Лусинэ Джанян и Алексей Кнeдлякoвский: О "штабе Толокно", Мордовлаге и свободе

23 сентября осужденная участница панк-группы Pussy Riot Надежда Толоконникова объявила голодовку в колонии в Мордовии, где отбывала наказание. Она написала открытое письмо, в котором заявила об угрозах убийством в свой адрес со стороны администрации колонии и других осужденных, а также рассказала о плохих условиях содержания "солагерниц" и их регулярных унижениях.

На пятый день голодовки муж Нади Петр Верзилов с группой активистов создал в Мордовии "штаб Толокно" для защиты ее прав. К активистам присоединились краснодарская художница Лусинэ Джанян, известная серией картин "Pussy-образа", и член арт-группы "Война" Алексей Кнeдлякoвский. 

В интервью порталу ЮГА.ру Л. Джанян и А. Кнeдлякoвский рассказали, как они боролись с системой, устраивая перфомансы, а также через что надо пройти, чтобы понять степень своей несвободы в собственной стране.

Как и почему вы приняли решение поехать в Мордовию?

Кнeдлякoвский: Все, что происходило с Надей, я воспринимаю, как личное – ее и Петра Верзилова я знаю давно. Когда появилась информация о первой тюремной голодовке Нади, о том, что существует угроза ее жизни, естественно, необходимо было принимать меры и решать, как ей помочь.

Джанян: Мы даже не совещались, ехать нам или нет. Эта ситуация совпала с моим увольнением. Я помню, как после Ученого совета я прочитала письмо Нади. Я была сильно шокирована и потрясена. Вечером мы переглянулись с Лешей и без слов поняли, что надо ехать. 

Вы планировали поехать на три дня, а в итоге остались на месяц…

Кнeдлякoвский: Да, мы не думали, что все так затянется. Хотели поехать и посмотреть по обстановке. Но ситуация в Мордовии развивалась таким образом, что невозможно было все бросить и оставить Петра Верзилова одного. Постоянно кто-то приезжал, кто-то уезжал, иногда были такие дни, когда в штабе оставалось 4-5 человек. Как правило, ближе к выходным число активистов учеличивалось до 15-20 человек. 

Джанян: Когда мы приехали, в штабе в Зубовой Поляне, было человек 15. Кто-то уезжал, кто-то приезжал. Постоянно в "штабе Толокно" были мы с Алексеем, Петр Верзилов, студентка журфака Евгения, которая расшифровывала письма Нади, Дмитрий Куминов. Эта пятерка была постоянно. Приезжали адвокаты, психологи, журналисты из различных СМИ, пробиться к Наде пытался даже мед-эксперт из Санкт-Петербурга. Еще один активист выбирался к нам на выходные из Саранска – он пожелал остаться неизвестным, так как у него итак возникли из-за этого проблемы – его уволили с работы. Приезжали режиссеры Василий Богатов и Таисия Круговых, фотограф Таня Сушенкова, активист Матвей Крылов. Самое большое число людей я насчитала в период с 13 по 16 октября, когда приехали фотографы, художники и активисты из Москвы, – человек 17 было точно. 

Кнeдлякoвский: Постоянного наплыва активистов не было, потому что им просто негде было жить. Мы жили в гостинице, которая совсем небольшая – всего 7-8 номеров. И даже нам иногда приходилось переезжать из комнаты в комнату, так как номера бронировались за месяц теми, кто приезжает в зону  или в командировку. Да и потом, большое количество людей – это всегда большие затраты. Мы остались потому, что Наде реально требовалась наша поддержка и это даже не обсуждалось.

Чем вы занимались в "штабе Толокно"? 

Джанян: У каждого были свои четкие функции. Руководил штабом Петр Верзилов. Он встречался с адвокатами и правозащитниками, ездил в колонии, Следственный комитет и прокуратуру. Я рисовала плакаты, распечатывала листовки и вместе с другими активистами развешивала их. Листовки, которые мы развешивали на доски объявлений, тут же срывались. У активистов, работающих в штабе, было три стратегических объекта: ЛПУ-21 в поселке Барашево, где лежала Надя, здание УФСИН в поселке Явас и ИК-14 в поселке Парца. Днем мы сменяли друг друга в одиночных пикетах, ставили кубы с портретами Толокно и цитатами из ее последних писем, а после возвращались в отель, где планировали следующий день. 

Кнeдлякoвский: Сначала мы ограничивались одиночными пикетами, а потом начали приносить в администрацию заявки на митинги. Ни один митинг не согласовали – давали какие-то отписки и отправляли в Парк культуры и отдыха. Мы даже завели папку с официальными отказами. Отказывали по совершенно смешным причинам.

Несмотря на запреты и сложности, вы постоянно придумывали что-то новое?

Джанян: Мы понимали необходимость поддержки Нади и поддержки постоянного интереса к ее персоне и проблеме. Поэтому постоянно приходилось работать над "картинкой" и создавать что-то новое. Так, мы придумали устанавливать агиткубы. В первый раз в поселке Явас у здания УФСИН нам его не удалось установить. Когда мы занялись конструкцией, подъехала "Лада" и водитель попытался отогнать активиста под предлогом "Мне нужно здесь припарковаться". Когда из этого ничего не вышло, он просто оставил машину возле куба и зашел в здание УФСИН. Вот так нагло. После этого подъехали полицейские и потребовали Кнeдлякoвского писать объяснительную. В этот момент к зданию вышла пикетчица с плакатом про запланированную голодовку, с цитатой журналиста и члена СПЧ Елены Масюк из "Новой Газеты": "Голодовка осужденной Толоконниковой Н.А была заранее спланирована". Добиться от полиции убрать пикетчицу-нарушительницу оказалось невозможным. 

Но на этом все не закончилось – этот день был насыщенным событиями, потому что после вышли сотрудники УФСИН и попытались отнять куб. Они хватили конструкцию, грубили. Кнeдлякoвский куб отчаянно отстоял. После чего уфсиновцы подогнали пожарную машину и начали его таранить. Алексей продолжал стоять. В итоге, машина уехала, простояв с заведенным мотором длительное время, а когда водителю надоело, он заглушил и вышел. Девушка с контрплакатом оказалась очень настойчивая и не уходила до самого вечера. Мы видели, как легко она было одета, и не думали, что она простоит так долго. Нам она сказала, что устроит голодовку, лишь бы "штаб Толокно" покинул Мордовию. Ушла она когда стемнело, и то, дождавшись, когда каркас куба разобрали и погрузили в машину. 

Второй раз нам также помешали установить кубы. Мы приехали с журналистами Пьером и Тьери из французского журнала Paris Match, и увидели, что перед крыльцом стоят автомобили. Несколько машин перегородили подъезд к нему, в том числе тротуарную дорожку. Думаю, все снова ждали, что мы предпримем попытку соорудить куб.

Но вместо этого вы удивили всех "картонным митингом".

Джанян: Да, это случилось 12 октября. Для установки куба из-за припаркованных машин места было недостаточно, но этого пространства вполне хватило для арт-пикета – "картонного митинга", который мы подготовили на всякий случай. И он пришелся кстати. За основу этого арт-пикета была взята инсталляция "Белый круг", которую я в соавторстве с Кнeдлякoвским в мае 2012 года показывала на киевской биеннале современного искусства. 

Прямо перед парадным крыльцом здания УФСИН я разложила двухметровое белое полотно, на котором установила фигурки активистов  с плакатами, которые рисовала несколько вечеров. Это были настоящие люди с настоящими плакатами. Все фигурки были узнаваемыми – фотограф Татьяна Сушенкова, активистка Анна Домбровская возле машины с видеокамерой, помощник депутата Вячеслав Казаков, Евгения с листовками, Алексей с плакатом, Матвей с кубом, активист Роман с невестой, два оперативника в камерами в штатском. Моя бумажная фигурка тоже была. Еще была бабушка в красном  пальто – это единственный человек из немногих, кто тепло к нам отнесся и от нее мы не слышали грубых слов в адрес свой и в адрес Нади. 

Все получилось очень неожиданно. Сотрудники полиции, приехавшие к месту "митинга" убедились, что это одиночный пикет. Как я им сказала: "Сегодня средство наглядной агитации у меня горизонтальное". Меня не тронули. Эту же инсталляцию мы установили около ЛПУ-21, где находилась на тот момент на лечении Надя. Как обычно, к нам подошли уже сотрудники этого учреждения и потребовали все убрать, отправив к памятнику куда-то в поля.

Но вам все же удалось установить агиткуб около здания УФСИН?

Джанян: Это произошло 16 октября, и мы считаем это большой победой. В тот день мы установили сразу три куба в  стратегически важных местах – двойной куб напротив ИК-14, куб возле ЛПУ-21 и возле УФСИН. У здания УФСИН на третий раз мы сработали очень слаженно: высадились и сразу встали с плакатом. Пока сооружалась конструкция, наш пикетчик стоял, чтобы предупредить провокацию фсиновцев. Как только конструкция была готова, мы свернули пикет и повесили баннеры.

Вы делали и двойные агиткубы с перфомансом. Как это происходило?

Джанян: Напротив ИК-14 в поселке Парца мы соорудили двойной агиткуб. Одна из граней была специально отведена для моего перфоманса. Как только конструкция была собрана, я приступила – рисовала портрет Нади под наблюдением охраны и сотрудников колонии. В магазине возле колонии мы купили спецодежду – все за 550 рублей. Я надела ее и рисовала в ней. Эту одежду шьют осужденные женщины. Очень неуютно в ней. Рядом с портретом были распечатаны отрывки из письма Нади, в котором описаны все ужасы, которые творятся за стенами колонии, той самой, что находилась в пятидесяти метрах от меня. На этом мы не остановились, и уже 15 октября мы установили еще два двойных куба. Один около ЛПУ-21 возле березовой рощи, а второй – напротив главного входа в ЛПУ-21 в поселке Барашево. 

Возле ИК-14 вы постоянно усиливали пикеты. Тогда появился баннер с угрожавшим Наде Толокно подполковником Юрием Куприяновым. Какая была реакция?

Джанян: 20 октября мы установили сразу четыре куба – сдвоенный агиткуб напротив Надиной колонии, еще один – в 60 метрах, а другой – с перфомансом Кнeдлякoвского "Территория рабства" – в 100 метрах от колонии на въезде/выезде из лагерного поселка. На новом плакате были нарисованы Надя Толокно и подполковник Юрий Куприянов – замначальника колонии ИК-14, угрожавший убийством Наде. Когда мы отошли и сотрудники увидели, что там изображено, они оживились, узнав подполковника и переговаривались, внимательно читали тесты. Кто-то смеялся, кто-то молча продолжал снимать на видео все происходящее. Закрепили мои новые рисунки так, чтобы "было видно из кабинетов" – как сказал Петр Верзилов.

Где брали конструкции для кубов, баннеры и краску? Насколько трудно найти все это в Мордовии?

Джанян: Все было привезено из Москвы. Но в один момент у меня закончились чистые баннеры и тогда пришлось рисовать на найденной баннерной ткани со скользкой поверхностью, с которой скатывается краска. Я придумала следующую технику: наложение цвета в несколько слоев по мере высыхания предыдущего. И оказалось совершенно невозможным найти в Зубовой Поляне мастерскую, где нам установят люверсы, поэтому крепили ткань на старые баннеры скотчем. 

При этом, мы не всегда обладали точной информацией, что происходит с Надей – к ней не пускали ни адвокатов, ни мужа. Например, я готовлю и рисую одни плакаты, а утром мы уже узнаем, что ситуация изменилась в корне и это уже не актуально. Приходилось брать и делать срочно что-то новое.

Как относились к вам местные жители, которые знали кто вы такие и зачем здесь?

Джанян: Местные жители были настроены очень агрессивно. У взрослых женщин излюбленным словом было "Шалава". Все были в курсе, кто мы такие – город ведь маленький. Проходя мимо наших пикетов они закрывали лицо. Кто-то плевался: "Уезжайте! Это вам не курорт". Одна бабушка так возмущалась, что даже потеряла свою козу. Но через пару недель ты перестаешь это замечать и на все это реагировать. 

Кнeдлякoвский: Надо понимать, что население там – это очень закрытое изолированное общество. Поселки в Мордовии были построены в 20-х годах прошлого века для обслуживания лагерей.  Соответственно, все люди, которые там живут, либо работают в колонии, либо кто-то из родственников там работал или работает в этой системе. К нам подходили пенсионеры, которые рассказывали, что они по 20 лет на вышке отстояли с ружьем. Т.е, вся эта территория – это территория вертухаев (надзирателей). Один дедушка рассказывал нам с гордостью, что работал с политическими заключенными. Понимаете, он не сожалел, что он такая вот сволочь и что ему приходилось охранять невинных людей. Он в этом не раскаивался, он этим гордился. И у всех проживающих там именно такое мышление. Мордовия – очень депрессивный регион, здесь низкие зарплаты и нет работы. Все, кто здесь живет, с самого детства готовятся работать во УФСИН или в полиции – другого нет. 

Джанян: Этот дедушка два дня ходил к нам на кубы, выражал свою агрессию в нашу сторону, говоря, зачем мы сюда пришли, что все это мы делаем за деньги. Все эти люди уверены в своей правоты, уверены, что нам якобы платит Америка, чтобы мы здесь стояли. И их не переубедить и не объяснить им, что ты сюда приехал за свои деньги, что ты стоишь тут из собственных побуждений. Они искренне в это не верят.

За вами круглосуточно следили оперативники. Возникали ли при этом ситуации, угрожавшие вашей жизни?

Джанян: За нами следили с первых же дней, когда мы приехали. Сначала было тяжело жить и работать под пристальным наблюдением. Нас ждали около отеля, преследовали повсюду на машинах с камерами. Первые дней десять стабильно было две машины, а когда мы подъезжали к зданию УФСИН, присоединялись другие машины. Куда ни посмотри – везде были оперативники. Когда они поняли, что мы не представляем угрозы, возле гостиницы было снято концентрированное наблюдение – они сразу ждали нас около здания УФСИН.  

Полиция говорила, что охраняет нас от местных, но верить этому мы не могли. Так, был случай, когда я клеила листовки и немного отстала от основной группы активистов. В этот момент за мной увязалась красная "Нива" с мужчинами, лица которых были замотаны в шарфы так, что видны были лишь глаза. Я повернулась и увидела, как открывается дверь машины, на меня смотрели явно не с добрыми намерениями. В этот момент я впала в ступор и не знала, как реагировать. Хорошо, что это заметили члены штаба и тут же подъехали, начав снимать на камеру. Неизвестные уехали, а чувство страха осталось – именно в этот момент полиции, которая нас же якобы охраняла, не было, что заставляет задуматься, случайно ли все это было. После этого мы перестали ходить по отдельности и все время были начеку.

Кнeдлякoвский: Один раз местная молодежь пыталась организовать нападение на пикетчиков через группу "Вконтакте". Но и это удалось предотвратить. Петр Верзилов написал заявление в полицию, злоумышленников поймали, но потом от их родителей пришло ответное заявление о клевете в адрес Верзилова. При этом, принимая заявление, у нас спросили: "Откуда мы об этом узнали, ведь группа, в которой собирались эти люди, была закрытая, и узнать о готовящемся мероприятии можно было узнать только если ты входишь в нее". Мы ответили, что, возможно, кто-то из членов группы рассказал о готовящемся нападении. И тут девушка-полицейский ответила: "Нет, этого быть не может". Можно было предположить, что полиция была в курсе готовящейся провокации.

И как вы жили в таких условиях?

Джанян: Мне все время было страшно. Я привыкла к тому, что мое искусство всегда было в рамках галереи, музея или выставочного пространства. А тут ты выброшен на улицу, вокруг тебя находятся люди, которые якобы представляют закон, но ты не понимаешь, в какой момент они сами могут его нарушить. Ты – законопослушный гражданин, а они могут многое... Неприятно ощущать постоянную слежку, давление, словно ты какой-то преступник. Страшно и чисто по-человечески, по-женски. Ты привык чувствовать себя свободным человеком в свободной стране, в Мордовии все это пространство сжимается, и понимаешь, насколько ты не свободен.

Кнeдлякoвский: Например, поселок Ударный. Слева и справа зона, посередине дорога. И непонятно, то ли ты едешь за пределами зоны, то ли ты едешь внутри зоны. И вот в этом сжатом пространстве ты понимаешь, насколько страна полна ограничений.

Штаб добился этапирования Толоконниковой – в результате она была переведена в исправительную колонию №2 в чувашском городе Алатырь. Довольны этим успехом или считаете, что могли сделать большее? 

Кнeдлякoвский: Для начала нужно сказать, что нам не известно, куда конкретно переведена Надя. ФСИН скрывает это от общественности, и мы можем оперировать лишь сведениями из собственных, далеко не всегда достоверных, источников. Информация о том, что Надю перевели в чувашскую колонию появилась тогда, когда она находилась в пересыльной тюрьме в поселке Потьма в Мородии, и даже представителю Следственного Комитета заявили, что она уже переведена. Тогда же мы установили у здания УФСИН в поселке Явас куб с плакатом "Хватит обманывать Следственный комитет". В разное время возможным местом нахождения Нади назывались Чувашия, Нижний Тагил и Челябинск. 

Говоря о том, чего мы достигли, важно понимать, что добиться перевода заключенного из одной в колонии в другую практически нереально и невозможно. Мы с этим справились. Более того, в соседней колонии от греха подальше "зэчкам" подняли зарплату – вместо 500 рублей они стали получать 2 000 рублей! Это серьезная победа.  По степени своего влияния наш одиночный пикет около здания УФСИН по степени можно сравнить со стотысячным митингом на Болотной в Москве. В самый последний день мы даже заметили зачатки политической активности у местных, когда на доске объявлений, где мы вешали листовки, появилась вырезка из местной газеты. В ней говорилось, что якобы Явас – спортивный город. Заметка была перечеркнута и сверху написано: "Ложь". Это здорово. Значит, нам удалось показать людям, как можно влиять на ситуацию, ведь никто не решался до этого сказать УФСИН слово. 

Что стало со штабом после того, как Толоконникову этапировали?

Кнeдлякoвский: Мы рассчитываем, что деятельность штаба в Мордовии продолжится. Как планирует Верзилов, все это может перейти в более мощный формат с созданием постоянной мордовской правозащитной НКО. До нас здесь ничего подобного не было, и то, что сейчас происходит, для Зубово-Полянского района – это полное безумие.

Из Мордовии вы привезли все плакаты и арт-кубы. Что планируете с этим делать в дальнейшем?

Кнeдлякoвский: Мы хотели организовать выставку в Москве, но пока с этим не все понятно по времени и деньгам. Думаем в каком формате – выставить кубы, плакаты, дополнить их фотографиями с места событий, устроить дискуссию, как все было, для чего это делалось. Что касается Краснодара, те имеющиеся выставочные площадки, закрыты для современного искусства, поэтому остается лишь вариант "квартирника".

Джанян: В Москве не так уж и много площадок, готовых принять подобную выставку. Хотелось бы представить это и в Краснодаре, но здесь с выставочными пространствами дело обстоит совсем плохо. Будем думать.