О.В. Матвеев
«Горский Ганнибал»
Памяти Алексея Александровича Вельяминова
Видный кавказовед В.В. Дегоев, подводя в 2000 г. итоги изучения Кавказской войны, отметил новую тенденцию, обозначившуюся в современной отечественной историографии. Это – попытка показа другой, «русской» стороны войны «в таком же героическом ракурсе, в каком изображались горцы» (14, с. 250). Подобные подходы существенно восполняют имеющиеся пробелы в однозначных оценках царских военачальников, возвращают полузабытые имена героев, искренне служивших интересам российской государственности, на противоречивое полотно истории. В 2003 г. исполнилось 215 лет со дня рождения и 165 лет со дня смерти выдающегося военачальника Кавказской войны генерал-лейтенанта Алексея Александровича Вельяминова, чьё имя не всегда по достоинству оценивается в кавказоведческой литературе. Для примера назову лишь содержательный коллективный труд «Земля адыгов» под редакцией проф. А.Х. Шеуджена, в котором Вельяминов занесён в специальный «поминальник» карателей адыгского народа (17, с. 625). Объективное изучение вклада А.А. Вельяминова в ведение и характер боевых действий на Кавказе в XIX в. ещё ждёт своего исследователя. Мы же обратили внимание лишь на некоторые страницы жизни и деятельности генерала, значимые как для современников Кавказской войны, так и в нашей драматичной повседневности беспокойного региона.
Воинский путь
Алексей Александрович Вельяминов по данным сытинской «Военной энциклопедии» родился в 1785 г. (10, с. 291). По мнению одного из дореволюционных биографов военачальника казачьего есаула Труфанова А.А. Вельяминов появился на свет в 1789 г. (33, с. 3). Однако, в формулярном списке генерала за 1834 г. ему значилось 46 лет (26, с. 9), следовательно, год его рождения – 1788-й. Вельяминов происходил из старинного рода дворян Московской губернии Подольского уезда, но, по свидетельству Г.И. Филипсона, «не имел никаких аристократических притязаний». Однажды за обедом один из подхалимов, рассчитывая доставить Алексею Александровичу удовольствие, сказал, что род генерала древний, и что в истории России Вельяминовы упоминаются ещё при Дмитрии Донском. Но командующий осадил льстеца: «Ну, это ты, дражайший, далеко хватил. При Иване Грозном действительно упоминается о Вельяминове, но видно был мошенник, за то и повешен» (36, с. 91). Семья Вельяминова обладала, видимо, довольно хорошим состоянием, т. к. за одним Алексеем Александровичем было записано 250 душ крестьян в Казанской и Курской губерниях. Практически ничего неизвестно о том, где воспитывался будущий военачальник. Однако, многие современники вспоминают, что он обладал обширными знаниями, особенно в математике. В графе послужного списка о познаниях было отмечено лишь то, что «грамоте по-российски и французски читать и писать умеет и артиллерийскую науку знает» (26, с. 9). Г.И. Филипсон в своих воспоминаниях отмечал: «Вельяминов хорошо, основательно учился и много читал; но это было в молодости. Его нравственные и религиозные убеждения построились на творениях энциклопедистов и вообще писателей конца XVIII века. За новейшей литературой он мало следил, хотя у него была большая библиотека, которую он постоянно пополнял. Он считался православным, но кажется, был деистом, по крайней мере никогда не бывал в церкви и не исполнял обрядов. Настольными его книгами были «Жильблаз» и «Дон-Кихот» на французском языке. Первого ему читали даже накануне смерти; изящная литература его нисколько не интересовала» (36, с. 92).
«На службу Вельяминов зачислен был по тогдашнему обыкновению, – писал В.А. Потто, – в лейб-гвардии Семёновский полк, и шестнадцати лет от рода был уже поручиком артиллерии» (30, с. 408). В 1804 г. Вельяминов был произведён в офицеры лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады. Участвовал в компании 1805 г. против Франции. В 1810 г. принял участие в русско-турецкой войне, а затем в Отечественной войне 1812 г. и в заграничных походах русских войск. «Боевая деятельность, начавшаяся под Аустерлицом и кончившаяся в стенах Парижа, – отмечал историк, – далеко выдвинула его из рядов сверстников. Раненый в руку при штурме Рущука, имея Георгиевский крест за блистательное участие в трёхдневном сражении под Красным, Вельяминов, тогда ещё штабс-капитан первой гвардейской артиллерийской бригады, уже обратил на себя особенное внимание Ермолова. По настоянию последнего в 1816 году он и был назначен на важный пост начальника штаба отдельного Грузинского корпуса. Через два года, на двадцать восьмом году от рождения, он был уже генералом» (30, с. 408). По воспоминаниям современников, Вельяминов сделался верным другом и помошником Алексея Петровича: «Они были на ты и называли друг друга Алёшей» (36, с. 91). Любя и почитая А.П. Ермолова как отца, Вельяминов под его началом стал настоящим «кавказцем». Ермолов широко пользовался административными и военными дарованиями Вельяминова, его энергией, огромной трудоспособностью и, наряду со штабной работой, постоянно поручал ему командование отдельными отрядами в экспедициях (10, с. 291). «На Кавказе, – по словам В.А. Потто, – Вельяминов поспевает всюду, где только могла встретиться надобность в его знаниях и энергии: закладывает вместе с Ермоловым Сунженскую линию, строит Внезапную, громит акушинцев, затем усмиряет бунт в Имеретии, гасит восстание в шамхальстве, играет влиятельную роль в покорении Кабарды – и, наконец, является в роли начальника центра и правого фланга Кавказской линии» (30, с. 408). «За благоразумные распоряжения во время прекращения бунта в Имеретии и Гурии» Вельяминову были пожалованы алмазные знаки ордена Св. Анны 1 степени, а «за поражение абадзехов и укрощение мятежа в Кабарде» – орден Св. Владимира 2-й степени большого креста. Генерал А.А. Вельяминов был одним из главных виновников победы русских войск над иранской армией в сражении под Елисаветполем. Современник вспоминал, что командующий русскими войсками И.Ф. Паскевич, не доверял ермоловским сподвижникам и даже подозревал, что они нарочно «подведут его под неудачу». Поэтому он хотел отступить под защиту Елисаветпольской крепости, и только настояние Вельяминова удержало командующего от этого намерения. Паскевич слез с коня, сел на барабан и погрузился в глубокие раздумья. В это время со стороны персов грянул первый пушечный выстрел, и началась канонада. Русские пушки молчали. «Вельяминов подъехал к Паскевичу и доложил, что время атаковать неприятеля. Паскевич поднял голову, сурово взглянул на подъехавшего и промолвил: «Место русского генерала под ядрами». Вельяминов молча повернул лошадь, выбрал курган перед фронтом, слез с коня и лёг на расстеленную бурку, под градом ядер, вырвавших несколько лошадей из его конвойной команды. Горячий по натуре и возбуждённый ещё более остановкой, князь Мадатов подскакал к Вельяминову и с упрёком спросил: что он делает и чего ждёт?
– Я исполняю приказание находиться под ядрами, – отвечал он с своею неподражаемою флегмою» (34, с. 170). Когда Паскевич, уступая настойчивости ермоловских любимцев, махнул рукой, Вельяминов и Мадатов не стали дожидаться разъяснений и атаковали иранские войска по всему фронту. В одном из писем приятелю Вельяминов сообщал: «13 го числа разбили мы у Елисаветполя самого Аббас-Мирзу, который бежал за Аракс не оглядываясь. Теперь все ханства очищены. Без сомнения, всё будет приписано теперь Паскевичу, но ты можешь уверен быть, что если дела восстановлены, то, конечно, не от того, что он сюда прислан, а несмотря на приезд его» (28, с. 186). Награждённый за это сражение орденом Св. Георгия 3-й степегни, Вельяминов, один из видных кавказских военачальников ермоловской эпохи на Кавказе, с отставкой А.П. Ермолова также должен был покинуть край и искать службы в России. Его назначают командиром 16-й пехотной дивизии, находившейся на европейском театре войны с Турцией, и в этом качестве А.А. Вельяминов участвовал в осаде Шумлы и в переходе через Балканы.
В 1830 г., писал В.А. Потто, «Вельяминов появляется опять на Кавказе, но уже облегчённый безусловным доверием фельдмаршала, – так немногие годы войны радикально изменили взгляды Паскевича на предшествовавшую ему эпоху и на её деятелей. Вельяминов, принадлежавший к числу тех людей, для которых почти не существует собственного «я», а есть только долг, исполнение службы да готовность принести себя всецело на алтарь отечества, не колеблясь, принял предложение фельдмаршала» (31, с. 244). Получив сначала 14-ю дивизию и успев, видимо, принять участие в подавлении польского восстания, Вельяминов в 1831 г. назначается командующим войсками Кавказской линии и начальником Кавказской области. Прибытие Вельяминова совпало с новым всплеском движения мюридизма. Направленный против имама Кази-Муллы в Дагестан, Вельяминов нанёс ему в октябре 1831 г. сильное поражение при Чир-Юрте.
«Я думаю, – писал в своих воспоминаниях Г.И. Филипсон, – не было и нет другого, кто бы так хорошо знал Кавказ, как А.А. Вельяминов; я говорю Кавказ, чтобы одним словом выразить местность, и племена, и главные лица с их отношениями и, наконец, род войны, которая возможна в этом крае. Громадная память помогала Вельяминову удержать множество имён и фактов, а методический ум давал возможность одинаково осветить всю эту крайне разнообразную картину. Из этого никак не следует, чтобы я считал непогрешимым и признавал все его действия гениальными» (36, с. 93).
С 1832 г. Вельяминов руководит строительством укреплений Геленджикской кордонной линии и Черноморской береговой линии. Постройка укреплений, прокладка дорого и просек сопровождалась постоянными стычками с горцами. Даже в бесперспективные в плане обороны укрепления на Черноморском побережье Вельяминов старался вложить весь свой военный талант. «Спуск к укреплению Кабардинскому, – вспоминал современник, – шёл по удобному шоссе, сделанном в предыдущем (1834. – О.М.) году Вельяминовым и напоминавшему римские работы. Это укрепление было устроено на одну роту. Очертание разбивал сам Вельяминов, старавшийся с особенной заботливостью дефилировать внутреннее пространство от неприятельских выстрелов. От этого укрепление получило форму, наименее пригодную для такого военного учреждения – форму стрелы с наконечником на одном конце и с перьями по обе стороны другого конца» (36, с. 109).
Помимо руководства боевыми действиями Алексей Александрович вынужден был заниматься и гражданскими делами Кавказской области, развитием торговли и промыслов, улучшением дорог. Именно Вельяминову город Ставрополь обязан своим сохранением и развитием. Когда император в октябре 1837 г. посетил город, раскисший от долгой непогоды и многочисленной слякоти, Ставрополь был настолько непригляден, что Николай I распорядился его упразднить и перенести на Кубань (4). Если бы Вельяминов, человек опытный, твёрдый и властный не объяснил государю, что более удобного в стратегическом отношении места для штаб-квартиры на Северном Кавказе не сыскать, приказ наверняка бы исполнили. До революции одна из ставропольских улиц называлась Вельяминовской (2, с. 72). Значилось имя Алексея Александровича и на карте Кубани. В 1864 г. на месте бывшего укрепления Вельяминовского было основано селение Вельяминовское, преобразованное в 1896 г. в г. Туапсе (27, с. 269).
Непосильные труды во славу Отечества подорвали здоровье генерала Вельяминова. Во время одной из экспедиций, заметив усталость солдат и желая подать им пример, Алексей Александрович 6 часов простоял в снегу, что привело к смертельному заболеванию. «У него открылась тяжкая водяная болезнь», – писал есаул Труфанов (33, с. 18). Когда местная медицина исчерпала свои возможности, Николай I прислал своего лейб-медика Енохина, но генерал от помощи его отказался и 27 марта 1838 г. скончался. По желанию Вельяминова его тело было отправлено в село Медведку Алексинского уезда Тульской губернии, где было имение генерала. Вместе с прахом Алексея Александровича из Ставрополя были увезены бумаги военачальника, весьма значимые для истории Кавказской войны. Часть их могла осесть в Государственном архиве Тульской области, но скорее всего потеряны для исследователей.
Стратег Кавказской войны
«Кавказ можно уподобить сильной крепости. Одна только безрассудность может предпринять эскападу против такой крепости; благоразумный полководец увидит необходимость прибегнуть к искусственным средствам, заложит параллели, станет продвигаться вперёд сапою, призовёт на помощь мины и овладеет крепостью» (Цит. по: 32, с. 47). Эти слова генерала А.А. Вельяминова как нельзя более характеризуют его стратегическое мышление и знание особенностей Кавказской войны. Активно используя систему А.П. Ермолова, Вельяминов творчески развил её, внёс изменения в связи с поменявшимися условиями, блестяще применил на практике боевых действий.
Ещё в 1828 г., готовясь покинуть Кавказ, Вельяминов представил Николаю I записку «О способе покорения горцев прочным образом». «Опыт прошедшего времени, – писал в ней Вельяминов, – не дозволяет сомневаться, что главнейший вред, какой терпела от горцев Кавказская линия, происходил всегда от конных набегов их. По сему думаю, что если мы лишим их возможность иметь такое множество лошадей, что между ними оне почти никакой цены не имеют; если мы поставим их в такое положение, что с большим трудом будут они доставать лошадей годных для хищнических своих предприятий, то отымем у них одно из главнейших средств делать нападения с успехом. Сего можно достигнуть, заняв казачьими поселениями места, изобилующие пастбищами» (7, с. 67). Местами, «изобилующими пастбищами» и необходимыми для занятия казачьими станицами, были, по мнению Вельяминова территории между Кубанью и Лабой, между Лабой и Урупом, по правую сторону р. Малки, по берегам рек Сунжи и Ассы. Перемещая укреплённые линии за Кубань и Сунжу, постепенно вытесняя горцев с плоскостей, истребляя у сопротивляющихся поселения и жилища, можно было, по убеждению генерала, силами Отдельного Кавказского корпуса при двух лишних дивизиях, присланных на время войны с Турцией, закончить войну в течении 6 лет. На это Вельяминов требовал сверх обычных сумм, отпускаемых на продовольствие войск, 14 млн. рублей. Насколько этот план был основателен и применим практически, «доказали позднейшие события когда, после многолетней бесплодной борьбы, пришлось обратиться к тому же проекту и дать средств гораздо более, чем требовал Вельяминов» (31, с. 8). Не случайно записка А.А. Вельяминова «была одним из любимых предметов чтения» генерала Н.И. Евдокимова (8, с. 621), который в 1864 г. блестяще завершил Кавказскую войну. Кровью и мучительными страданиями пришлось платить России за игнорирование пути, указанного Ермоловым и Вельяминовым: идти вперёд понемногу, но бесповоротно, осваивая контролируемые пространства казаками. Ю.Ю. Клычников справедливо считает, что в конкретных исторических условиях взгляды А.А. Вельяминова «были наиболее оптимальны, и твёрдое следование им позволило бы избежать дальнейшей многолетней войны, стоившей огромных жертв обеим сторонам» (19, с. 324). Однако, командующий Отдельным Кавказским корпусом И.Ф. Паскевич, осенённый лаврами победителя турок и персов, сгоряча пообещал тогда покорить Кавказ меньше чем за полгода. Иван Фёдорович предполагал проложить путь с Кубани на Геленджик, построить на этой дороге несколько укреплений и сделать их базой для действий отдельных отрядов. Из разных пунктов этой линии, названной Геленджикской, десять отрядов должны были наступать на запад, вытесняя горцев к морю. Затем Паскевич предлагал прорезать Кавказ другой линией, параллельной первой, но восточнее, и так далее до верховий Кубани, покоряя пространство этой линии. Посредством занятия на восточном берегу Чёрного моря разных пунктов предполагалось пресечь горцам сообщение с Турцией, с которой осуществлялась контрабандная работорговля, и откуда доставлялось оружие.
«Государь, – отдавая полную справедливость предположениям Вельяминова, – писал есаул Труфанов, – отозвался, что средства, требуемые им чрезмерно обременят казну, и что армию нельзя ослаблять, отвлекая 2 дивизии на такое долгое время от западной границы. Проект Паскевича был утверждён и Государь торопил его выполнение, тем более что в заложении береговой Черноморской линии видел могущественнейшее средство прекратить навсегда позорный торг людьми и особенно женщинами, продаваемыми в Турцию» (33, с. 16-17).
Все усилия Вельяминова, по словам мемуариста-современника, «избавили его только от облавы горцев» (36, с. 100), но он вынужден был строить Геленджикскую кордонную линию и укрепления на Черноморском побережье, уязвимые как с моря, так и с суши. «Черновые бумаги, собственноручно писанные Вельяминовым, – вспоминал Г.И. Филипсон, знающий штабной офицер, – поучительны и показывают его честное отношение к делу. Видно, что он без особенной ловкости лавировал, чтобы выставить неярко нелепости проекта (Паскевича. – О.М.), иногда пускался даже на неловкие любезности «вождю, со славою окончившему три войны», но от облавы решительно отказался» (36, с. 101). «Несогласие моё с мнением Фельдмаршала, – писал Алексей Александрович, – может происходить от того, что Его Сиятельство, занятый войной Персидскою, потом Турецкою и, можно сказать, мимоходом только видел войну Кавказскую». И далее: «В войне, так как и во всяком другом деле, средства должны быть соразмерны с предприятием. Небольшой отряд в шесть тысяч пехоты с ротою артиллерии и тысячею человек казаков пройдёт чрез самые затруднительные места Кавказа, если переход не будет продолжителен. Но сим средством нельзя достигнуть покорения горцев. Несмотря на присяги, несмотря на выделенных аманатов, они возвращаются к прежнему своевольству, к разбоям и хищничествам, как скоро войска выходят из земель их» (6, с. 81). Когда 12 декабря 1830 г. Паскевич с войсками двинулся против шапсугов, последние бросили аулы и попрятались. «Грозный отряд Паскевича, – читаем у Ф.А. Щербины, – разоривши несколько пустых аулов, возвратился обратно из-за Кубани» (38, с. 262). Единственным полезным результатом этого похода военный историк В.А. Потто считал «только личное знакомство Паскевича с краем да вынесенное им убеждение, что его система «вторгнуться в горы и пройти их по всем направлениям не обещает успеха […]. Пришлось и здесь остановиться на мысли медленного движения вперёд укреплёнными линиями с тем, чтобы в конце концов прорезать ими всё пространство от Кубани до берегов Чёрного моря» (31, с. 14).
В то же время Вельяминов советовал Паскевичу и Петербургу не отказываться от тактики проведения частных экспедиций – «репрессалий» против участников набегов. На замечания своих оппонентов он отвечал: «Нет сомнения, что экспедиции сии не могут служить к окончательному покорению горцев, но они необходимы для удержания сих хищных народов от вторжения в собственные границы наши […] если успешная оборона противу набегов почти невозможна, то что же будет удерживать горцев от нападения на селения наши, если отнимут у них страх равного воздаяния?». На замечание, что подобная тактика лишь раздражает горцев, Вельяминов отвечал: «Я готов согласиться с сим замечанием, если кто-нибудь докажет, что горцы оставят нас в покое, когда мы не будем нападать на них». По мнению генерала, «запрещение делать частные экспедиции в жилища горцев, отняв у них страх наказания, сделает их весьма предприимчивыми в набегах, и тогда едва ли кто-нибудь может ручаться за спокойствие Кавказской линии» (Цит. по: 19, с. 319).
При ведении боевых действий на Кавказе А.А. Вельяминов использовал систему, которая позволяла обучать войска в бою, сберегая в то же время личный состав. «Система, которой Вельяминов держался в своём чеченском походе, – отмечал В.А. Потто, – настолько оригинальна, что о ней не лишне будет сказать несколько слов. Он обыкновенно намечал себе пункт, к которому неуклонно шёл целым отрядом, а затем, достигнув его, тотчас располагался лагерем и ставил укреплённый вагенбург, откуда войска поочерёдно высылались небольшими колониями для истребления соседних аулов. Когда местность была опустошена, отряд переходил на новое место, опять устраивал лагерь, и опять колонна за колонной шла по всем направлениям. Таким образом достигались две цели: войска, вводимые в бой по очереди, приобретали практику и опытность в лесной войне, а вагенбург или укреплённый лагерь служил резервом для наших войск и угрозой для окрестных горцев, удерживая их от подачи помощи своим соседям. В результате выходило то, что войска везде встречали слабое сопротивление и несли ничтожный урон. Нельзя не пожалеть, что этот способ ведения войны впоследствии был позабыт, и войска двигаясь в чеченских лесах большими партиями, растягивавшимися на несколько вёрст, всегда несли огромные потери» (31, с. 253).
Наступательные операции Вельяминова в Чечне и Дагестане, которые сам он считал «злою необходимостью», нанесли серьёзное поражение движению мюридизма. Можно отчасти согласиться с мнением есаула Труфанова: «Не вина Вельяминова, если мюридизм, разбитый и загнанный им в горы, снова поднял голову, когда генерал-лейтенант Вельяминов был отозван на второстепенный театр по устройству Черноморской береговой линии, и стоил нам тридцатилетней войны» (33, с. 14).
«На каждый выстрел будем отвечать сотней…»
В 30-е годы XIX в., пожалуй, лишь только сами горцы по достоинству оценили своего противника Вельяминова. Выдающийся историк Кавказской войны Н.Ф. Дубровин отмечал: «Замечательно, что черкесы не пренебрегали и своими врагами, отличавшимися храбростью или смелостью: про них также слагали песни. Так черкесы воспевали подвиги генерала Вельяминова, которого назвали кизил-генерал или генерал-плижер, т. е. красный генерал по причине его рыжих волос; славили дело Круковского у станицы Бекешевской 1843-го и подвиг Засса на Фарсе в 1841 году» (15, 88). «У горцев мирных и немирных, - вспоминал Г.И. Филипсон, – имя его было грозно. В аулах о нём пелись песни; он был известен под именем Кызыл-Дженерал (т. е. рыжий генерал) или Ильменин» (36, с. 95). Н.Ф. Дубровин привёл один из текстов таких песен о Вельяминове: «Дети, не играйте шашкою, / Не обнажайте блестящей полосы, / Не накликайте беды на головы ваших отцов и матерей: / Генерал-плижер близок! / Близко или далеко – генерал-плижер знает всё, видит всё: / Глаз у него орлиный, / Полёт его соколиный. / Было счастливое время: / Русские сидели в крепости за толстыми стенами, / А в широком поле гуляли черкесы; / Что было в поле – принадлежало им; / Тяжело было русским, весело черкесам. / Откуда ни взялся генерал-плижер / И высыпали русские из крепостей; / Уши лошади вместо присошек, / Сидельная лука вместо стены; / Захватили они поле, / Да и в горах не стало черкесам житья. / Дети, не играйте шашкою, / Не обнажайте блестящей полосы, / Не накликайте беды на головы ваших отцов и матерей: / Генерал-плижер близок. / Он всё видит, всё знает. / Увидит шашку наголо, / И будет беда. / Как ворон на кровь, / Так он летит на блеск железа. / Генерал-плижер налетает как сокол, / Заклюёт как орёл, / Как ворон напьётся он нашей крови» (15, с. 88). Граф Стенбок вспоминал, что «сыны гор видели в нём (Вельяминове. – О.М.) силу неодолимую. Когда, бывало, слышали они: Вельяминов хочет, тогда, всякое сопротивление казалось для них невозможным; «Вельяминов идёт» значило: «нет никакого спасения» (Цит. по: 3).
Для Алексея Александровича, выученика энциклопедистов, Вольтера. Монтескье способ существования горцев и само их миропредставление были принципиально незаконны, алогичны. Их следовало силой заставить жить правильно (11, с. 197). В одном из рапортов военном министру Вельяминов так характеризовал ментальность кавказских народов: «Вашему сиятельству известно, что кавказские горцы находятся в большом невежестве. Исключая весьма небольшое количество людей, народы сии полагают, что вся Российская империя заключается в Кавказской области и в Черномории. Большая из них половина не знает даже всего пространства оных; не имеет понятия о большей части народов, населяющих самые Кавказские горы. Кумыки, чеченцы, карабулаки и ближайшие оных соседи не имеют понятия ни о Черномории, ни о горцах, обитающих близ берегов Чёрного моря; шапсуги, натухайцы, абадзехи не знают ни окрестностей Кизляра и Астрахани, ни горских народов, живущих около берегов Чёрного моря. Не удивительно, что при таком невежестве, полагают они себя довольно сильными, чтобы бороться с Русским правительством. Мнение сие нужно, кажется, между горцами уничтожить. Для сего, не отвергая иногда приходящих с покорностью, я даю однако же чувствовать всем горцам без исключения, что правительство не имеет необходимости в их покорности, и что те, от коих оная примется, должны почтить это за милость» (1, с. 739).
А.А. Вельяминов принадлежал к типу кавказских военачальников со сложившейся концепцией собственной и чужой жертвенности на алтаре государственных интересов империи. Двадцать лет он вёл напряжённую борьбу с горцами и на жестокие набеги отвечал не менее суровыми «репрессалиями». Он даже закрывал глаза на случаи перенятия кавказскими войсками черкесского обычая отрубать у убитых противников головы (21, с. 147), покупал у казаков черепа горцев и посылал их для антропологических исследований в петербургскую академию наук. Вряд-ли имеет смысл судить за это Вельяминова с точки зрения современных нравственных и правовых норм. Подобные оценки не раз встречаются в новейшей кавказоведческой литературе, но они совершенно игнорируют психологию эпохи. Если в наше время так называемых «общечеловеческих ценностей» поборники «Великой Ичкерии» не раз ужасали общественность демонстрацией отрезания голов и других частей человеческого тела, что можно говорить о средневеково-патриархальном Кавказе первой трети XIX века? «Принадлежа к числу тех людей, которые всецело приносили свою жизнь на пользу отечества, – писал о Вельяминове В.А. Потто, – он и в отношении других требовал такого же самопожертвования, которое считал нормальным в каждом человеке, и из подобных взглядов не исключал даже горцев, принявших покорность. Вот почему он не хотел разыскивать причин, которые заставляли мирных уклоняться так или иначе, от исполнения долга. А требовал от них того, чего должен был потребовать по своему характеру – безусловной верности. В этом убеждении он находил необходимым не выжидать уже исполнения общего плана Паскевича, а тушить пожар там, где он начинался. Он хотел показать и немирным чеченцам, говоря восточным изречением, «что у человека не должно быть двух голов и двух сердец» и что шатание между Кази-муллой и русским правительством может им дорого обойтись стоить» (31, с. 248).
Г.И. Филипсон был очевидцем приёма в Геленджике генералом Вельяминовым горских старшин, назвавшихся уполномоченными от натухайцев и шапсугов: «Депутаты горцев начали с того, что отвергли право султана уступать их земли России, так как султан никогда их землёю не владел; потом объявили, что весь народ единодушно положил бороться с русскими на жизнь и на смерть, пока не выгонит русских из своей земли; хвалились своим могуществом, искусством в горной войне, меткой стрельбой и кончили предложением возвратиться без боя за Кубань и жить в добром соседстве […]. Старик Вельяминов на длинную речь депутатов отвечал коротко и просто, что идёт туда, куда велел Государь, что, если они будут сопротивляться, то сами на себя должны пенять за бедствия войны, и что если наши солдаты стреляют вдесятеро хуже горцев, зато мы на каждый выстрел будем отвечать сотней выстрелов» (36, с. 110). Показательно, что в наши дни в ходе антитеррористических операций на Кавказе ведущие российские военачальники обращались к опыту Вельяминова и его современников по «дозированному» применению силы против непримиримых врагов. В беседе с корреспондентом генерал В.А. Шаманов говорил: «Сама жизнь однозначно доказывает, что излишний диалог, когда ты постоянно пытаешься избежать боевых столкновений, ни к чему хорошему не приводит: ни для самого населения, ни для армии. Ведь история всех кавказских войн, действия Ермолова, Паскевича, генерала Вельяминова ясно показывают, что только дозированное применение силы может заставить бандитов дистанцироваться от мирного населения и отступить вглубь территории» (35).
Видный адыговед Р.Х. Хашхожева, долгие годы посвятившая изучению жизни и творчества адыгского просветителя Хан-Гирея, высоко оценивает его проект по «гражданскому устройству» горских племён, отмечает неодобрительное отношение полковника к репрессивным методам завоевания Кавказа и кавказской политике царизма в целом. В том, что проект Хан-Гирея остался без внимания, исследовательница обвиняет кавказскую администрацию и, в частности, А.А. Вельяминова (37, с. 364). Но в действительности всё выглядело гораздо сложнее, чем это представляется уважаемой Раисе Халишховне. Миссия Хан-Гирея, выступавшего посланцем Николая I, и от имени императора призывающего покориться, была утопией чистейшей воды. Вельяминов только указал на абсурдность замысла Хан-Гирея – проповедовать покорность уже покорившимся равнинным племенам было бессмысленно, а непокорные никакой проповеди слушать бы не стали (11, с. 173). Генерал лишь указал неизвестному ему доселе полковнику выступить не от имени императора, а в качестве частного лица, путешественника-доброхота. Вельяминов хорошо понимал, что может ждать русского офицера (даже если он родом черкес!), вздумавшего явиться к непокорным горцам с предложением отдаться под власть императорского начальства (11, с. 173). Известно, что два года спустя генерал граф И.Р. Анреп-Эльмпт, назначенный начальником Лезгинской кордонной линии и будучи чрезвычайно храбрым и романтичным человеком, произвёл опыт, схожий с проектом полковника Хан-Гирея. Граф решил произвести «покорение враждебных обществ» силой своего красноречия. Когда горцы, обстрелявшие поначалу Анрепа и его небольшой конвой, спросили, чего он хочет, генерал ответил:
–Хочу сделать вас людьми, чтоб вы верили в Бога и не жили подобно волкам.
–Что же, ты хочешь сделать нас христианами?
–Нет, оставайтесь магометанами, но только не по имени, а исполняйте учение вашей веры.
После продолжительной беседы Анрепу спокойно сказали: «Ну, генерал, ты сумасшедший; с тобою бесполезно говорить». Это убеждение спасло Анрепа и всех его спутников от верной гибели: горцы имели религиозной уважение к сумасшедшим (11, с. 174).
Анреп действовал на свой страх и риск, и его провал принципиального значения не имел. Провал миссии Хан-Гирея, официально представлявшего императора, имел бы совершенно иной смысл. Сам факт обращения императора к горцам делал их высокой договаривающейся стороной и был истолкован ими диаметрально противоположно тому, как воспринимали их российские власти. Вспомним, что встреча Александра II с депутатами горцев спустя три десятилетия была воспринята абадзехами как слабость России, и они в очередной раз объявили русским священную войну. Поэтому умудрённый кавказским опытом Вельяминов и назвал проект Хан-Гирея «пустоболтаньем».
В то же время Вельяминов не был кровожадным человеком и искренно надеялся: «Когда горцы какими-бы мерами поставлены будут в необходимость прекратить хищническую войну, тогда без сомнения обратятся к земледелию и другим хозяйственным занятиям. Нравы их смягчатся, изменятся обычаи и образ жизни, явится желание иметь более удобностей в домашнем быту; разного рода промышленность будет непременным того последствием» (5, с. 134). Нередко случалось, что скот, отбитый русскими отрядами у абреков генерал «отдавал мирным, взамен угнанных у них беспокойными родичами; по большей части такое вознаграждение получали водворённые внутри линии. Горцы могли не жаловать Вельяминова, но убеждались, что тяготившая над ними рука, была и строго справедлива» (26, с. 8).
«Прекраснейшее открытие достойного человека»
На портрете, который, видимо, написал К. Фридриус (20, с. 82), Вельяминов изображён за письменным столом напряжённо работающим. Таким его запомнили многие современники. Г.И. Филипсон писал: «Если А.А. превозмогал свою лень, то своеручно писал огромные черновые бумаги разумно, толково, с полным знанием дела, но просто до сухости и без высшего притязания на фразёрство. Нужно сказать, впрочем, что лень Вельяминова часто происходила от его болезненного состояния. Он страдал геммороидальными припадками, которые иногда до того усиливались, что он не мог ехать верхом или на дрожках, и его, во время экспедиции однажды носили на носилках. В чертах лица его особенно заметны были тонкие губы, острые и редкие зубы и умные серьёзные глаза; он говорил всегда серьёзно, степенно и умно, но без педанства и напускной важности» (36, с. 94).
Остались изображения Вельяминова и в альбоме акварелей лермонтовского друга Н.И. Поливанова, которые разыскал и опубликовал лермонтовед Я.Л. Махлевич. Один из листов – «Экспедиция на Кавказе» изобразил генерала впереди свиты, пересекающего горное ущелье. Среди штабных офицеров Поливанов изобразил и себя в уланском мундире и в фуражке. Все офицеры, как это было принято в кавказских походах, на акварели – без эполет, с черкесскими шашками на узких ремнях через плечо (24, с. 73). На другой акварели – «Привал на Кавказе» Вельяминов сидит на барабане и играет с охотничьими собаками. Современник вспоминал: «В минуты досады только собака могла развеселить его (Веляминова. – О.М.) своими ласками. Ей позволялось прыгнуть на него с грязными лапами, замарать платье, лизнуть куда попало; он начинал её гладить, называть по имени, и пасмурное лицо его прояснялось» (Цит. по: 24, с. 76). Безусловно, художник разделял всеобщее восхищение личностью командующего. А вот как характеризовал генерала А.С. Грибоедов: «Вельяминов – чрезвычайно неглупый человек, твёрдых правил, прекраснейших сведений […]. Я этому случаю благодарен за прекраснейшее открытие достойного человека» (13, с. 256).
Когда студент Московского университета Александр Полежаев был отправлен рядовым на Кавказ за вольнодумные стихи, Вельяминов взял его в поход, а затем представил к награде – «возвращению унтер-офицерского звания и дворянского достоинства». Благожелательность генерала значительно облегчила судьбу поэта. Зато и Полежаев воспел Вельяминова в своей глубоко реалистичной поэме «Чир-Юрт»:
Заряд на полке, всё готово!
На сердце дума: верно, в бой!..
Но вопросительного слова
Не знает русский рядовой!
Он знает: с нами Вельяминов –
И верит счастливой звезде.
Отряд покорных исполинов
Ему сопутствует везде.
Он знал его давно по слуху,
Давно в лицо его узнал…
Так передать отважность духу
Умеет горский Ганнибал!
Он наш, он сладостной надежде
Своих друзей не изменил;
Его в грозу войны, как прежде,
Нам добрый гений подарил!
Смотрите, вот любимый славой!..
Его высокое чело
Всегда без гордости светло,
Всегда без гнева величаво.
Рисуют тихой думы след
Его пронзительные взоры.
Достойный – видит в них привет,
Ничтожный – чести приговоры…
Он эти взором говорит,
Живит, терзает и казнит…
Он любит дело, а не слово…
С душою доброю – он строг;
Судья прямой, но не суровый,
Бесстрастно взыщет он за долг;
За чувство истинной приязни
Он платит ласкою отца;
Никто из рабственной боязни
Не избегал его лица;
Всегда один, всегда покоен;
Походом, в стане пред огнём,
С замёрзлым усом и ружьём
Нередко греется с ним воин…
Куда ж поход во тьме ночной?
Наш полководец не обманщик,
Его ответ всегда простой:
«Куда ведёт нас барабанщик…» (29, с. 174-175)
Вельяминов покровительствовал и сосланным на Кавказ декабристам, разрешал им поездки на Кавказские минеральные воды для поправления здоровья, ходатайствовал о пожаловании им боевых наград. Большую роль сыграл генерал и в судьбе М.Ю. Лермонтова. После известных стихов на смерть Пушкина влиятельные друзья командировали поэта в отряд генерал Вельяминова с надеждой: «Два, три месяца экспедиции против горцев могут быть ему не бесполезны – это предействительное прохладительное средство… а сверх того лучший способ загладить проступок. Государь так милостив, что ни одно отличие не останется без внимания его» (Цит. по: 22, с. 254). На стороне поэта, видимо, был и сам Вельяминов. По воспоминаниям одного из участников Закубанской экспедиции у генерала состоялся разговор с бароном Г.В. Розеном, командующим Отдельным Кавказским корпусом, «нащёт Лермонтова».
В лермонтоведении последних десятилетий прочно утвердилось мнение, что Михаил Юрьевич не участвовал в экспедиции генерала А.А. Вельяминова 1837 г. Однако нам представляется, что заслуживает внимание и позиция первого научного биографа поэта П.А. Висковатого, а также глубокая статья талантливого, к сожалению, безвременно ушедшего геленджикского историка М.Г. Минеева, проливающего свет на события октября 1837 г., когда Лермонтов был прощён и возвращён в гвардию. Минеев, на наш взгляд, убедительно опровергает версию советских лермонтоведов о фальсификации послужного списка поэта, где указывалось его участие в закубанском походе А.А. Вельяминова. Обнаруженный В.А. Захаровым документ о прощении Лермонтова (16, с. 80) вовсе не свидетельствует о том, что поэт в Геленджике не был. В глазах царя, не склонного прощать проступки, подобные совершённому Лермонтовым, он заслужил прощение ничем иным, как участием в боевом походе генерала Вельяминова, поскольку других заслуг за ним просто не числилось (25, с. 21). Известно, что экспедиция Вельяминова действовала в тесном контакте с Черноморским флотом, и любой офицер, получив отпуск для отдыха и лечения, мог без труда попасть в Анапу, Геленджик, или Тамань (25, с. 24). Довлеющие стереотипы, взгляд на поэта как антагониста имперской России, не всегда позволяет объективно судить о реалиях кавказской действительности конца 30-х годов XIX в. (23). Ещё П.А. Висковатов писал, что вельяминовская экспедиция 1837 г. дала Лермонтову превосходный материал для многих гениальных произведений, вдохновила на переделку «Бородина» (9, с. 237). По версии лермонтоведа А.В. Попова именно генерал А.А. Вельяминов, участник Отечественной войны 1812 г. своими воспоминаниями способствовал созданию бессмертного творения. Правда, Г.И. Филипсон, не жаловавший Лермонтова, утверждал, что поэт не был в отряде и вообще на берегу Чёрного моря. Но П.А. Висковатов, отметив предвзятость Филипсона, справедливо указывает не только на записки А.Е. Розена (9, с. 243-244), но и на строчки из лермонтовского «Листка»: «У Чёрного моря чинара стоит молодая…» – вспоминал Михаил Юрьевич прибрежную картину, открывшуюся при движении войск вельяминовского отряда (9, с. 236).
По небу раскинула ветви она на просторе,
И корни её умывает холодное море.
И действительно, если мы вспомним, что чинара (чинар, платан восточный) крайне теплолюбивое дерево, во времена Лермонтова росла только на Черноморском побережье (в Екатеринодаре, например, по сведениям В.П. Бардадыма, появилась только в конце XIX в.), то придётся более скептично отнестись к некоторым аргументам лермонтоведов. В частности о том, что если бы поэт участвовал в экспедиции А.А. Вельяминова, это как-нибудь отразилось в его творчестве. Стихотворение памяти Александра Одоевского, скончавшегося на Черноморском побережье, также плохо укладывается в такие аргументы.
А.А. Вельяминов и русская культура – тема открытая, и конечно же требует дальнейших размышлений и разысканий.
«В рядах и станицах казаков»
«Для покорения Кавказа нужны не укрепления, а казачьи станицы», – заявил в своё время А.А. Вельяминов, полемизируя с проектом командующего Отдельным Кавказским корпусом генерала И.Ф. Паскевича. Знание жизни и быта кавказского казачества, его боевых возможностей давало генералу такую уверенность. Линейные казаки были участниками многих славных походов Вельяминова против горцев, грабивших Кавказскую линию. После того, как кабардинцы дотла разорили Темижбекские хутора и селение Круглолесское, а всех жителей с имуществом и скотом забрали в плен, Вельяминов с отрядом перешёл Кубань и разгромил вражеские аулы. Оправившись от погромов, черкесы под предводительством храброго вождя Али-Кара-Мурзина начали нападения на Кубанскую линию. Тогда в апреле 1825 г. Вельяминов вновь появился на Кубани и пошёл на аул Кара-Мурзина. Селение было разорено, а абрек пал от руки храброго командира Кубанского полка Е.М. Дадымова. «Никогда, – писал есаул Труфанов, – кабардинцы и черкесы не терпели такого страшного поражения, нанесённого столь ничтожной горсткой казаков. «Кто не был там, на месте пепелища, – говорит Вельяминов, – то почтёт сказкою, чтобы 350 казаков могли пройти через такие неприступные места и сделать такое страшное опустошение» (33, с. 9). Затем Вельяминов наказал за набеги абадзехов и, одновременно, положил начало освоению края, где потом мирно жили казаки Майкопского отдела. По словам есаула Труфанова, имя генерала Вельяминова было прославлено «в рядах и станицах казаков» (33, с. 12). Осознавая важность казачества для освоения Кавказа, генерал в 1832 г. руководил организацией Кавказского Линейного казачьего войска. По его настоянию войско было увеличено обращением в войсковое сословие 33-х селений однодворцев, крестьян и некоторых грузинских и армянских поселений (4). Правда, первый атаман Кавказского Линейного казачьего войска генерал-майор Пётр Семёнович Верзилин почему-то не пользовался расположением Вельяминова. Может быть, дело было в стремлении Верзилина, подобно многим новичкам на Кавказе, приукрасить свой мундир излишними деталями и украшениями, что коробило старых «кавказцев». И.В. Бентковский рассказывал: «Однажды в Ставрополе, к дому, занимаемому командующим войсками, подъехал на извозчике генерал в черкеске, воротник которой, обшлага на рукавах и карманные клапаны были вышиты генеральским шитьём, а на голове кабардинская папаха с белым султаном, как у донских генералов. Вельяминов, увидев в окно кибитки приехавшего, спросил случившегося при нём адъютанта:
–Это что за гороховый шут?
–Генерал Верзилин, – отвечал адъютант.
–Не принимать.
Так на этот раз Верзилин, проживший несколько дней в Ставрополе, не добился аудиенции у Вельяминова (4).
Занимаясь обустройством новых станиц, Вельяминов много внимания уделял их обороне от набегов горцев. В делах фонда 377 Государственного архива Ставропольского края сохранился любопытный документ – приказ по войскам, расположенным в Кавказской линии и в Черномории от 30 марта 1832 г. В этом документе Вельяминов подробно регламентирует обязанности линейных казаков. «Усиливавшиеся на Кавказской линии хищничества,– пишет генерал, – заставляют думать, что беспечность частных по кордонам начальников даёт большие к тому удобства» (12, л. 5). Поэтому он приказывал иметь на постах предписанное число казаков, выставлять от постов не только на ночь, но и днём секреты: «На ночь выставлять их тогда, как уже смеркнется, а на день перед рассветом, чтобы неприятель не мог видеть, где они расставлены». Начальники постов и кордонов должны были постоянно проверять несение службы. «Есть ли во время дня, или ночи замечена будет где-нибудь хищническая партия, то немедленно давать знать соседственным частям и резервам. Преследуя хищников, употребить всевозможные старания к истреблению или поимки оных» (12, л. 5).В своих рекомендациях Вельяминов исходит из опыта Кавказской войны: «Хищники после сделанного ими грабежа нередко скрываются в степях и выжидают, чтобы произошедшая от хищничества тревога окончилась и преследовавшие хищников команды возвратились в свои места. Для сего нужно, чтобы в случае хищничества поиски продолжались несколько дней сряду и не только в окрестностях того места, где проишествие случилось, но некоторое от оного разстояние по всем направлениям; ибо хищники, как известно, почти никогда не возвращаются теми местами, как приехали». На наш взгляд, актуальны в свете сегодняшних боевых будней Кавказа рекомендации Вельяминова: «Хищники, встречаясь с разъездом, который сильнее их партии, нередко сказываются мирными. В таких случаях начальники разъездов обязаны подробно расспрашивать, кто они такие, откуда, куда и зачем едут. Есть ли в ответах их найдётся что-нибудь подозрительное, есть ли сверх того применено будет, что они искали скрываться, ехали не по дороге, но степью и скрытыми местами, в таком случае брать их и представлять начальству. Есть ли же станут сему сопротивляться, то действовать оружием, как против неприятеля».
В трудах историков кавказского казачества мы находим немало страниц описаний тревожного быта казачьих станиц пограничных линий. Однако, видимо, впервые чётко сформулировал правила жизни линейцев в своём приказе Вельяминов. Не случайно этот документ оказался в личном фонде И.Д. Попки, а затем использовался в трудах К.К. Абазы, Ф.А.Щербины, В.Г. Толстова и др. «В казачьих полках, – пишет А.А. Вельяминов, – станичные начальники обязаны наблюдать, чтобы на ночь ни овцы, ни рогатый скот, ни лошади не оставались в поле; но что бы всё загонялось в станицу засветло, немедленно по захождении солнца. Ещё более наблюдать должно, чтобы люди, особенно женщины и дети были в означенное время в домах своих […]. В каждой станице иметь на ночь караул, от коего ставить часовых на углах станичной ограды, за которою нет уже казачьих домов. Есть ли где случится разстояние между углами велико, то посредине ставить ещё одного часового, или более, смотря по надобности. Въезды должны быть заперты от вечерней зари до утренней. Караулы в станицах должны содержать отставные казаки не старше шестидесяти лет и малодики не моложе шестнадцати». За беспечность Вельяминов грозил строго взыскивать со станичных атаманов, кордонных начальников и полковых командиров. Генерал приказывал, чтобы в поле «казаки выходили на работу непременно вооружённые; чтобы их было вместе не менее пятидесяти человек, кои днём во время работы и могут разделиться по своим участкам, для отдыха же и на ночь, должны сходиться все в одно место, сгонять туда же рабочий скот и лошадей, и во всю ночь иметь от себя бдительных часовых. Один из казаков каждой партии должен быть начальником. В сию временную должность назначать расторопнейшего и храбрейшего. Тогда хищники не осмелятся нападать на подобную партию, или в случае нападения встретят столь сильный отпор, что не покусятся в другой раз на подобное предприятие» (12, л. 6).
Для противодействия вторгнувшимся в границы войска скопищам неприятеля Вельяминов приказывал наладить систему наблюдения и оповещения ближайших станиц и расположений воинских частей.
Не щадивший себя ради Отечества, Вельяминов порой был суров к тем, кто нёс службу спустя рукава. Г.И. Филипсон вспоминал об Алексее Александровиче: «Деятель Ермолова, он не стеснялся в мерах, которые должен был принимать в некоторых случаях. Деспотические выходки его были часто возмутительны. Однажды, узнав, что конвой от Донского полка, при появлении горцев, бросил проезжающего и ускакал, что, по произведённому дознанию, в этом полку было множество злоупотреблений, он послал туда штаб-офицера и приказал арестовать полкового командира и всех офицеров, а казаков всего полка по именному списку высечь ногайками. Донцы, конечно, подняли большой шум, и Вельяминову был сделан секретный высочайший выговор» (36, с. 95).
Невысоко, вслед за своим другом и учителем А.П. Ермоловым, А.А. Вельяминов оценивал боевые качества черноморцев. Вообще, писал Г.И. Филипсон, «черноморские казаки были у всех начальников в загоне и держались в чёрном теле. Это ошибочное мнение разделял и Вельяминов. Четыре пеших полка этого войска взяты были в состав отряда преимущественно, как рабочая сила при постройке укреплений. На них лежала вся чёрная работа при движениях и расположении отряда». Правда, начальство черноморского казачества «не только не протестовало против такой несправедливости, но находило в том свою выгоду» (36, с. 104-105).
Тем не менее, заслуги генерала Вельяминова в формировании и обустройстве кавказского казачества, руководстве в военных походах были велики. Высочайшим приказом от 26 августа 1904 г. «в вечное сохранение и напоминание славного имени военачальника, водившего войска к победам» было повелено 1-му Урупскому полку Кубанского казачьего войска именоваться 1-м Урупским генерала Вельяминова полком (с 9 апреля 1906 г. – 1-й Линейный генерала Вельяминова полк) (18, с. 123).
Подведём итоги. Генерал-лейтенант А.А. Вельяминов принадлежал к особому типу «настоящих кавказцев», чья жизнь проходила в этом краю, отличавшегося от уклада остальной России. Как и другие «кавказцы», выполняя свой воинский долг перед Отечеством, Вельяминов старался трезво оценивать стратегию империи и неприятеля. Кавказская война не знала «гуманистических предрассудков» (Я.А. Гордин): для просвещённейшего военачальника вольтерьянца Вельяминова цель оправдывала средства. Впрочем, генерал в своём служении Российской империи не щадил и себя, а также собственных солдат и казаков. В подавляющем большинстве случаев наш герой не сомневался в необходимости и справедливости дела, которому посвятил многие годы, в которое вложил свою душевную энергию, отдал физическое здоровье. Историческое самосознание кавказских военачальников определялось твёрдой уверенностью в монументальности совершаемого. Они не просто защищали и расширяли пределы империи, что само по себе было некой установкой для русского человека, но и преобразовывали мир. Не случайно действия Вельяминова в оценках современников ориентированы на античные образцы: «горский Ганнибал», «римские работы» и др. Мир Вельяминова, как и мир тогдашней кавказской действительности в целом был миром резких контрастов, своеобразной энциклопедией проблем, которые Россия пыталась решить на Кавказе, где удачные решения, настроения и идеи, соседствовали с глубокими и трагическими заблуждениями. Кавказская драма, развернувшаяся на наших глазах, во многом заставляет вспомнить опыт минувшего. Жизненный путь и полководческая деятельность Алексея Александровича Вельяминова в этом отношении более чем поучительны.
Примечания
1. Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею. Архив главного управления наместника Кавказского. Т. VIII. Тифлис, 1881.
2. Беликов Г.А. Ставрополь – врата Кавказа. Ставрополь, 1997.
3. Бентковский I. Генерал-лейтенант Алексей Александрович Вельяминов (Воспоминания ставропольского старожила) // Ставропольские губернские ведомости. 1881. 21 марта. № 12.
4. Бентковский I. Генерал-лейтенант Алексей Александрович Вельяминов (Воспоминания ставропольского старожила). Окончание // Ставропольские губернские ведомости. 1881. 28 марта. № 13.
5. Вельяминов А.А. Замечания на письмо главнокомандующего действующею армиею к военному министру от 27 июля 1832 года № 67 // Кавказский сборник. Тифлис, 1883. Т. VII.
6. Вельяминов А.А. Ответ на письмо командира Отдельного Кавказского корпуса барона Розена от 13 го мая 1833-го года о предоставлении плана к окончательному покорению горцев // Кавказский сборник. Тифлис, 1883. Т. VII.
7. Вельяминов А.А. Способ ускорить покорение горцев (мемория генерал-лейтенанта Вельяминова, представленная в 1828-м году) // Кавказский сборник. Тифлис, 1883. Т. VII.
8. Венюков М.И. Кавказские воспоминания. 1862–1863. // Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX века. СПб., 2000.
9. Висковатов П.А.. Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество. М., 1987.
10. Военная энциклопедия. Пб., 1911. Т. 5.
11. Гордин Я.А. Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне XIX века. СПб., 2000.
12. Государственный архив Ставропольского края. Ф. 377. Оп. 1. Д. 5.
13. Грибоедов А.С. Сочинения: В 2 т. М., 1971. Т. 2.
14. Дегоев В.В. Проблема Кавказской войны XIX в.: историографические итоги // Сборник Русского исторического общества. Т. 2 (150).М., 2000.
15. Дубровин Н.Ф. Черкесы (адыге). Краснодар, 1927.
16. Захаров А.А. Неизвестное распоряжение Николая I о прощении М.Ю. Лермонтова в 1837 г. // Историческое регионоведение Северного Кавказа – вузу и школе. Армавир, 2003.
17. Земля адыгов. Под ред. проф. А.Х. Шеуджена. Майкоп, 1996.
18. Казин В.Х. Казачьи войска. Хроника. Репринтн. воспр. изд. 1912 г. М, 1992.
19. Клычников Ю.Ю. Российская политика на Северном Кавказе (1827–1840 гг.). Пятигорск, 2002.
20. Лермонтовская энциклопедия. М., 1999.
21. Марзей А.С. Черкесское наездничество – «ЗекIуэ» (Из истории военного быта черкесов в XVIII – первой половине XIX века). М., 2000.
22. Марченко А.М. С подорожной по казённой надобности. М., 1984.
23. Матвеев О. Император и поэт // Молодая гвардия. 1998. № 4.
24. Махлевич Я.Л. «И Эльбрус на юге…» М., 1991.
25. Минеев М.Г. К вопросу об участии М.Ю. Лермонтова в экспедиции генерала А.А. Вельяминова в 1837 году // Краевед Черноморья. Туапсе, 1997.
26. Н.Ш. Генерал Вельяминов и его значение для истории Кавказской войны // Кавказский сборник. Тифлис, 1883. Т. VII.
27. Основные административно-территориальные преобразования на Кубани (1793–1985 гг.) Краснодар, 1986.
28. Письмо Алексея Александровича Вельяминова П.Н. Ермолову 25 октября 1826 г. Шуша // Русская старина. 1898. № 1.
29. Полежаев А.И. Стихотворения и поэмы. М., 1981.
30. Потто В.А. Кавказская война: В 5 т.; Т. 2. Ермоловское время. Ставрополь, 1994.
31. Потто В.А. Кавказская война: В 5 т.; Т.5. Время Паскевича, или бунт Чечни. Ставрополь, 1994.
32. Романовский Д.И. Кавказ и кавказская война. СПб., 1860.
33. Труфанов, есаул. Памяти генерал-лейтенанта А.А. Вельяминова 1-й Линейный генерала Вельяминова полк. Каменец-Подольск, 1912.
34. Утверждение русского владычества на Кавказе. Т. IV. Ч. 1. Тифлис, 1906.
35. Федоровский А. Генерал России (Беседа с Владимиров Шамановым) // Завтра. 2000. № 46.
36. Филипсон Г.И. Воспоминания. 1837–1847 // Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX века. СПб., 2000.
37. Хашхожева Р.Х. Поиски и находки. Избранные статьи. Нальчик, 2000.
38. Щербина Ф. А. История Кубанского казачьего войска. Репринтн. воспр. изд. 1913 г. Краснодар, 1992. Т
