Поставить крест на прежней жизни. Как Олимпиада изменила жизнь старообрядцев

Шесть лет назад в Сочи состоялись зимние Олимпийские игры. Сотни тысяч болельщиков побывали на спортивных объектах в Олимпийском парке, а еще больше людей увидели это место в телетрансляциях.

Но мало кто знает, что буквально в ста метрах от олимпийского факела стоят могильные кресты, а прямо между стадионом «Фишт» и трибуной сочинской трассы «Формулы-1» незаметно для посторонних глаз расположилось действующее старообрядческое кладбище площадью 1 гектар. Еще десять лет назад прямо на месте Олимпийского парка стояла деревня старообрядцев. Потом ее жители покинули родные места в обмен на компенсации и обещание сохранить кладбище и построить храм. Новый храм не открылся до сих пор, а на кладбище сейчас хоронят всех подряд.

Журналисты Юга.ру побывали в адлерском поселке Некрасовское и узнали, как Олимпийские игры изменили жизнь местной старообрядческой общины.

Немного арматуры

Десять лет назад выпускник Курской сельскохозяйственной академии Артемий Ефимов переехал в Сочи из хутора Новопокровского, открыл с друзьями дизайнерскую студию и занялся художественным оформлением ресторанов. Через три года мужчину рукоположили диаконом, а еще через три дипломированный агроном стал священником.

Сегодня отец Артемий — настоятель старообрядческого храма во имя Успения Пресвятой Богородицы в поселке Некрасовское в Адлере. Несмотря на то что его отец и дед служили в церкви, Артемий Ефимов еще несколько лет назад представить священником себя не мог.

— Тут не вопрос, от кого ты рожден, — только в том, кого изберет община. У моего деда в семье было восемь детей, и лишь двое, включая моего отца, стали священниками. У нас выбирают из своих. Говорят человеку, что хотят, чтобы он стал священником, обращаются к его духовному отцу и спрашивают, достоин ли человек быть священником. И если духовный отец отвечает, что благочестив и достоин, то после этого община обращается к епископу, который рукополагает человека, и тот служит в том же месте, из которого его избрали.

Когда в связи с Олимпиадой людей попросили переселиться, у нас было три основных требования — оставить кладбище, построить храм и дать землю, чтобы жители могли, как прежде, заниматься сельскохозяйственной деятельностью, — вспоминает отец Артемий. — Наши условия приняли, и, более того, уже на открытии нового поселка у нас спросили: а какой подарок вам сделать? Мы попросили, чтобы власти назвали поселковые улицы Общинной, Старообрядческой и Победы. Но поскольку улица Победы уже была, назвали в честь 65-летия Победы. Мы очень чтим Великую Отечественную войну, тем более что многие старообрядцы тоже воевали.

В начале XX века на берегу Черного моря, примерно на том самом месте, где сейчас построен стадион «Фишт», стоял храм. В 1935-м году его у старообрядцев отобрали, а в 1937-м сожгли. Одним из главных условий переселения общины на новое место перед Олимпиадой стало строительство нового храма.

— Власти пообещали построить храм, причем собирались сделать это до Олимпиады. Подготовили документы, эскиз. Мы обговаривали только те канонические моменты, которые должны быть в храме, а высотность и ширину разрабатывали они сами под те нормативы, которые в тот момент действовали. Они нам показали проект, мы его утвердили и начали потихонечку строить. Власти сказали: вы начните, а мы подключимся и поможем. Давали нам бетон и арматуру, а наша бригада заливала и строила. На время Олимпиады мы стройку, естественно, заморозили, а потом нам сказали, что мы исключены из краевой и федеральной программы «Олимпстроя». Нам дали арматуры на весь храм и еще какое-то количество бетона. На этом все. Тогда мы стали искать остальное у людей — кто-то давал блоки, кто-то цемент, кто-то песок. Потихоньку строили своими силами.

Летом 2019 года храм в Имеретинской долине был арестован. После начала строительства местные власти изменили документ, регулирующий правила землепользования и застройки, таким образом, что строительство было признано незаконным, и потребовали снести недостроенный храм.

— Наша позиция всегда была в том, что мы законопослушные люди. Старообрядцы не нарушают закон, в каком бы государстве они ни жили. Кесарю — кесарево, Богу — богово. Старообрядцы служат в армии, участвуют в выборах, пользуются телефоном или интернетом, если это необходимо. Все мы православные люди, и каждый человек может спросить у своей совести, хорошо это или плохо, — считает Ефимов. — Почему произошла ситуация с храмом? Были одни градостроительные нормы, без нашего ведома они изменились. Но мы-то строим по тем документам, которые нам дали раньше, ничего нового не выдумываем. Сейчас, слава Богу, все хорошо. Прошли слушания по нашему храму — вся общественность выступила за. Потому что исторически здесь жили старообрядцы, и все об этом знают. В итоге удалось договориться, что высота комплекса не будет превышать 28 метров, это соответствует всем нормам. Теперь встречаемся, общаемся с мэрией, улаживаем формальности. Если Бог даст, то закончить силами общины сможем за год.

Пока строится новое здание, службы проходят в небольшой деревянной церквушке. На службы ходят по-разному — бывает десять человек, а бывает и несколько десятков. Внутри временного храма очень скромный интерьер — линолеум на полу, простенькие обои на стенах, искусственные цветы на иконах. Если здоровья совсем нет, то пожилые прихожане могут сесть на одну из табуреток в углу.

— Даже кондиционеры у нас есть, между прочим. Прошлый мэр Сочи Пахомов подарил, — рассказывает отец Артемий. — Мы когда церковь освящали, они приехали. Людей собралось много, полная церковь, да еще август месяц. Они мокрые стояли и потом спросили: «А у вас в церкви можно кондиционеры включать?» — «Можно». — «Ну хорошо».

— Поставили нам две мощные сплит-системы. Летом охлаждают, а зимой на обогрев. Даст Бог, будет газ, но пока греемся так.

Олимпийская смерть

Помимо храма, одним из главных камней преткновения в отношениях между властями и общиной стало старообрядческое кладбище в Олимпийском парке. Круг диаметром 150 метров обнесен забором, обсажен туями и со стороны выглядит как обычный сквер. А вот для староверов это священное место, где уже больше ста лет хоронят всех местных старообрядцев.

— У нас не принято ставить большие надгробные камни. В большинстве своем это земляная насыпь и деревянный крест. Когда крест сгнивает, его кладут в могилу, присыпают и через тридцать лет, когда там все уже истлевает, хоронят других. Поэтому старообрядческие кладбища не растут — вот этого кусочка нам на тысячи лет хватит.

Общину беспокоит, что в последнее время на кладбище стали пускать всех вне зависимости от вероисповедания.

— Иногда приходят люди и просят меня: «Батюшка, ну пустите родственника похоронить». — «Ну как вас пустить, если вы не местные и не старообрядцы?» — «Любые деньги, батюшка, любые». Понимаете, людям хочется хотя бы после смерти оказаться причастными к Олимпиаде.

По словам отца Артемия, раньше существовала устная договоренность с властями, что у общины будут спрашивать, перед тем как кого-то захотят захоронить, но потом спрашивать перестали.

Стать старообрядцем

В Адлере живут старообрядцы родом не только из этих мест. Юлия Руднева почти сорок лет прожила в Енисейске. Каждое лето на протяжении многих лет она приезжала сюда в гости к родственникам, а полтора года назад вместе с мужем и двумя дочками решилась на окончательный переезд. Юлия совсем не похожа на расхожее представление о женщине из старообрядческой общины. Она водит машину, не расстается со смартфоном, носит модные кроссовки и уверенно рассуждает о бизнесе.

— Когда мы жили в Сибири, у нас был гостиничный бизнес и оздоровительный центр. После того как я родила вторую дочку, центр мы закрыли, оставили в гостинице управляющего и решили переехать сюда, — рассказывает Юлия. — Почему сюда? В Енисейске у нас была небольшая община, но не было священника. А здесь есть храм, действующая церковь и возможность каждые выходные посещать службу. Для меня это было очень важно, потому что духовный отец у меня появился в 12 лет. С тех пор я каждый день утром и вечером молюсь Богу. Это ритуал, к которому я привыкла с самого детства. Так делала моя бабушка, так делают мои родители до сих пор. Все молитвы на слуху, я их знаю, и мне не нужно даже подглядывать.

Когда я училась в школе и в моей семье соблюдали пост, я старалась своим одноклассникам об этом не рассказывать. Это было как-то стыдно, что ли. Мы это скрывали и на праздники выбирали угощения, которые не содержат запрещенные в этот период продукты. Например, не ели торт, а просто пили чай и кушали фрукты.

В 12 лет у меня появился духовный отец — Леонтий Скачков, он живет в городе Минусинске. Это километрах в семистах от Енисейска, поэтому я ездила туда только по важным событиям, например, когда вышла замуж. Сначала мы повенчались, а через месяц официально зарегистрировали брак. Когда появлялись наши дочери, мы просили духовного отца — и два раза он приезжал специально на крещение. Старшую крестили в 30 дней, а младшую, Арианду, в три с половиной месяца — ждали пока священник к нам доберется.

К вопросам людей про необычное имя дочери Юлия уже привыкла. Тем более что вопросов таких с каждым годом становится все меньше.

— Привычное для нас имя, а в миру ее зовут Арина, и в свидетельстве мы написали Арина. Но когда она будет получать паспорт, поменяем, поскольку она к Арианде уже привыкла. Да и сейчас старые русские имена снова в моде, так что можно не стесняться. И меня в обычной жизни зовут Юлей, а так я Пулхерия.

Муж Юлии до знакомства с ней даже в церковь не ходил. Но для того чтобы быть с любимой, ему пришлось стать старообрядцем.

— Муж знал, что у нас верующая семья. Не то чтобы я все время ходила в платочке, просто не скрывала это. До свадьбы мы полтора года встречались, и я ему рассказывала, например, что сейчас пост и то, что он купил к чаю, нам нельзя. Или на Пасху он предлагал поехать куда-нибудь погулять. Я отвечала, что не могу, потому что придет бабушка и будет нам псалтырь читать, почти всю ночь мы будем молиться.

На том, чтобы я вышла замуж только за своего, никто не настаивал. Но для нашей семьи было важно, чтобы мы с мужем были обвенчаны. Муж до этого был некрещеным и неверующим, но ради меня согласился на все. За день до того как обвенчаться, муж покрестился. Через месяц уже расписались. Кстати, до свадьбы он еще и курил. Бросил, конечно. А я раньше коротко стриглась, и духовный отец в Сибири замечаний не делал, а отец Артемий напомнил, что красить и стричь волосы — это грех. Теперь отращиваю и не крашу.

На воскресную молитву Рудневы приезжают на разных машинах.

— Сначала едет муж со старшей дочкой — они на клиросе поют и не имеют права опаздывать. Чтобы успеть к началу службы, нужно встать в шесть утра и выехать в половину седьмого. А младшую будить было непросто. Но батюшка у нас лояльный — он говорит, что если ребенок спит, то можно принести и положить его на лавочку. Я с младшей дочкой приезжаю позже, чтобы попасть на причастие. Потихоньку бужу ее каждый раз на пять минут раньше, чтобы она привыкала. В общине довольно много детей, но не все они регулярно ходят. Мы посещаем каждую службу, для нас это важно.

Кто такие некрасовцы

Сейчас в старообрядческой общине Некрасовского и окрестностей около 200 семей. Активных прихожан 50-70, на большие праздники собирается до 300 человек.

— До Олимпиады многие жили в никаких условиях, в старых саманных [из глины с соломой — Юга.ру] домах, но у людей было много земли. Когда объявили, что здесь пройдет Олимпиада, цены на землю сильно выросли, — вспоминает отец Артемий. — Некоторые имели по 18 соток, а в новом поселке давали участок с 6, максимум 8 сотками. Тем не менее люди были готовы поменять свою землю на новые хорошие дома, инженерные коммуникации, дороги. Многие в итоге не попали в свежеотстроенную деревню, потому что власти им обещали одну сумму, а после того как устроили минимизацию и пересчитали компенсации, они получили совсем другие деньги, которых на жилье в поселке уже не хватало. Или ты должен доплатить, чтобы попасть в свой новый дом, или бери компенсацию и ищи жилье в другом месте.

Местные жители говорят, что компенсации за жилье составляли в среднем от 14 до 60 млн рублей, в зависимости от площади участка. Взамен людям предлагали новое жилье в поселке за 28-30 млн рублей. У кого были большие участки и, соответственно, большие компенсации, хватило и на новые дома, и на покупку квартир для внуков в городе. В основном так деньгами распорядились старики. Тем же, кому достались небольшие компенсации, пришлось переехать.

Изначально планировалось, что новый коттеджный поселок, названный в честь атамана Некрасова, должен был быть старообрядческим, но сейчас старообрядцев здесь максимум треть. Большая часть остальных жителей — это сочинцы, которых переселили сюда с тех участков, где построили дороги, мосты и другие коммуникации, связанные с Олимпиадой.

Большинство живущих здесь старообрядцев — это потомки некрасовцев (донских и хоперских казаков, бежавших с Дона в 1708 году вместе со своим предводителем Игнатом Некрасовым после подавления Булавинского восстания). Спасаясь от гонений, часть казаков ушли на территорию Турции, где их потомки и прожили два века.

— Сложно сказать, кто конкретно был некрасовцем, кто уходил чуть раньше, кто — чуть позже, — объясняет Артемий Ефимов. — Потому что с атаманом Некрасовым уходило много людей — это были и сами казаки, и мужики, и беглый люд, и всех их называли некрасовцами. Сначала они основали станицы на одном берегу Кубани, потом перешли реку. И потом, уже под давлением царского войска уходили дальше — в Румынию или в Турцию. Турки обещали свободу вероисповедания и освобождение от военной службы. За это казаки должны были защищать границу. Конечно, с турками жилось несладко. С другой стороны, это было лучше в том плане, что притесняли физически, но разрешали хранить веру. И вера, когда она находится в чужеродной среде, сохраняется лучше.

Староверы жили отдельно от турок, женились только на своих. И вот эта культура, костюмы, песни, традиции, все — исконно русское, что было 300 лет назад, сохранилось в неизменном виде. И психология русского человека сохранилась на генном уровне. Когда я первый раз приехал в Астраханскую область, в село Успех, где живут наши староверы, вернувшиеся в Россию из Румынии, — вспоминает отец Артемий, — меня поразило, что говор, одежда, менталитет и характер точно такие же, как у тех старообрядцев, которые живут на Кубани. Даже дворы у них одинаковые с нами. Вот этот культурный код старообрядца, код русского человека, он вне зависимости от территории, на которой он проживает, все равно остается в нем!

Когда в начале XX века Николай II издал указ о свободе вероисповедания, гонения на старообрядцев в России закончились, люди стали думать о возвращении домой. В мае 1911 года группа из 616 человек прибыла из Турции на Черноморское побережье. Переселенцы разошлись по нескольким направлениям, часть из них переселилась на Дон, но те, кто стал жить в Имеретинской бухте, остались надолго и основали поселок Марлинский. В 1915 году в нем было больше 200 жителей и действовал молитвенный дом.

— Наконец-таки старообрядцев перестали называть еретиками и признали православными. Это был ключевой фактор для наших родителей, что здесь, на своей родине, стало можно свободно молиться, — объясняет отец Артемий.

— Конечно, после революции старообрядцы не хотели вступать в колхозы, в пионерию, и с этим было связано много печальных эпизодов. Черный воронок приезжал и за нами. Мой дед переселился с семьей сначала в Астраханскую область, а потом перебрался на Кубань, в хутор Новопокровский, где у него родился мой отец. Там у старообрядцев был свой духовный центр. Мой дед оттуда приезжал сюда и окормлял здесь общину, после него мой отец продолжил это делать.

Самый главный вопрос для нас — это сохранение христианского самосознания. Люди не могли поступиться верой — что в Турции, что на Кубани, что в Сочи главным вопросом было сохранение веры. Потому были и аресты, и расстрелы, и лишения. Когда в 30-х годах храм сожгли, люди стали молиться в хатах: закрывали окна, выставляли часовых, слушали. Если шел мимо посторонний, то прекращали службу и ждали, пока он пройдет. Из-за того, что власти так сильно закручивали гайки, многие уходили в Грузию — там было как-то попроще, больше свободы.

Более-менее свободно старообрядцы вздохнули только в 1980-е годы, на волне перестройки и гласности. Приезжал священник два раза в год, люди причащались, исповедовались. Некоторое время жили, не привлекая особого внимания, пока не стало известно, что Сочи выбран столицей зимних Олимпийских игр. Жизнь обитателей поселка, располагавшегося на территории будущего Олимпийского парка, изменилась навсегда.

Хозяева кладбища

— Когда мои бабушка с дедушкой приехали сюда сто лет назад, здесь были топи и болота, малярия страшная, — рассказывает жительница Некрасовки Пелагея Дмитриевна. — Молодых косило как косой. Люди обустраивались, выкорчевывали, выжигали, обрабатывали, вычищали. Воду выкачивали из этих топей. А в советские годы здесь совхоз-миллионер уже был. Первые овощи, молоко, мясо, все на самолетах в Москву отправлялось. Люди жили неплохо — урожаи очень хорошие были, сады чудесные.

Родилась я здесь, прямо в поселке, не в больнице. Жила от моря, наверное, метрах в пятидесяти, недалеко от стадиона «Фишт». Я запомнила по дереву, которое там было, — сейчас, правда, его уже нет. А кладбище хотели снести. Сказали, что зальют цементом. А зачем же вы зальете цементом, если там строить нельзя? Мы отстояли, но теперь оно не наше. Мы когда хозяевами были, то разрешали хоронить тех, кто из совхоза «Россия», а теперь мы сами должны разрешения спрашивать, а можно там похорониться? Раньше оно было бесплатное, а сейчас за него надо денежки платить. Двадцать с чем-то тысяч рублей.

Когда селяне узнали о том, что к ним в дом пришла Олимпиада, многие, в основном старики, оказались в шоке. На митинги против расселения староверы выходили почти всем поселком.

— Мы здесь приземлились, укоренились, дети наши выросли, внуки родились. А тут углядели, что у нас кусочек хороший, и решили снести, — вспоминает Пелагея, кутаясь в жилет с олимпийской символикой. — Нас же изначально хотели в горы отправить, где обезьяний питомник. Но мы сказали, что нет, с обезьянами жить не согласны. Только когда мы стали возмущаться, на нас обратили внимание, начали землю выделять. Но как в гармошечку нас раз, взяли и сложили. Тем, у кого было по 18-20 соток, дали по 7-8, — сокрушается тетя Поля. — Зато соседи достались отличные, лучше не придумаешь. Сюда со всех сторон переселили людей, жилье которых сносили. У нас тут и русские, и армяне, и староверы, и грузины, и эстонцы, и евреи — кого только нет.

Дома в поселке блестят яркими крышами, почти круглый год утопают в зелени и на первый взгляд выглядят свежими и нарядными. Но вопросов к качеству строительства у местных с каждым годом все больше.

— Да они уже валятся, сынок. Ты посмотри, как у меня под навесом покрашено. А эти столбы тут для чего поставлены? Это типа беседки же, но ты б такое сам сделал бы? Ни стол поставить, ни посидеть. И козырек пониже должен быть, потому что ветер у нас ужасный, и дождь заливает. Кто так строит, без козырька? И с той стороны точно так же. И стена не моется, не смывается эта грязь. Тут же все эти стройки-мойки, цемент и пылюка летит и тут оседает. А потом дождик — и все. Но это не грибок, у меня его в доме не было. Хотя люди жаловались.

Неудобный, я вам скажу, дом. Он кажется большим, а внутрь зайдешь — там всего четыре комнаты небольшие. Одна — вообще пендюрочка, где я сплю. А со стороны классно смотрится, — вздыхает тетя Поля и приглашает зайти «на кофеек». — Когда мы сюда переехали, пришлось ремонт делать. Обои были такие, что дотронешься — и все в руке остается. Окна и двери, слава Богу, поставили хорошие.

У Пелагеи Дмитриевны в зале стоит сервант с посудой, фотографиями внуков, игрушечным деревянным динозавром и моделью самолета. Среднестатистическая обстановка хорошей российской квартиры, только крест на стене в кухне да церковный календарь за 7527 год от сотворения мира на холодильнике выдают то, что в доме живут верующие.

— Понимаете, мы не можем без этого. Утром молюсь, вечером молюсь, а как иначе? В субботу, воскресенье и праздники ходим в церковь. Даже водичку пьешь — и крестишься. Почему? Господь Бог дал тебе эту пищу — ты благодарить должен, — объясняет женщина.

В 90-е годы выжить помогла работа в столовой, плюс выручал огород. До того как выйти на пенсию, тетя Поля работала и поваром, и швеей в ателье, и сторожем, и горничной. Работы не боялась, но пенсия, по ее словам, совсем маленькая. Приходится сдавать жилье отдыхающим, как-то крутиться.

— Я шью вообще. Когда-то в ателье шила от трусов до пальто, а сейчас шью для наших бабушек, пояса плету. А потом раздаю.

Специально для журналистов Пелагея Дмитриевна соглашается надеть свой парадный наряд, состоящий из чехлика (это белая рубашка), надетой сверху цветастой шубки, пояса и платка. В таком облачении женщины из общины каждую неделю ходят на службу в церковь.

— Если батюшка не может служить или уехал, у нас есть иподиакон, а если и он не может, то мы сами. Есть такие бабушки, очень грамотные. Я не очень грамотная — кое-что знаю, а бабушки у нас все знают, они нас уму-разуму учат. А если эти бабушки помрут, я не знаю, что мы будем делать.

Когда идет служба, в церковь заходят не только старообрядцы, но и обычные туристы, привлеченные звуками пения.

— Если они в маечках и в шортиках, то даем им завесочку — и пусть заходят. Человек хочет Богу помолиться — зачем его выгонять? Но в купальнике это слишком уже. Человек должен сам понимать, ну как ты пойдешь мимо церкви в купальнике? Это бессовестные люди — идут, видят, что церковь, и даже крест не положат. Но многие крестятся, денежку кладут и идут дальше.

Несмотря на то что жизнь в современном Адлере многим старикам не по нраву, переезжать большинство из них никуда не собирается.

— А куда я поеду? — разводит руками пенсионерка. — На Кубань грязь месить? А Москву я не люблю. Там квартира мне и даром не нужна, я там не приживусь. Тут моя мама, мои тетки, дядьки, моя родня. Я бывала там в гостях, но это суетная жизнь, она не для нас. Это для молодежи, а я уже старая.

Развлечений в Некрасовском для представителей старшего поколения особых нет. Тетя Поля работает по дому, шьет, ходит в церковь и на курсы старославянского по воскресеньям, иногда смотрит телевизор.

— У нас не приветствуется, но я включаю иногда, — виновато улыбается женщина. — Новости люблю посмотреть да «Модный приговор».

Не курорт

Десять лет назад некоторым членам общины, как тогда казалось, повезло — их жилье не тронули и оставили на прежнем месте. Несмотря на то что дом местного жителя Дмитрия Дрофичева под переселение не попал, мужчина не остался в стороне и участвовал в протестах.

— Не то что участвовал — я их организовывал. И диалог был налажен после того, как меня посадили в тюрьму. Подставные лица пришли к бабушке, которая у нас там жила, и начали описывать имущество. Мы просто грубо попросили их оттуда уйти. Без рукоприкладства, разумеется. Но нас обвинили в том, что была угроза жизни и порча имущества — якобы у них там было какое-то важное оборудование. Мне и двум ребятам-армянам, которые жили по соседству, дали по 15 суток. Пытались впаять и уголовку, но люди скинулись на адвокатов. Отсидел я пять суток и вышел. После этого эпизода через какое-то время с нами начался диалог. Но если бы мы не встали и не заявили о себе, нас бы и не заметили, — уверен Дмитрий. — Мы понимали, что боремся не против Олимпиады, не против России, а против тех, кто сказал, что нас здесь не существует. Вдруг выяснилось, что нас целая община, с которой нужно считаться по закону. В итоге мы добились того, чего хотели, и остались в Имеретинке.

По словам Дмитрия, раньше общий бюджет их семьи составлял 50 тыс. рублей в год, и все были счастливы. Люди жили скромней, но душой были богаче. Занимались сельским хозяйством, все время работали, а молодежь с детства была приучена помогать. Все всех устраивало.

— Людям компенсации дали, но у тех, кто не умеет обращаться с деньгами, эти компенсации быстро закончились, — разводит руками Дмитрий. — Представляете, человек всю жизнь редиску выращивал, а потом ему дали большие деньги. Люди думали, что эти деньги никогда не закончатся, а оно ведь проедается быстро, тем более когда привыкаешь жить на другом уровне. Там не здесь. Были у нас ребята, которые переезжали в другой район, но не смогли привыкнуть, в итоге возвратились сюда и живут сейчас на съемных квартирах.

У Дмитрия два высших образования. Первое — педагогическое. Три года он отработал в школе преподавателем истории и права, потом получил второе высшее на юрфаке, посчитав, что оно пригодится для общего развития и расширения кругозора.

— Педагогическая работа мне очень нравилась, но молодая супруга, ребенок, родители-пенсионеры и зарплата школьного учителя оказались несовместимы. Начал крутиться. Первый продуктовый магазин открыл еще до Олимпиады, позже открыл через свой участок проход к морю и поставил несколько ларьков.

Помимо этого Дрофичев выращивает на арендованной земле клубнику, виноград, мандарины, инжир, фисташки, кукурузу, разводит цыплят. Недавно взял в пользование охотничьи угодья, занимается восстановлением популяции фазанов и куропаток. По его словам, «для души» занимается мотокроссом — тренирует детей, выступает сам и содержит собственную трассу, на которой проводит соревнования.

По мнению Дмитрия, Олимпиада подняла планку доходов, открыла новые перспективы в плане заработков, но в духовном плане жить стало тяжелее.

— Она дала толчок развитию молодежи, но помешала сохранить уклад. У нас уже не те староверы, что были раньше. Раньше отношения в общине были другие. Сохранять тот образ жизни, что был, и передавать его детям тяжело. У нас таких семей, в которых сохраняется преемственность, ну десяток.

Дрофичев не сомневается, что его дети не перестанут быть староверами и передадут веру уже своим детям.

— Они врожденные староверы. Смотришь на них, на их взгляды и высказывания и понимаешь, что нашенские они, староверские. Хорош тот старец, который отшельник, и нет соблазна в лесу, но сохранить свое лицо здесь, воспитать детей — это своего рода подвиг. Ходить с бородой, соблюдать традиции, посещать службу, не идти развлекаться на праздники — это тоже своего рода испытание.

Но Дмитрий согласен, что время его молодости ушло безвозвратно.

— Мы привыкли, что перетрудился ребенок — полежи. А у нас не было такого. Ночью в снегопад отец поднимал, чтобы снег с теплиц струсить, так это в радость было. Или на охоту пойти с собаками побродить, в 12 лет это было за счастье. Умываться — на улице, туалет — в конце огорода. Ночью в туалет захочешь, не пойдешь — не потому что холодно, а страшно. Захочешь по-маленькому, а по дороге можно и по-большому сходить. Темно ведь, шакалы бегают. Интересно было раньше, и никто не жаловался. Это сейчас здесь курорт. Но кто хочет работать, будет работать. Надо приспосабливаться под то, что мы имеем. Не ходить, не плакать всю жизнь — других вариантов-то и нет.

А на саму Олимпиаду Дмитрий так и не попал. Еще перед началом Игр появилась информация, что оргкомитет вправе отказать любому в посещении соревнований и аннулировать паспорт болельщика без объяснения причин, если это необходимо в целях обеспечения безопасности. Судя по всему, попал в черный список и старовер Дрофичев.

— Паспорт болельщика мне дали, но на территорию в итоге не пустили. На входе завернули и сказали, что нечего тебе там делать. С тех пор я туда не ходок. Честно говоря, и не тянет. А жена с детьми на хоккей захаживает.