В конце марта в Санкт-Петербурге прошел Международный русский консервативный форум, организованный членами партии "Родина". В нем приняли участие представители неофашистских объединений Европы, идеология которых среди прочего включает в себя расизм, антисемитизм и отрицание Холокоста. Тем не менее, Центр МВД по противодействию экстремизму (Центр "Э") не нашел в прошедшем форуме признаков экстремизма.
Международное собрание консервативных сил проходило в гостинице Holiday Inn, у входа в которую во время проведения форума была устроена несанкционированная акция протеста анфтифашистов. Несколько участников акции были задержаны полицией.
Ко Дню памяти и скорби портал ЮГА.ру публикует интервью с одним из протестовавших против "неофашисткого форума" — художником и участником творческой платформы левой политической направленности "Что делать?" Николаем Олейниковым. Активист рассказал о прошедшей акции протеста, сопротивлении нацизму в современной России, стратегиях политического искусства и симуляции антифашистской деятельности со стороны государства.
Николай, расскажите подробнее о самой акции протеста. Какие силы в ней участвовали? Сколько всего было протестующих?
— Количество людей, принявших участие в акции протеста, было примерно сопоставимо с количеством участников самого "ультраконсервативного" форума. Около 200 человек за весь час. Некоторые пришли с самого начала, некоторые — чуть позже, какую-то часть людей задержала полиция.
На мой взгляд, 200 человек — это адекватная и объяснимая цифра. Все-таки подавляющее большинство горожан не знали о проведении этого форума, не так много информации о нем было распространено. Но радует, что к акции протеста присоединялись и простые прохожие. Они видели одиночные пикеты, задавали вопросы и, конечно, их реакция на происходящее в стенах гостиницы напоминала шок. Люди не понимали, как такие мероприятия могут проходить в городе, пережившем нацистскую блокаду. Для них это было недопустимо и неприемлемо.
Во время акции к протестующим вышел участник форума Константин Крылов и сказал, что никаких фашистов внутри здания он не видел. Но это все, конечно, политическое трюкачество, игра словами. Один из участников митинга Иван Овсянников из "Российского социалистического движения" резонно оппонировал Крылову: достаточно просто ознакомиться с программами присутствующих на форуме объединений, чтобы убедиться в их фашистской направленности.
Состав участников антифашистской акции был довольно разношерстный, но основной блок все же был представлен левыми политическими силами. На митинге присутствовали представители "Российского социалистического движения" (они, кстати, занимались распространением информации об акции протеста), анархисты, радикальные феминистки и, разумеется, антифашисты, а также либеральные активисты, в том числе из партии "Яблоко". Некоторые приехали даже из других городов. Т.е. были очень разные силы, готовые бороться против подобных собраний нацистов. Еще присутствовали люди, ранее не засвеченные в активистских кругах. Они стояли в одиночных пикетах. Это, конечно, было очень приятно.
В среде блогеров, преимущественно занимающих прокремлевскую позицию, было распространено мнение, что наша власть, не запрещая подобные форумы, соблюдает демократический принцип свободы волеизъявления. Мол, на уровне идей фашистские или околофашистские позиции могут существовать. И запрещать их надо только в том случае, если они материализуются в определенные насильственные действия…
— Да, это весьма распространенное мнение. Проблема этих высказываний в том, что люди забывают посмотреть чуть глубже. Те европейские силы, которые принимали участие в питерском форуме, у себя на Родине устраивают облавы на трудовых мигрантов, призывают к жесткому насилию и убийствам, а также участвуют в массовом уничтожении этих пресловутых демократических принципов. И эти люди приезжают с "благой вестью" в Санкт-Петербург, где находят поддержку у (псевдо)либералов, которые хотят, чтобы "цвели все цветы", чтобы все люди могли высказаться. Желательно, кстати, кроме левых сил, потому что у них якобы "руки по локоть в крови", а нацисты — "белые и пушистые".
Какие политические силы сейчас представляют собой центры антифашистского сопротивления? В среде провластных структур есть таковые? Ведь формально и молодежное движение "Наши" числилось по разряду антифашистских.
— Тот "антифашизм", который сейчас считается нашим государственным кредо, никакого отношения к антифашистской традиции не имеет. Нынешний российский "антифашизм" строится только на том мнении, что где-то еще есть некий фашизм, с которым надо бороться. Но во Вторую мировую воевали против фашизма, у которого было определенное лицо, было понятно, чем он угрожает и как осуществляет свои угрозы на практике. Сегодня же работают совершенно другие инструменты. Чтобы понять это, необходимо проанализировать тот фундамент, на котором строится государственная идентичность.
Современное российское государство выстраивает свой исторический интерфейс благодаря двум историко-политическим мифологическим конструктам. Первый связан с православным самодержавием образца конца ХIX века, которое уничтожили большевики. Второй — с репрессивной эпохой сталинизма, во время которого и произошла Великая Отечественная война, с победой над нацистской Германией в 1945. И в первом, и во втором случае делается акцент на "сильное государство", во главе которого — "сильный государь". И оба этих мифологических конструкта нарочито упрощают эти историческую реальность.
В результате мы наблюдаем новый тип консерватизма, который впитал в себя новые возможности социальных спекуляций. Декларативный государственный "антифашизм" отсылает не к существующей реальности, а только лишь к определенным знакам, связанным либо с мифологизированным прошлым, либо с вымышленными пропагандистской машиной элементами настоящего. Этот "антифашизм" является тотальной симуляцией, продуктом "Общества Спектакля", о котором писал французский философ Ги Дебор.
Современное российское медиаполе зачастую диктует установку, что человек, не согласный с нынешним политическим вектором Кремля, автоматически маркируется как "либерал". Другие оппозиционные к существующему режиму силы практически не учитываются. Как вы это прокомментируете?
— Во многом это связано с массовыми протестами 2011-2012 годов. Отсутствие у участников массовых акций четко артикулированной политической позиции принималось по умолчанию как наличие либеральной. "Белоленточное" движение составляли люди, которые либо исповедовали либеральную идеологию, либо унаследовали от перестройки и постперестроечного периода лояльное отношение к свободному рынку и к так называемым "общечеловеческим свободам". И все они считают себя последователями либеральной традиции. Может быть, неосознанно. Может быть, не вдаваясь в подробности того, что неолиберализм в целом является идеологией угнетателей. Для них главное — это не быть коммунистами и не быть нацистами. Характерно, что между двумя этими несовместимыми позициями у "либералов" принято ставить знак "равно".
Необходимо подчеркнуть, что все, что я говорю — это довольно банальные, многим известные мысли. Это и мои наблюдения, и то, что я вынес из своей художественной и активистской практики. К тому же нужно подчеркнуть, что многие мысли были шире и интереснее изложены моими товарищами, участниками определенной среды, к которой я имею отношение.
И эта среда является оппозиционной как к существующему режиму, так и к либеральной идеологии. Она построена на понимании того, что критика является фундаментом любой субъектности. Эта среда состоит из активистов и художников, из поэтов и музыкантов, из анархистов и социалистов. И она мне кажется самым интересным из того, что сейчас есть.
В оппозиционных кругах получило ход сравнение нынешней политической ситуации в России с эпохой гитлеровской Германии. Насколько, по-вашему, адекватны эти сравнения?
— Пока эти сравнения неадекватны. Мои знакомые находят в сложившейся у нас ситуации аналогии с современными тенденциями внутреннего политического развития бывших прогрессивных демократических структур — вроде Ирана, Ирака, Турции и других ближневосточных стран. В этой перспективе Россия занимает не самое последнее место.
У нас есть, хоть и нормативно, существуют демократические права и свободы, хотя идеологический государственный крен действительно фашизоидный, ультраконсервативный. Но все-таки, на мой взгляд, нельзя сказать, что мы достигли той планки, когда в конце 20-х-начале 30-х годов прошлого века НСДАП начала уничтожать профсоюзы, искоренять всевозможное инакомыслие, изгонять людей из страны.
Все это довольно легковесные сравнения, целью которых является демонстрация того, что в России стало меньше свобод. Свобод меньше — да, но их никогда не было больше… Профсоюзных активистов травят и сажают за решетку — да, но у нас в стране никогда не существовало опыта реальной профсоюзной борьбы, как это было в Европе в 20-30-е годы, а потом в 60-70-е, например. Мы находились в уникальном вакууме в течение последнего столетия. Номинально это было государство рабочих и крестьян, страна, где женщины и мужчины уравнивались в правах по Конституции, но с другой стороны — свобода собраний и свобода слова жестко гасились, критика в адрес государства пресекалась на корню.
Сейчас мы снова страдаем и от цензуры, и от политических репрессий: многие наши товарищи сидят в тюрьме по политическим делам. Современное российское государство пытается предъявить свои права на безграничное единовластие. Действительно, то, что происходит сейчас в нашей стране — это крайне печально. Но я бы не проводил дешевых аналогий со средневековьем, 1933-м или 1937-м годом. Хотя в моменты особенного отчаяния это сделать и хочется…
Понятно, что всем нам всем страшно жить. Пять лет назад, когда мы жаловались на политическую систему, мы не могли предположить, куда все это зайдет. Но политическая система меняется не только сверху, но и снизу. Например, в 2010-м году было сложно предсказать, что через год-два у нас появится зародыш массового движения. Но это состоялось, это произошло. Не надо загадывать, надо активно участвовать в создании новой политической жизни и пытаться эти перемены производить своими руками. Надо создавать политические контексты с помощью кажущихся иногда ритуальными микрособытий, как, например, наша акция протеста против "неофашисткого форума". Произошел политический вызов, и люди, чувствительные к этому удару, не сидели дома, а вышли на улицу и продемонстрировали свою позицию по этому поводу.
С одной стороны, мы понимаем, что 200 человек в таком большом городе вряд ли что изменят. Но я по-прежнему считаю, что необходимо пытаться влиять на ситуацию. Речь идет в первую очередь о том, что внутри этого сообщества идет тренировка политической чувственности, тренировка солидарности, которая нам всем сегодня так необходима.
Какую роль в создании этих микрособытий играет искусство? Как происходит взаимодействие активистских и творческих практик?
— Бывают совершенно разные точки соприкосновения и взаимопритяжения этих сфер. Я вовлечен в различные коллективные структуры, созданные на пересечении активистких и художественных практик. Это, например, группа художников "Что делать?", активистский музыкальный бэнд "Аркадий Коц", активистское "Свободное Марксистское Издательство".
Существуют разные мнения о том, как творческие люди должны реагировать на политические запросы времени, какова схема вовлечения искусства в политическую сферу. И я сам пробую различные схемы. Например, группа "Аркадий Коц" старается перевести левую марксистскую традицию творчества и протеста ХХ и даже XIX века на язык, который будет актуальным для нынешнего контекста. "Аркадий Коц" играет на акциях солидарности с политзаключенными, на различных митингах и демонстрациях.
Творчество группы — это органическое сочленение активизма и искусства. Это можно проследить даже на примере Кирилла Медведева. С одной стороны, он является поэтом, лауреатом литературной премии Андрея Белого, а с другой — он активный участник "Российского Социалистического Движения", политический активист, перевел и написал большую часть песен из нашего репертуара. Группа "Аркадий Коц" создает важный культурный прецедент, где сохраняется самодостаточность как музыки, так и текста, но в то же время идет и трансляция крайне важной для нас традиции левого протеста. Это первый подход: быть полностью на острие политической повестки.
Группа "Что делать?" выбирает другую стратегию, которая основана на том, что у искусства есть автономное право говорить о равенстве и свободе, но говорить своим собственным языком. Новым языком. Наша творческая платформа объединяет левых художников, философов, арт-критиков, писателей, социальных исследователей и активистов. Выставки и проекты "Что делать?" носят более экспериментальный характер.
Есть музыкальный проект "Техно-поэзия" Романа Осьминкина, который распространяет особую левую чувственность прямо обращаясь к современной молодежи, в том числе и к т.н. "хипстерской" молодежи. Речь идет не только о той прослойке молодежной культуры, которая считает себя новыми образованными потребителями, но и шире — к работникам творческих профессий.
И вот эта публика с точки зрения Романа Осьминкина должна быть сагитирована на переоценку смыслов и ценностей современной культуры. Потому что т.н. "хипстер" потребляет не только, скажем, модную одежду из Европы, но он также потребляет и культуру. Он потребляет новые выставки, новые музыку, он потребляет и новые типы потребления. И Роман Осьминкин, можно сказать, танцует с этой прослойкой людей, соблазняя их новым типом политической чувственности. При этом подчеркну, что Роман — искренний политический активист, очень тонкий поэт с довольно специфическим типом политического сознания.
Можно выделить и другие стратегии. Например, Петр Павленский, который говорит, что его искусство — это политический жест. Его акции — это одновременно и политика, и искусство. Да, апелляция к медиамиру — это и инструмент Pussy Riot, и арт-группы "Война". У этой традиции есть и последователи, и предшественники. Но нельзя не обратить внимания и на художественную составляющую акций Павленского. То, как он работает с пластикой, со своим телом и образом во время акции, то, что он подчеркивает в своих комментариях, безусловно, выдает в нем настоящего художника.
Есть множество нюансов и других позиций взаимодействия искусства и политики. Каждый художник пользуется своими возможностями, изобретениями и вариантами.
И какое место сейчас левое искусство и левая идея занимает в политико-культурной повестке дня?
— Сейчас мы видим, что вся прогрессивная культура, вся прогрессивная мысль — не только у нас, но и во всем мире — является левой. Даже в современной русской литературе, которая в массовом сознании никак не связана с какой-то политизированностью, повестку дня сейчас диктуют левые.
Литературную премию "НОС" получил марксист Алексей Цветков, премию "Инновация" — философ Игорь Чубаров, а премию Андрея Белого получили в разных номинациях и Цветков, и Медведев, и Чубаров. Это значит, в первую очередь, что они написали отличные книги, которые стали заметными событиями в русскоязычной литературе в 2015 году.
В политическом же поле ситуация прямо противоположная. И это тоже общемировая тенденция. Ультраконсервативные партии приходят в парламенты практически повсеместно, законы против мигрантов становятся жестче, в то время как даже консенсусная масса интеллектуалов, которая создает культурные вибрации, насквозь пропитана левыми освободительными идеями.
И вот эта странная социальная композиция, где существует самая прогрессивная культура при консервативных политических поворотах, — это то, за чем следует наблюдать и в чем следует участвовать. Заниматься прогрессивной культурой во время регрессивной политики, на мой взгляд, по-прежнему увлекательно.
