "Шыпкъэм икIальэхэр")?

– Раньше я горел этой идеей. Сегодня, мне кажется, что все это вовсе не так уж интересно и очень, очень вымученно. Мы не умеем слушать фольклор, но чувствуем, что в нем что-то есть и пытаемся сделать с ним что-то крутое, концептуальное или фриковое.

"Шъыпкъэм икIалэхэр" мне не понравились. И с точки просто экспериментальной музыки, и с точки зрения работы с фольклором. Если кому-то интересно этим заниматься, то пусть занимается. Фольклор – это, конечно, не священная корова. Но скептицизма и аккуратности во мне гораздо больше теперь, чем воли к экспериментам.

Я являюсь большим поклонником того, что называю "внеантропологическим фольклором", т.е. фольклором, который не связан с человеком. Например, лейбл Reflection издавал записи звука тающего ледника, хора китов. Проект NASA Voyager Recordings записывал "голоса" планет и лун нашей Солнечной системы в виде электронных вибраций. А Яник Доби записывал "пение" различных видов китайских лягушек. Что думаешь о таком "фольклоре"?

– Я тоже очень люблю такие темы. Мое увлечение field recordings начались именно с записей Доби, Криса Уотсона, Якоба Киркегаарда и других мастеров. Как-то мы даже общались с Якобом по поводу совместного проекта. Это было еще до Ored Recordings. Отложили разговор на потом. По-моему, такой "фольклор" – лучшая музыка после фольклора "человеческого".

Музыкальный фольклор во многом связан с пасторальной средой, в которой он создавался и в которой он сейчас преимущественно существует. Современный мир торговых центров и мегаполисов – совсем иной. Может ли в условиях победившей (по крайней мере – в западном мире) урбанизации существовать фольклор? Или это будет "внеантропологический" фольклор, о котором я говорил ранее – симфонии заводов и "ноктюрны на флейте водосточных труб"?

– Тут смотря что мы предполагаем под термином "фольклор". Если говорить о фольклоре как о том, что отражает современную жизнь здесь и сейчас, то сегодня – это, скорее, шумы города, ты прав.
Но мы работаем совсем с другим материалом. Некоторым культурным массивом, который был выработан в условиях устойчивой традиции. Фольклор несет народное мышление, он сохраняет язык. Это та почва, из которой можно дальше расти. Он может жить и в мире больших мегаполисов и айподов. Не обязательно на сцене.

Мы собираемся в Нальчике с ребятами из "Жъыу" и другими друзьями, поем песни за столом и разговариваем. Мобильники в кармане и традиционные блюда в пластиковой посуде не мешают нам быть черкесами. Все зависит от воли.

Версия страницы для ПК