«Не переживай, мама, я не там». История погибшего российского солдата, мать которого не знала, что сын на фронте

Юга.ру рассказывают о российском военном и о его матери, которая не знала, что сын участвует в спецоперации в Украине, пока он не погиб. Сегодня, 3 мая, Игорю Евсигнееву могло исполниться 27 лет. Валерия Кирсанова поговорила с Еленой Евсигнеевой о ее сыне, других солдатах, об украинских детях, о Буче и Мариуполе.

Мнение редакции может не совпадать с мнением героев материалов, мы делаем тексты о людях с разными позициями, чтобы дать читателям полную картину происходящего.

Ночь после смерти

На клумбе перед одноэтажным коттеджем на четырех хозяев высажены белые нарциссы и красные тюльпаны. Днем 6 марта мимо них прошли двое мужчин в военной форме и постучали в дверь Елены Евсигнеевой. Женщина сначала не услышала стук: они вместе с 17-летним сыном Никитой — он приехал из Краснодара на все праздники — смотрели какой-то фильм по телевизору. Через несколько минут Елена узнала, что ее старший сын Игорь погиб в бою.

За месяц до этого Игорь уехал на ежегодные учения в Ростовскую область, а 21 февраля сказал, что их перевозят на другой полигон, поэтому звонить будет реже. Последний раз Елена слышала голос сына 5 марта. Он «улыбался» в трубку и успокаивал ее: «Не переживай, мама, я не там». В свидетельстве о смерти Игоря написано: Донецк, Украина.

— Когда шестого мне сообщили, что он погиб, я села на диване, сжимая в руке телефон, и просидела до 5 утра. Я спать боялась, думала, сейчас усну и не услышу, а вдруг он позвонит, вдруг он сейчас позвонит мне и скажет: «Мамуль, ты не верь никому, они ошиблись, я живой». Я ждала звонка, — Елена начинает плакать и уже не останавливается до конца разговора.

Через три дня тело Игоря привезли домой. На похороны пришли человек 500: машину негде было поставить. Так Елене рассказали потом, сама она никого не видела, «просто сидела возле ребенка и разговаривала с ним последние минуточки».

Елена покупает конфеты

В поселке Комсомольском Кореновского района живут меньше 2 тыс. человек, здесь нет водоема — речка давно пересохла — только поля, засеянные кукурузой, соей и ячменем. Большинство местных работают в инкубаторе или на птицефабрике. Елена устроилась туда 31 год назад, когда вместе с родителями во время карабахского конфликта уехала из Армении на Кубань.

Елене недавно исполнилось 50 лет. У нее короткие белые волосы, тонкие губы и большие светлые, припухшие от слез глаза. Обоих сыновей она воспитала одна. Подрабатывала на второй работе, чтобы каждый год возить детей на море, если предлагали подменить кого-то — всегда соглашалась: лишь бы мальчики ни в чем не нуждались.

— Мне на работе говорили: «Вот тебе охота там в 6 утра встать в выходные?» А я всегда старалась раньше проснуться, чтобы им что-то вкусненькое приготовить. На цыпочках на кухню, чтобы не разбудить их. Если мне нужен был миксер, я ж иду в прихожку с удлинителем, стулочку тяну, в кухне я не включала миксер. Как? Дети спят, не дай Бог я их разбужу. То беляши с утра им сделаешь, то блинчики, то оладьи. Я им все разрешала, вот в зале диван, они в два голоса: «Мама, можно мы лежа на диване?» Я им столочки: одному разнос, второму разнос. Хотите? Да пожалуйста, ешьте в комнате. Я их настолько любила, я их настолько люблю.

Через десять дней после похорон Елена узнала, что в Кореновске собирают гуманитарную помощь для фронта и солдат в госпиталях, купила и отнесла 8 килограммов конфет, которые любил Игорь.

— Убивал — не убивал? О плохом я вот вообще не думала — говорит Елена с ударением на слове «вообще». — Даже в голову такие мысли не приходили. Я после похорон постоянно вспоминаю его, как он в школу ходил, как маленький был, как в армию провожали, как учился, как приезжал, — женщина глотает слезы и продолжает. — Я за каждым солдатиком плачу, как за своим родным ребенком. Думаю: господи, ну за что вот детям такое? Потому что там же не люди, там же звери воюют, сколько мирных там погибло. Вот Донецк, ДНР, ЛНР, ни в чем не повинные же люди, дети, старики.

Она рассказывает про одноклассника младшего сына, его семья бежала с Донбасса.

— Камушек упал, кто-то бросил, а у него уже, у ребенка, была истерика, представляете, в каком состоянии там были дети?

Я спрашиваю про тех, кто сейчас гибнет и с другой стороны.

— За детей я вообще не могу читать, — отвечает Елена. — Вот это вот то, что случилось в детском садике [в Ульяновске], двое деток расстреляли, воспитательницу, я такая… Я до сих пор смотрю советские военные фильмы и плачу, начинает играть «Марш славянки» — у меня сердце сжимается, я вот настолько патриот своей страны.

Потом Елена добавляет, что жалко всех — не важно, украинский это ребенок или русский: «дети есть дети». Но она верит, что фотографии и истории из мариупольского роддома, Бучи и Одессы — фейки.

— Я не верю, я не верю, я не верю ни одному слову, — голос Елены сразу становится жестким. — Нет, наша армия не способна на такое, я никогда не поверю. Мы не так воспитаны. Потому что я видела сослуживцев Игоря, они ко мне приезжали, я многих друзей его знаю. Это не те, понимаете, люди. Я знаю, какой отбор идет на контрактную службу, там и психологи с ними работают. Извините за выражение: дебилов туда тоже не возьмут. Нет, я даже слышать это не хочу. Наши на такое не способны, ни один российский солдат никогда, мне кажется, никого не изнасилует, ни ребенка не убьет, никого. Моральных уродов туда точно не берут.

Игорь

— Третьего мая 95 года родился Игорек, такой маааленький, хороший, спокойный был — чудо, а не ребенок.

Елена показывает деревянный корабль с белоснежными парусами. Сын привез его в подарок из Крыма в 2014 году.

Игорь Евсигнеев был крепким и невысоким, с коротко стриженными темными волосами и густыми бровями. Уголки карих глаз чуть опущены вниз, уши слегка оттопырены.

Он закончил 11 классов, учился неважно, но зато был «вечным старостой с кучей друзей», говорит Елена. В 2013 году Игорь поступил в краснодарский пашковский колледж, отсрочки от армии не было, поэтому через два месяца его забрали в морфлот, в Севастополь. Елена, которая привыкла созваниваться с сыном каждый день по три раза, чуть с ума не сошла, когда во время референдума он пропал на несколько недель.

— Я спрашиваю: «Сынок, ну что там было?» Он говорит: «Мам, оно тебе как бы сильно и не надо, вот я дома, жив, здоров и все хорошо». Это такие партизаны, — добавляет женщина уже про обоих сыновей. — Они палец поранят, будут прятать, но никогда не расстроят маму.

Контракт Игорю предложили практически сразу, но тогда он выбрал вернуться в Краснодар и закончить учебу. Елена оплачивала съемную квартиру старшего сына, растила младшего. На последнем курсе Игорь решил уйти на заочное и помогать маме.

Обратно в морфлот Евсигнеева уже не взяли: желающих служить в Севастополе оказалось слишком много, да и вообще свободных мест в частях практически не было. Тогда знакомые помогли получить контракт в Карачаево-Черкесии: сначала подписал на три года, а в 2019-м — еще на пять. Игорь говорил, что нашел себя.

Елена переживала, что они редко видятся: на выходные военных отпускали неохотно, даже юбилей Игорь отмечал на службе.

— Я говорю: «Сынок, что тебе подарить на 25 лет?» — вспоминает Елена. — Он отвечает: «Мам, я хочу часы». Я говорю: «Выбирай, мама тебе денежку отправит». Часы хорошие. Он ни-ког-да их не снимал. Я так хотела, чтобы его похоронили с этими часами, но почему-то часов не было с ним. Я у ребят спрашивала, у сослуживцев, говорю: «Вы не подумайте, это не из-за какой-то жадности, я просто хотела, чтобы они с ним остались, подарок мой».

В 2020-м в Кореновске построили новые части, и в январе 2021-го Евсигнеев перевелся поближе к дому. Жил с мамой, а несколько месяцев назад познакомился и начал встречаться с девушкой — Лерой.

— Он всегда говорил: «Как женюсь, как родим тебе две внучечки». Я говорю: «Ой, сынок, я так рада буду, я так люблю эти косички, бантики». Не получилось, не сложилось.

Елена пересказывает разговор Игоря с Лерой. Девушка спрашивала его о службе: «Если что-то пойдет не так, ты же можешь погибнуть?». Игорь ответил, что, значит, такая у него судьба.

— Я обязательно съезжу туда, пусть через год, через два, через три, но я обязательно съезжу на место гибели, у меня желание прям сорваться и пешком идти, но я не могу себе это позволить, потому что там боевые действия, а у меня младший сын, у него никого нет, — говорит Елена.

Никита

Кухня вместе с прихожей, дальше комната мальчиков, через нее Елена заходит в зал. На стеллаже над телевизором стоят четыре фотографии. Три из них Игоря, одна — Никиты. На снимке школьных лет младший сын Елены одет в красный берет с кокардой и гербом Вооруженных сил России, тельняшку и гимнастерку с надписью «военная разведка». На фоне нарисованы боевые вертолеты.

— У Никиты всегда такая мечта была, он мне говорил всегда: «Мам, я закончу колледж, схожу в армию и буду с Игорем по контракту служить». Он всегда у него спрашивал: «Ты же мне поможешь устроиться?»

Елена говорит, что Игорь фактически воспитал Никиту. Разные по характеру — Игорь «мягкий, как облачко», Никита — импульсивный — братья спали на одном диване, потому что квартира маленькая, делали уроки за одним столом, по очереди, старший всегда брал гулять с собой младшего.

Сейчас Никита учится на механика в краснодарском колледже, в армию ему через два года. Раньше он навещал семью раз в две недели, теперь каждые выходные с мамой.

— Как-то приехал, покушал, я там на кухне своими делами занимаюсь, думала, мне сначала показалось, что ли: захожу — в комнате, где стоял портрет Игоря, свеча горела, он [Никита] прям упал на колени и плачет стоит: «Мам, я не могу, не могу, мне так плохо без Игоря».

Мокрая подушка

23 февраля Игорю Евсигнееву вручили погоны сержанта, а через две недели он погиб. Елена не знает, как именно умер ее ребенок. Ей рассказали только, что он был водителем танка «Хризантема» и вместе с сослуживцем попал под обстрел. Второй солдат получил легкое ранение.

— С 6 на 7 [марта] сижу плачу ночью: сынок, да пришел бы ты без рук, без ног, я бы тебя на руках носила бы, но только ты был бы живооой, — срывающимся голосом протягивает Елена. — Пусть там в коляске инвалидной, с костылями, только б ты живой был… Потом пошли вот эти вот [видео], про пленных там солдатиков рассказывают, как над ними издеваются, над нашими. Боже мой, если бы он попал в плен, то я бы жить не смогла, зная, что над твоим ребенком там издеваются, над живым. Я уже думаю: да, наверное, лучше такой конец.

Военные, которые приходили сообщить о смерти Игоря, взяли всю работу с документами и выплатами на себя. «Я, конечно, благодарна, что они всей этой процедурой занялись. Но мне уже ничего не нужно, я уже ничего не хочу», — добавляет Елена.

Она говорит, что плачет, когда хоть на минуту отвлекается от работы, когда пропалывает клумбы и даже во сне: по ночам часто просыпается на мокрой подушке.

— Что я думаю? Я хоть вот и потеряла сына в этой спецоперации, в этих боевых действиях, но я поддерживала, всегда поддерживала президента, его политику. Да, я потеряла сына, но я понимаю, что это нужно было сделать. Если бы мы этого не сделали, то когда-то это все к нам, наверное, бы пришло.