«Человек, который слушает 40-минутный гул трансформаторной будки, сможет послушать и нартский эпос». Интервью с Булатом Халиловым, автором проекта Global Zomia

Портал Юга.ру поговорил с основателем лейбла традиционной музыки Ored Recordings Булатом Халиловым, который прочтет лекцию о DIY-этнографии в Краснодаре

В Центре современного искусства «Типография» 21 декабря пройдет лекция «DIY-этнография: лейблы традиционной и локальной музыки». Лекцию прочитает автор проекта Global Zomia Булат Халилов.

Global Zomia — проект о современных этнографических лейблах, самодеятельной и/или экспериментальной этнографии и смежных явлениях. Выпуски Global Zomia выходят на сайтах syg.ma и INRUSSIA.

Булат Халилов — сооснователь этнографического лейбла из Кабардино-Балкарии Ored Recordings, с 2014 года он с командой путешествует в поисках традиционного фольклора, не одомашненного поп-музыкой и не обветренного современной культурой. На сегодняшний день на Ored Recordings вышло 18 альбомов, представляющих собой полевые записи традиционного фольклора в городах, селах и аулах. В 2015 году Халилов уже давал большое интервью нашему порталу.

Спустя три года Юга.ру снова поговорили с Булатом Халиловым. На этот раз — о DIY-этнографии, связи авангардной и традиционной музыки, Сиде Вишесе, играющем на шичепшине, панке и анархии, а также о проблемах колониализма, от которого не так легко освободиться исследователю традиционной культуры.

В названии твоей лекции присутствует слово «DIY-этнография» [DIY — от англ. Do It Yourself, «сделай сам»] — что это за термин и что в этом контексте не так с профессиональной, академической этнографией?

— Так мы называем самодеятельную этнографию. То есть в это понятие мы включаем неакадемические инициативы, которые изучают, фиксируют и издают традиционную музыку. Объединяет то, что люди за этими проектами пришли к фольклору без антропологического бэкграунда. Большинство из нас — меломаны, музыканты и диггеры, которые обратили взор в сторону традиционной и/или локальной музыки. Термин яркий, звучный, но, честно говоря, не самый удачный. Прежде всего потому, что по характеру и интересам все наши лейблы схожи с деятельностью, например, лейблов Smithsonian Folkways, Ocora, а это все академические проекты.  

Кроме того, сегодня сам термин DIY требует пересмотра. Когда все производственные мощности и инструменты были у, скажем, корпораций, то любая самоорганизация рассматривалась как DIY. Сейчас все границы размылись, и DIY, наверное, стал новой индустрией.

Но другого термина мы пока не придумали.

В этом году как раз в рамках DIY-этнографии ты запустил проект Global Zomia. Как это получилось и почему такое название?

— Как и с Ored Recordings, все получилось естественно и спонтанно. По ходу работы над лейблом мы начали узнавать все больше и больше «коллег». Со всеми захотелось подружиться. Но дружить просто потому, что «Салам, брат, я тоже записываю традиционную музыку!», как-то странно. Вот мы и решили сделать платформу, где можно было бы изучить все эти «DIY-начинания», вывести общую концепцию, проблематику и т.д. Оказалось, что эта мысль давно витала в воздухе, но как-то никто ее не воплощал в жизнь.

Название пришло благодаря книге Джеймса Скотта «Искусство быть неподвластным», которую я нашел благодаря нашему большому другу и бывшему редактору Ored Recordings Ярославу Суздальцеву.

В книге Скотт на примере горцев Юго-Восточной Азии рассматривает, как сообщества могут жить, сознательно отказавшись от государственности. Исследователи называют этот более-менее независимый регион Зомией. Тут же он предлагает пересмотреть понятия «варвар» и «цивилизация». В общем, много интересных вещей, близких к анархизму, горизонтальным структурам и всему прочему. Интересные материалы о книжке и идеях Зомии можно почитать на сайте «Горький».

Мы взяли это название по двум причинам: в какой-то степени все исследуемые лейблы создают свой дискурс и парадигму, отказываясь от привычной академической иерархии или как минимум предлагая еще один вариант рассмотрения традиционной или локальной музыки.

Кроме того, само выведение наших лейблов в отдельную категорию и некоторая романтизация дилетантского движения настолько же спорны, насколько и само понятие Зомии. Были ли эти азиатские сообщества так уж независимы? Может, европейские интеллектуалы ищут подтверждение своим идеям в далеких краях? Это все открытые вопросы.   

«Я слушаю деконструированную клубную музыку, дагестанских ашугов, харш-поп и чеченских суфиев» — это звучит очень круто, этим можно блеснуть. Жаль, что только перед парнями

С одной стороны, традиционная аутентичная музыка, с другой — приставка DIY, отсылка к сопротивлению Зомии… Откуда в этом столько панка? Если Сид Вишес воскреснет, то он будет играть на шичепшине?

— О, обожаю эти сравнения, типа «Если б Моцарт жил сегодня, то он по-любому бы играл прогрессив-фьюжн на гитаре!». Столько панка в нашем подходе по нашей же вине: мы смотрим через свою призму, у нас свой бэкграунд и контакты. Просто в тот момент, когда мы начали делать лейбл, у нас были навыки и ориентиры из так называемого андеграунда. Вот и лейбл получается у нас так, будто Deathlike Silence начали записывать ребят с шичепшинами. Это не хорошо и не плохо. Просто мы такие.

В последние годы лейблы локальной и традиционной музыки набирают все большую популярность. Тут дело только в технических деталях — мол, появились средства записи и лейблы, а затем появились и поклонники такой музыки? Или здесь что-то еще?

— Популярность — штука очень условная, но да, какой-то тренд сейчас чувствуется. С другой стороны, он чувствуется, потому что делиться информацией стало легче. Форматы сломаны, можно издавать что угодно. И распространение звукозаписи на это, конечно, повлияло. Если бы у нас не было зумов и других рекордеров, вряд ли мы бы вообще задумались о том, чтобы работать с традиционной музыкой. В общем, техника просто позволила людям, которым государство не поручало исследовать фольклор, заняться своими исследованиями.

Основным потребителем музыки подобных лейблов, на мой взгляд, являются поклонники, скажем так, «авангардной музыки» — из условного клуба читателей The Wire. Ты согласен с этим? И как объяснишь это притяжение фольклора и авангарда?

— Может, не основными, но очень значимой частью, да. Мы с [сооснователем Ored Recordings Кодзоковым — Юга.ру] Тимуром сами условные любители авангарда и The Wire. Объясняется это легко. С одной стороны, дело в том, что любители авангарда (мы же помним, что это невероятно условное определение, да?) открыты к «другой музыке», к непривычной атмосфере и формату. Человек, который с удовольствием слушает 40-минутный гул трансформаторной будки, сможет послушать и нартский эпос, идущий речитативом без куплетно-припевной формы. В общем, авангард ищет что-то новое, и традиционная музыка — это очень свежо и необычно.

Другой момент — экзотизация. В этой сфере очень много понтов, все хотят выпендриться и слушать уж совсем странную музыку с очень странной историей. «Я слушаю деконструированную клубную музыку, дагестанских ашугов, харш-поп и чеченских суфиев» — это звучит очень круто, этим можно блеснуть. Жаль, что только перед парнями.

Ты не только исследуешь различные лейблы локальной музыки, но и создаешь. Твой лейбл Ored Recordings — в чем его отличия и в чем сходства вашего подхода с другими подобными лейблами? Здесь вообще уместно говорить о каком-то условном каноническом подходе, или такой вопрос уже надругательство над DIY?

— В плане подхода наш лейбл вообще не уникален. Мы все скопировали у Винсента Муна и у Sublime Frequencies. В старых интервью я рассказываю, что если бы не Винсент, то никакого Ored бы не было. Единственное наше существенное отличие — мы не европейцы, поехавшие в далекую Африку-Азию-Индию. Мы черкесы, которые записывают и изучают свою культуру и культуру своих соседей. Ну и мы похожи на все остальные лейблы не потому, что есть канон и мы хотим быть маленькими винсентами мунами. Мы, конечно, ищем свой путь и в деталях можем отличаться от большинства, но это не вопрос принципа.

Ты живешь в Нальчике, в Кабардино-Балкарии. Как там относятся к твоей деятельности? Понятно, что когда ты записываешь местную музыку, то это все могут только поддерживать. Но когда ты, например, выпускаешь альбом с музыкой из Дагестана, тебе не говорят, что, мол, ну зачем тебе это, записывай нашу музыку, а дагестанскую музыку пусть записывают те, кто там живет?

— Ну все-таки не мой проект, а наш. На сегодняшний день Ored Recordings — это я, Тима Кодзоков и моя жена Милана в качестве дизайнера. И кажется, у нас появился местный фотограф, с которым мы можем вместе работать и сплетничать — Тамерлан Васильев.

Отношение к тому, что мы делаем, в целом положительное. То есть мы в Москве гораздо известнее, чем дома. В этом отчасти наша вина: те каналы, по которым мы говорим о проекте, почти не работают в Кабардино-Балкарии. Тут никому не известны NTS, syg.ma, Red Bull Music Festival и т.д. С другой стороны, у нас есть здесь своя аудитория, которая абсолютно адекватно реагирует даже на наши приколы в сторону блэк-метала и панка. И это разная аудитория. Поэтому понимающие люди, возможно, не разделяют нашего интереса к музыке других народов, но относятся с пониманием.

В начале года ты приезжал в Краснодар на мероприятие Ored Recordings — был концерт и показ фильма «Костры и звезды» , в котором «московский электронщик Moa Pillar приезжает на Северный Кавказ, чтобы сделать совместную запись с местными фольклорными музыкантами, издающимися на Ored Recordings».

Как думаешь, удачным ли был эксперимент? Я писал анонс к этому фильму и закончил его вопросом, мол, что это — диалог традиции и современности, музыкальный синтез, бархатный колониализм или культурная апроприация? Ты для себя нашел ответ?

— Сейчас я думаю, что то, что сделал Федя [Moa Pillar — Юга.ру], — это самое крутое, что с адыгской музыкой случалось в поле экспериментов. Но так как в основном все остальные попытки лично мне сильно не нравятся, пробы Moa Pillar хороши именно на общем фоне. Возможно, погрузись он еще глубже, было бы вообще хорошо. Но такой цели нет.

И да, в какой-то степени «Костры и звезды» — бархатный колониализм. Но в какой-то степени Ored Recordings — проект такого же порядка.

Я для себя разделяю аудиторию Ored Recordings на два полюса. Первый — это слушатель-кавказец. Для него посещение подобного мероприятия — это вопрос самоидентификации. Второй — это интересующийся разной музыкой человек, для которого Ored Recordings — это такая неведомая экзотическая зверушка, которой можно козырнуть в списке своих «необычных пристрастий».

Я говорю именно о полюсах — это утрированная, доведенная до крайности оптика, но все же — что ты думаешь о проблемах, которые высвечиваются этими полюсами? С одной стороны, взгляд на музыку как на флаг идентичности, присвоение ей чуждых смыслов Традиции, с другой — взгляд колонизатора, апроприирующего голоса «экзотичной» культуры?

— Абсолютно согласен с тем, что ты говоришь. Все так и есть. И проблемы ты обозначил правильно. Смотрим мы на эту ситуацию спокойно. Мы не судим слушателя, у него есть право слушать музыку в том контексте, который ему близок. Если нам что-то не нравится — можем идти лесом. Дело в том, что мы точно так же слушаем музыку. Да, мы интересуемся адыгской музыкой не из идейных или национальных убеждений. Но мы бы соврали, если бы сказали, что не чувствуем родства с этой музыкой, что это для нас не национальный маркер. С другой стороны, мы, все участники проекта, — нерелигиозные люди. Но религиозную музыку мы записываем и изучаем. Это наше «новое диковинное увлечение» или что? Колониализм, политика, борьба идентичностей впитались в повседневную жизнь. От этого не освободиться вот так легко. Мы можем, наверное, должны осуждать колониальность и экзотизацию, но с пониманием относиться к людям, которые нехотя стали агентами этих явлений.

Трейлер фильма «Костры и звезды»

В прошлом интервью ты критиковал кавказскую эстраду, которая профанирует местный фольклор. И я был очень удивлен, что музыканты, с которыми ты приехал, мало того что любят такую музыку, но еще и участвуют в ее записи.

И я тогда понял (поправь меня, если я не прав), что для них эта музыка — это не эстетическое явление, а часть жизненной практики, часть быта, часть досуга. Они могут это играть и петь на каких-то дружеских посиделках, но слушать свои записи в наушниках во время прогулок — вряд ли. 

Не ощущаешь ли и ты себя в некотором смысле колонизатором, когда эстетизируешь эту музыку и упаковываешь в такую комфортную для потребления форму, как лейбл локальной музыки Ored Recordings?

— Тут не все однозначно. Давай возьмем в пример двух наших самых частых резидентов: Заура Нагоева и Казбека Нагарокова. Они выдающиеся исполнители. Заура я считаю гением и настоящим джегуако (сказителем). При этом они оба участвуют в проектах Руслана Барчо, который создает полуэстрадный вариант World Music. Я наслышан, что Барчо — прекрасный человек, но его творчество мне не близко. Казбек мне говорил, что участвует в таких проектах для того, чтобы донести что-то до молодежи. Извечное «в оригинальном виде молодежь нашу музыку не поймет, а в обработке будут слушать с удовольствием». Я не согласен с этой идеей, но я ее понимаю.

Зауру тоже не все поп-проекты, в которых он участвует, нравятся. Или нравится в них не всё. Иногда люди участвуют в подобных штуках по дружбе, из-за денежных соображений или чтобы не казаться высокомерным снобом. Поэтому для многих наших исполнителей традиционная музыка — это и эстетическая категория.

То, что Ored Recordings такой же колониалист, который навязывает свои каноны, — правда. Единственное, мы все-таки не пытаемся навязать исполнителю свою эстетику, мы находим исполнителей, которые вживую звучат так, как нам нравится. Мы записываем их звук и издаем.

А ты себя вообще идентифицируешь как кавказец? Не было ли у тебя проблем с этим, я помню твои рассказы про увлечение блэк-металом и прочее. Это наверняка диссонировало с образом того, каким должен быть настоящий кавказец.

— Я ненавижу понятие «кавказец». Вот уж дичайшая колониальная штука, размывающая границы и выдающая среднестатистического усатого чувака в бурке с шашлыком, с криком «Вай, кущай, дарагооой!». Конечно, у народов Кавказа много общего, и с большого расстояния кому-то, кто не особо хочет разбираться, они кажутся одинаковыми. Но таким, в общем-то, и культура побоку. Поэтому мы всецело за культурное разделение. Разные культуры, между прочим, и уживаются нормально. Даже без ярлыков.

В общем, ни я, ни Тимур никогда образу «настоящего кавказца» и не соответствовали. Худые длинноволосые подростки. Сейчас Тимур растолстел, а я обородел, поэтому мы как-то каноничнее.

По поводу проблем — их никогда не было. Даже с гопниками у нас всегда можно было отстоять свою позицию разговором.

Колониализм, политика, борьба идентичностей впитались в повседневную жизнь. От этого не освободиться вот так легко. Мы можем, наверное, должны осуждать колониальность и экзотизацию, но с пониманием относиться к людям, которые нехотя стали агентами этих явлений

Мы в прошлом интервью уже говорили о синтезе традиционной музыки и современной экспериментальной, так что поставлю вопрос немного иначе.

Первый выпуск Global Zomia посвящен Kink Gong. Я слушал его альбом этого года, посвященный препарированию и разрушению китайских поп-песенок.

Вот такой подход, ориентированный на глитч, сбой, неисправность, эксперимент на тему уже созданного, — может, это и есть современный фольклор? Фольклор эпохи айфонов, фейсбука и нейронных сетей, которых научили сочинять музыку.

— Может. А может, это хип-хоп. Нужно разделять понятия «фольклор» и «традиционная музыка». Анекдоты про Путина и Навального, какие-нибудь современные мифы, суеверия — это фольклор. Они никогда не исчезнут. Мы этим не занимаемся, мы записываем традиционную и локальную музыку, поддерживаем ее.

И закончить хотелось бы тем, о чем мы уже немного говорили в вопросе про панк. Я читал статью про Ored Recordings в блоге The Hum. И эта статья иллюстрирует важную для меня тему — лейблы локальной музыка как политический проект. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что многие из тех, кто увлекаются подобной музыкой, имеют левые политические взгляды. То есть те, кому неприятен и Путин с Трампом, и неолиберальный западный истеблишмент, и пародия на религиозный ренессанс.

Тебе такая трактовка твоего проекта близка? Видишь ли ты в этом политику в широком смысле? И согласен ли с тем, что подобные лейблы ориентированы на левую аудиторию?

— Ни я, ни Тимур не называем себя левыми и не особо стремимся как-то свою политическую позицию обозначить. Но по сути, наверное, левые идеи нам ближе. И публика зачастую притягивается подобная. Хотя политическая и социальная активность сегодня, кажется, заменила молодежные субкультуры. Но это нормально.

В общем, мы аполитичный проект, но, конечно, в ходе деятельности мы, хотим или нет, поднимаем политические проблемы. Вопросы DIY и академичности, колониальности и горизонтальности — это ведь политика. Короче, мы не декламируем никаких истин, но изучаем и наблюдаем.

Версия страницы для ПК