«Чем феминистки будут вести себя радикальнее, тем больше влияния у них будет». Интервью с Ледой Гариной

Летом прошлого года в Джубге были задержаны активистки, собиравшиеся организовать феминистский лагерь в Краснодарском крае. Среди задержанных была Леда Гарина — куратор проекта «Ребра Евы», а также сайта «Феминизм для чайников», где собраны ответы на вопросы, которые задают феминисткам каждый день.

Денис Куренов поговорил с Ледой Гариной о современном российском женском движении, анонимных эсэмэсках от казаков, неработающем праве в Краснодарском крае, а также о том, что феминизм пока нигде не победил.

Из каких направлений состоит современный российский феминизм?

— У российского феминизма те же самые направления, что и у западного.

• Есть либеральный — более нейтральный, поддерживающий существующий порядок. Мол, мы свободный рынок оставим, но женщинам дадим чуть-чуть больше привилегий.
• Есть левый феминизм, опирающийся на левую политическую платформу.
• Есть интерсекциональный, который говорит про пересечение дискриминаций.
• Квир-феминизм, который борется с понятием гендера.
• Есть смежные направления — например, экофеминизм, который говорит о сопряженности патриархата с угрозой экологии либо другими насильственными видами взаимодействия с окружающей средой, против которых тоже необходимо бороться.
• Радикальный феминизм во главу ставит борьбу с патриархатом.

В общем, направлений много. Но разбираются в этом хорошо либо специальные теоретики, либо те, кто реально хочет примкнуть к этим направлениям.

Что из этого преобладает в российской повестке?

— Мне кажется, что все направления более-менее представлены. Мы в «Ребрах Евы» работаем с разными региональными группами, мониторим это поле. И я могу сказать, что все направления существуют, но крайне сложно измерить, какое имеет больший медийный вес. И где тысячи участниц, а где — десятки.

В некоторых случаях вообще сложно определить, к какому направлению принадлежит человек. Например, группа занимается конкретной деятельностью — девушки снимают фильм против запрета абортов. При этом они не думают, радикальные они феминистки или еще какие-нибудь.

Вы к какому направлению с себя причисляете?

— У меня свое направление — креативный феминизм. Я работаю на грани смешения жанров, моя главная задача — это не самоопределяться, а добиваться, чтобы вопрос гендерной дискриминации, дискриминации женщин выводился в медийное поле. Все направления, которые я называла, мне близки — кроме либерального, потому что он очень соглашательский.

Есть в принципе проблемы женщин, которые одинаковы во всем мире, — домашнее насилие, сексуальное насилие, неравная зарплата, харрасмент, объективация женщин, отношение к женщине как к вещи. В России к этому добавляется отрицание того, что существует какая-то дискриминация. И чудовищные постоянные обвинения жертв насилия в том, что они сами виноваты.

Когда вы увлеклись феминистскими идеями? Что было первичным — интерес к концептуальным построениям теоретиков или осознание социального угнетения вас как женщины?

— Я работала как гражданская активистка с разными инициативами, и меня один раз позвали феминистки сделать совместную акцию о домашнем насилии, в которой в центре города парень бил свою партнерку. И несмотря на то, что у меня уже был опыт успешных перформансов, в этот раз у нас ничего не получилось —  тема оказалась полностью проигнорирована. Конечно, меня это очень заинтересовало и разозлило — я решила разобраться, почему так получилось.

Давайте тогда про конкретные имена поговорим. Долгие годы медийным лицом российского феминизма была Мария Арбатова. Потом были Pussy Riot, чье имя после «двушечки» вышло далеко за пределы России. C кем у вас ассоциируется российский феминизм сегодня? Кто диктует феминистскую повестку?

— Мне кажется, что феминизм Pussy Riot — это довольно спорная вещь. Да, это была женская группа, но, насколько я помню, они никогда не ставили права женщин во главу угла. Сейчас лидирующими феминистками можно назвать тех, кто имеет чуть больший медийный вес, — Дарья Серенко и ее проект #тихийпикет, Виктория Ломаско и Надя Плунгян, которые делают много работ в области искусства. Наш проект «Ребра Евы» тоже мне кажется значимым.

Расскажите о нем подробнее.

— Когда я занималась активизмом в рамках других гражданских инициатив, мне не хватало каких-то долгосрочных целей и стратегии развития этой деятельности. Все, что мы делали, было реакцией на действия власти и не имело под собой четкого фундамента.

«Ребра Евы» — это как раз проект, у которого есть стратегия развития, долгосрочные цели и который включает в себя множество направлений. Мы открыли феминистское пространство в Санкт-Петербурге, где ежедневно проходят открытые мероприятия. Мы взаимодействуем с целой сетью феминистских организаций в регионах России, а также за рубежом. Для меня и для моих коллег это большое достижение.

Как происходит работа с регионами? Ведь многим кажется, что феминистские группы в России есть только в Москве и Питере.

— Мы с этим как раз активно боремся. В последние годы в регионах России постоянно появляются новые феминистские организации. Мы всем им предлагаем подавать заявку на участие в семинаре. Отобранные группы привозим в Санкт-Петербург, где обучаем различным практикам, которые бы они могли использовать внутри той активистской деятельности, которой они ведут. Учим ставить спектакли, документальные фильмы снимать, проводить уличные перформансы. Задача всего этого — привлечь внимание общественности к группе и к той повестке, которую они продвигают. Потом эти группы уже привозят готовые работы на фестиваль, который мы проводим осенью.

В этом году нам отправили заявки больше 35 групп из разных городов. Архангельск, Тольятти, Краснодар, Сочи, Волгодонск, Пермь, Екатеринбург, Омск, Красноярск, Хабаровск, Улан-Удэ, несколько из Новосибирска, две из Владивостока… Я радостно могу констатировать, что феминистские организации покрыли сетью всю страну.

Есть ли в этой сети какие-то внутренние противоречия?

— Есть некоторые противоречия, о которых я знаю, но я не могу сказать, что это что-то существенное. Это уже внутри прям совсем активистской среды. Есть противоречия между квир-феминизмом, радикальным феминизмом, отношением к гендерно небинарным людям и т.д. Но, повторюсь, все это крайне незначительно и касается лишь части активисток.

В прошлом году вы вместе с кубанскими феминистками собирались провести феминистский лагерь….

— Да, мы прошлым летом познакомились с феминистками из Сочи и Краснодара. Мы понимали, что у нас до сих пор не был охвачен южный регион, и очень хотели это исправить. И раз уж кубанские группы к нам не ехали, мы решили приехать сами. Нам не западло.

Сначала мы написали местным группам, что хотим организовать феминистский лагерь на Черном море. Сразу откликнулись девочки из Сочи и Краснодара, сказали, что готовы принимать активное участие в организации.

Но в результате феминистский лагерь был сорван людьми, которые называли себя казаками….

— Да, мы несколько недель общались с организаторками в интернете, все планировали, но как только мы начали приближаться к месту, то у нас возникли неприятности. Сначала мы стали получать от казаков анонимные эсэмэски, что они не потерпят на Кубани нашего ******** [разврата] и ****** [изнасилуют] нас арматурами. Потом, когда мы все встретились на точке сбора, трем из четырех участниц пришли еще эсэмэски с угрозами. Через день к нам пришли люди в штатском и забрали нас в полицию. Не предъявив обвинений, но обыскав и продержав три часа, отпустили, а потом забрали уже всех участниц, которые приехали на лагерь. И угрожали, что если мы немедленно не покинем Краснодарский край, то с нами непременно случится что-то ужасное. Мы связались с правозащитницами, и они рекомендовали нам немедленно уехать, так как, по их словам, Краснодарский край — это место, в котором право не работает, там все либо эмигрировали, либо были посажены.

Вы готовились к чему-то такому, когда ехали?

— Да нет. Просто мы проводили три раза лагерь в Ленинградской области, и у нас никогда не возникало таких проблем. Особенно если учесть, что это не большое публичное мероприятие, а лагерь на 16–20 человек, который проходил бы в закрытом формате.

А как информация о нем вообще просочилась? Как о нем узнали «казаки»?

— У нас был один серьезный косяк. Когда мои коллеги опубликовали пост в группе о том, как доехать до того места, где мы планировали сделать лагерь. Он был публичным, его мог видеть кто угодно. Думаю, что это спровоцировало все остальное.

Через некоторое время после этих событий в Краснодаре прошла акция местных феминисток, которые якобы менструальной кровью окропили портрет Николая II возле памятника Екатерины II. Местная фем-ячейка от акции отреклась и назвала ее вбросом от противников движения. Вы же опубликовали эту акцию у себя в фейсбуке...

— Да, я помню это. Ну хайпанули — и молодцы. Не важно, был ли мальчик или нет. Я тогда не разобралась, кто за этим стоит вообще. Меня попросили опубликовать — и я опубликовала. Я сразу поняла, что публикация странная — фотографии все были очень мутные, а потом человек, который просил опубликовать все это, исчез. Но, с другой стороны, я — за любой кипиш. Если из-за этой истории в Краснодаре стали больше говорить о феминизме — это хорошо.

В своих акциях и в своих выступлениях вы часто говорите о радикальных вещах, которые, возможно, не все готовы принимать в России. Эта радикальность многих отпугивает. Может, стоит как-то более мягко говорить с российской публикой о проблемах феминизма? Не сразу напалмом жечь про необходимость феминитивов, ведь это может отпугнуть тех потенциальных людей, которые могли бы присоединиться к движению.

— Я вижу у этого вопроса три аспекта. Первый — это запрос на эмоциональное обслуживание. Один из принципов дискриминации женщин — это как раз требование того, чтобы женщины были мягкими и покорными и делали то, что окружающим удобно. Нет, я не считаю, что женщины должны так поступать, отстаивая свои позиции.

Второе. Наше общество базируется на агрессии. И чем более агрессивным является какое-то направление, тем оно становится более популярным. Например, у нас исключительно популярен милитаризм, который в отличие от феминизма агрессивен на самом деле — призывает к насилию и убийствам, постоянно апеллирует к культу силы. И посмотрите, в каком выигрышном положении он находится. Поэтому я считаю, чем феминистки будут вести себя радикальнее, чем более настойчиво и последовательно они будут без оглядки доказывать свои позиции, тем большее влияние у них будет.

Феминистки прикладывают все усилия, чтобы максимально расширить круг влияния. Постоянно ищут способы взаимодействия с публичным полем — возможность попасть в СМИ и сделать яркую акцию. Паблики, видеоролики, общественные дискуссии, на которые начинают все чаще приглашать феминисток, — все это используется. И это все дает более широкий интерес социума к проблематике.

И третье — нет такой последовательности, что мы вот сначала боремся против домашнего насилия, а затем за феминизм. Это все один комплекс борьбы, элементы которого не нужно отделять друг от друга.

В начале весны я общался с одной краснодарской феминисткой, и она мне сказала, что будет голосовать за Путина. Для меня же феминизм как будто бы подразумевал чуть ли не автоматическое отрицание действующей власти…

— Есть люди, которые хотят перемен, но не критично относятся к существующей системе. Так что это вопрос не про феминизм. Мне вообще кажется достаточно спорным разговор только о путинском режиме в этой плоскости. Ведь это просто капитализм, который присутствует в разных странах и действует по одним и тем же законам. Эти законы носят правый характер и все они антиженские.

Феминизм подразумевает наличие рефлексии по поводу положения женщин. Если эта рефлексия потом развивается в сторону других гражданских или политических проблем — это хорошо, но это не задача феминизма.

В каких странах в современном мире феминизм добился наибольших успехов?

— Феминизм пока нигде не победил. Даже те страны, которые мы считаем пригодными для жизни и где есть сильные феминистские партии, как, скажем, в Швеции. На словах все поддерживают феминизм, но на практике разрыв между заработной платой мужчин и женщин растет.

Разве что можно выделить Исландию, там неплохое законодательство. Там был принят закон, который запрещает платить неравную заработную плату мужчинам и женщинам. И разница между зарплатами там составляет 18%. Это тоже много, но лучше, чем в других странах.

Одна из самых громких ваших акций — фотошоп-акция с плакатом на башне Кремля, где было написано: «Национальная идея — феминизм». После того как подлог вскрылся, вы даже извинились у себя в фейсбуке. Как спустя год оцениваете эту медийную экспансию?

— Положительно. Для меня это, безусловно, успешная акция, связанная с empowerment’ом. В большинстве случаев все феминистские акции крайне печальные. Они про то, что у нас домогательства, домашнее насилие, они про окружающую действительность, а не про то, что феминизм — это сила. И если это один раз удалось показать, то это здорово.

И последний вопрос — про мужчин в феминистских группах. Как у вас с этим в «Ребрах Евы» и как вы относитесь к группам male free?

— Я считаю, что это совершенно нормальная практика. Есть часть групп male free — это безопасные женские пространства. Считаю, что очень важно, что такие пространства и группы существуют, всячески их поддерживаю. Потому что на самом деле существует большое количество конфликтов, когда ты начинаешь работать с мужчинами — они ведут себя маскулинно, перетягивают одеяло на себя, требуют большего внимания и т.п. Но это не главное. Главное — это чтобы женщинам было на самом деле безопасно.

Конкретно наш проект не male free. От четверти до трети наших активистов — это мужчины, с которыми мы сотрудничаем в разных направлениях. Так что здесь индивидуальный выбор, и зависит он от конкретной группы — кому как удобнее работать.