Владимир Рунов: Я никогда не уходил вовремя. Но, к счастью, меня вовремя выгоняли

Известный кубанский журналист рассказал порталу Юга.ру о секретах мастерства, цензуре, молодежи, кинематографе и власти

Профессор, доктор филологических наук, кандидат исторических наук, заслуженный работник культуры РФ, заслуженный журналист Кубани и Адыгеи, Герой труда Кубани. За более чем 50-летнюю профессиональную карьеру Владимир Рунов успел поработать на телевидении, радио, в крайисполкоме, преподавал в КубГУ и КГУКИ, был депутатом Законодательного собрания Краснодарского края.

Журналист портала Юга.ру пообщался с корифеем кубанской журналистики, недавно отметившим 80-летие, о секретах профессии, цензуре, кинематографе, современной молодежи и непростых взаимоотношениях с властью.

О журналистике

Я по образованию не журналист. Я побоялся идти на журфак, потому что был очень большой конкурс. Я пошел на исторический факультет и потом узнал, что конкурс туда был еще больше. Я получил специальность археолога, а потом я приехал в Краснодар, попал на телевидение и стал спортивным журналистом. У меня было страшное любопытство ко всему, я совал свой нос куда надо и не надо. На телевидении тогда был собран всякий сброд, потому что телевидение тогда существовало как техническое чудо, а о кадрах никто не думал. Там работали бывшие милиционеры, какие-то актеры-пьяницы и тому подобный контингент. Ну было несколько молодых журналистов. Мне телевидение страшно понравилось. Я получил возможность общаться с большим количеством интересных людей. Я там впервые увидел Аллу Пугачеву, которая тогда не была никому известна. Я помню, сидела такая лахудра вместе с группой «Веселые ребята» в краснодарской студии телевидения.

Из журналистики меня выгоняли три раза. С треском. Потому что у меня всегда были принципы. Как это случилось в первый раз? Я работал 13 лет на телевидении, вел передачи, был молодым и красивым. Какой самый первый порок журналистики? Пьянство. Приезжаешь в район, тебя встречают, наливают, чтобы ты ничего лишнего не написал. Все мои друзья — они уже на кладбище. Они не смогли справиться с искушением. Я справлялся, был успешным и достаточно известным журналистом, у меня было свое мнение. Я мог спорить — и многим это не нравилось. К нам пришел новый председатель и сделал все, чтобы я ушел.

Во второй раз я вернулся на должность директора краевого радио уже в начале 1990-х, поработал полгода, и грянул ГКЧП. Меня чуть не сделали главным заговорщиком, потому что мы взяли у Кондратенко интервью и передали его в 11 часов. А через час Ельцин отменил компартию. Меня выгнали и возбудили уголовное дело за измену родине. Первый вопрос, который я задал следователю: а какой родине я изменил — той, которая была, или той, которая пришла? Он засмеялся.

В третий раз меня выгнал Ткачев. Я очень тогда переживал. Я был руководителем ГТРК «Кубань», депутатом ЗСК, известным журналистом, орденоносцем. Многие тогда отправляли Рунова на кладбище, а я после этого стал заслуженным работником культуры, Героем труда Кубани, трижды лауреатом премии администрации края в области литературы. А остался бы на телевидении, побултыхался пару лет — и загремел бы с каким-нибудь инфарктом.

О цензуре

Я начинал работать во времена жесткой цензуры. Были четко обозначены правила, и мы знали, что можно, а что нельзя. Мы к этому относились не как к злу, а просто принимали как данность. На улице Ленина располагалось так называемое ЛИТО — организация, которая литировала и допускала к публикации все материалы, которые выходили на телевидении, в газетах или на радио. Я работал редактором новостных программ, и, поскольку передача выходила в семь вечера, мне нужно было до пяти часов утвердить текст и поставить штамп на каждую страницу. Диктор тогда не мог произнести ни слова, пока на тексте не будет стоять допуск, это касалось даже выпусков погоды.

Тогда власть стремилась допускать в эфир как можно меньше негатива. Вы что‑нибудь слышали о темрюкской катастрофе? О ней мало кто слышал, а я работал там. Мы вели закрытую съемку для ЦК КПСС. Эта природная катастрофа случилась 1 октября 1969 года. В результате нагонной волны сильно пострадали Темрюк и несколько мелких поселков. Это природное явление происходит на побережье Азовского моря каждую осень, но с разной степенью силы. В тот год нагонная волна оказалась рекордной и унесла жизни около 600 человек. Жертв добавило то, что 1 октября было открытие охотничьего сезона, и на побережье приехали десятки охотников, в том числе из других регионов. Кроме этого, все побережье было застроено какими-то домиками, мазанками, небольшими поселочками, хуторами. Все это оказалось снесенным волной огромной силы.

Я хорошо помню темрюкский стадион — на одной половине поля размещали погибших, а на другой обезумевших, вымазанных в грязи живых. Это был настоящий ужас. Мы это все сняли, отдали пленку, но в новостях об этой трагедии не вышло ни слова. После этой катастрофы было принято решение крайисполкома, где категорически предписывалось запретить строить в прибрежной зоне. Приезжайте сейчас в Темрюк — там все застроено гостиницами, кафе и бильярдными. А где пресса? Она не знает или не хочет знать.

Нам нужна государственная цензура. Вот в Америке демократия, но там очень строго. Мы были в поездке в Штатах, и члена нашей делегации, московского журналиста Юру Краузе, который курил даже в приемной Брежнева, местный полицейский оштрафовал на 150 долларов за курение в неположенном месте. Это демократия. Мария Миронова, мать нашего замечательного актера Андрея Миронова, сказала однажды замечательную фразу: «К нам пришла не свобода, к нам пришла воля. А воля — это диктатура силы. И между свободой и волей большая разница».

Что бы я сейчас вернул, так это морально-нравственную цензуру. Скрывать не то, где у нас находится воинская часть, а скрывать вещи, которые к нам очень сильно приблизили. Все происшествия, весь негатив сейчас мгновенно оказывается на первой полосе, и происходит смакование катастроф, смертей. Вот я был в Японии — и там после восьми вечера по телевизору только музыка, танцы и тому подобное. Я был там две недели, и главная новость была о том, что фермер вырастил тыкву весом 120 кг. Это национальное достижение, а он — герой, с которым фотографируется императорская семья. А к нашему телевизору даже подойти страшно. Каждый день по всем каналам стреляют и убивают. И у людей, которые смотрят телевизор, создается впечатление, что в какую сторону ни беги, все равно кругом враги.

Я изучал правовую журналистику, был в американских тюрьмах. Там за грабеж дают 30 лет, избил жену — получи 10 лет. Я видел учителя, который отсидел 40 лет за педофилию. И ему еще 30 лет осталось провести за решеткой. В Америке никого не интересует, кто там чей сын, депутата или сенатора. Я был в тюрьме, где сидел Майк Тайсон, которому дали 12 лет. У нас же гуманизм не имеет предела. Это антигосударственная политика.

О молодежи

Я недавно у студента спрашиваю, знает ли он Расула Гамзатова? «Знаю, — говорит. — Это полевой командир». — «А кто такой Пальмиро Тольятти?» — «Это который из "Зенита"?» Понимаете, он и знать не знает, что в честь этого итальянского коммуниста город назван, где автомобили собирают. А он в следующем году выпускается и будет режиссером. Это проблемы современного высшего образования, которым должны обладать максимум 10% населения. Тогда туда пойдут действительно лучшие люди, которые потом будут востребованы. Вы знаете, сколько на рынке сейчас работает людей с высшим образованием? А сходите в ту же «Галерею» — там много моих бывших выпускников сейчас торгует.

Ну нельзя пропагандировать курение детям. Может, ребенок потом и будет курить, но подталкивать его к этому нельзя. Я начал курить в четырнадцать и научил полдвора. В 26 лет бросил и больше никогда не брал сигарету, а другие курят всю жизнь. Вот [основатель и руководитель творческого объединения «Премьера», умер в 2007 году] Леонард Гатов, с которым мы одногодки, курил по три пачки в день. И просто сжег свой талант. Телевидение обязано ограждать общество от пороков, чтобы человек был социально полезным.

В свое время я студентов с факультета журналистики забрал на ГТРК, сделал им 1/10 ставки, и все они у меня работали. [Вице-губернатор Краснодарского края Анна] Минькова, [руководитель радиостанции «Казак FM» Виктор] Мальчевский, [гендиректор МТРК «Краснодар» Елена] Золотова, позже [главный редактор телеканала RT и МИА «Россия сегодня» Маргарита] Симоньян. Все они сейчас начальники. Все реализовались, потому что были хорошо обучены. Помнят ли меня? При встрече обнимают. С юбилеем вот поздравляли. Приятно, что не забывают.

Сегодня в прессе работает слишком много молодежи, тогда как хребтом любой профессии является средний возраст. У меня был знакомый редактор из немецкого журнала «Штерн» — такой 90-летний мухомор, который помнил еще Бисмарка. У него столько в голове, что ему и компьютера не надо. А у нас кого сейчас назначают? Одно время у нас главными редакторами всего были женщины. А потом их взяли и поувольняли.

О Ткачеве

С ним мы были очень дружны — я называл его Сашей, он дружил с моим сыном, крестил моего внука. Мы же Ткачева поддерживали на всех этапах, но он пришел со своей свитой, с выселковцами. Это были люди, которые еще вчера были никем и могли ползать по стенам. Они прекрасно понимали, что их выбросило наверх на короткое время. С [бывшим вице-губернатором Галиной] Золиной я познакомился, когда она работала кассиром в сберкассе. Если бы тогда кто-нибудь сказал, что она станет ректором Тимирязевской академии, то его бы приняли за сумасшедшего. При советской власти такие метаморфозы были невозможны. Люди находились на определенной высоте с учетом своих достоинств.

Управляет не губернатор — управляет челядь. Запомните: чиновник всегда думает о собственном благополучии. Журналисты для него только расходный материал. И при Ткачеве это так и было. Тогда было невозможно пробраться к губернатору. И чем дальше, тем сложнее это становилось. Все предшественники Ткачева были другие. Но тогда и люди были другие.

Однажды Ткачев позвонил мне и спросил: «Зачем вы критикуете [мэра Краснодара в 2000–2004 гг. Николая] Приза?» — «Потому что он негодяй». — «Я вам что сказал? Не трогайте его». — «Как не трогать, мы краевая телерадиокомпания». И что, потом он этого Приза выкинул чуть ли не с уголовным делом.

Потом появился [вице-губернатор Мурат] Ахеджак. Молодой, красивый, неглупый, но очень заточенный на власть. Он раздавал милости — и сразу пресса превратилась в стоящих по стойке цирковых собачек. Но не может долго существовать такая пресса. В конечном итоге это все разваливается.

Мне нравился Ткачев, да и сейчас он мне нравится по каким-то качествам. Но я не вписывался в его окружение, я имел свое мнение, которое высказывал. Я оказался не нужен окружению губернатора, меня посчитали отыгранным материалом. Я поначалу очень сильно переживал, а потом понял, что самая большая моя удача была в том, что меня вовремя выгнали. Моя мама мне всегда говорила, что я никогда не уходил вовремя. Но, к счастью, меня вовремя выгоняли.

О работе во власти

Я работал мелким чиновником в крайисполкоме и максимум, что мог сделать — пристроить по знакомству на хорошее место на кладбище. Я занимался жилищно-коммунальным хозяйством, и мне говорили: «Владимир Викторович, ворота нашего кладбища для вас открыты всегда». Я этим и пользовался. Я мог помочь только похоронить, но не просить же у родственников какие-то деньги за это. А сейчас все знают, куда идти и сколько кому заносить. А зачем это делать, зачем играть с огнем? Я получал зарплату, имел некоторые преференции, получал путевки на отдых и был доволен. Хотя на телевидении платили больше. Когда я был практикующим журналистом, то получал большие деньги — 320 рублей. Тогда журналистам хорошо платили. Зачем что-то брать? А еще ведь тогда и безжалостно сажали.

Я был пресс-секретарем мэра Самойленко, и пресса была мною довольна. Я сразу сказал: «Валерий Александрович, мне нужна большая хорошо обставленная комната и деньги на коньяк, бутерброды и так далее». У меня в администрации был своеобразный клуб, куда приходили журналисты, выпивали, общались, я помогал им получать информацию напрямую. Они приходили ко мне не как к чиновнику, а как к старшему товарищу по профессии. Я им помогал освещать какие-то темы, сбрасывал им информацию, которая нам была нужна, но при этом ничего не запрещал. Пресс-секретарь должен не изображать из себя начальника, а должен создавать положительный образ власти.

Однажды Самойленко на меня накинулся: «Почему на каждой остановке меня ругают матом за то, что повысили цену за проезд»? — «Так а кого они должны ругать? Это всегда непопулярная мера. Почему вы не приняли журналистов, не объяснили, для чего вы это делаете?» Нужно же вступать в диалог.

О 90-х

Что творилось в 90-е — вы себе не представляете. Утром иду на работу, а памятник Ленину, который раньше стоял перед ЗСК, свинтили. Оказывается, это сделали какие-то казаки по приказу губернатора. Мы нашли памятник в лесополосе под Васюринской в кукурузе. Памятник вернули, а Самойленко собрал пресс-конференцию, на которой заявил, что не позволит самоуправства.

Когда началась так называемая свобода, я помню, как газета «Комсомолец Кубани» начала ерничать и сделала репортаж из морга. Смакуя подробности, показывая то, что скрыто от глаз людей. Другой случай — некая дама написала большой репортаж о том, как спариваются ежики. Оказывается, они делают это в полной тайне. Эта женщина на коленях ползала за ежиками по лесу, а они не могли понять, чего ей от них надо. Ну зачем вы мучаете ежика, который ассоциируется с абсолютно милым персонажем из мультфильмов и сказок?

Самым демократическим способом было избрано первое Законодательное собрание. На его заседания можно было ходить, как в цирк. Кого там только не было, но за этих людей проголосовал народ. Конечно, много было таких, кто болтал и этим привлекал людей. Пришел какой-то врач из Горячего Ключа. Он всю жизнь ставил клизмы — и решил стать депутатом. И он обещал, что если его изберут, то он проведет троллейбус от Горячего Ключа до Джубги. Я спрашиваю: «А как вы это сделаете?» — «А как в Симферополе». — «А где взять электроэнергию?» — «Построим электростанцию». — «А как троллейбус будет подниматься в гору, да еще под большим углом?» — «Вот вы чиновник, тут сидите и вставляете нам палки в колеса», — ответил он мне тогда. В итоге его выбрали, и он стал депутатом. Потом через несколько лет я приезжаю в Горячий Ключ, смотрю: знакомое лицо. Спрашиваю: «А троллейбус где?» — «Какой троллейбус?» — «Который вы обещали». А он уже и не помнит — он побыл депутатом и вернулся ставить клизмы.

О советском кинематографе

Советский кинематограф, особенно послевоенный, был мощным инструментом пропаганды. Ценились фильмы, в которых не было ни грамма правды. «Кубанские казаки», 1949 год, в стране голодуха, а на экранах изобилие. Смотрели фильм «Девчата»? Вот где счастье — в общежитии. Но в этой неправде были свои плюсы. У человека была отдушина, он приходил в кинозал и отдыхал душой, проникался симпатией к положительным героям, семейным ценностям, детям. А сейчас же невозможно на это смотреть — один девять человек убил, другой двенадцать.

Тогда у нас на Кубани снималось очень много фильмов. Однажды мой знакомый Саша Ласько, большой знаток кино, попросил свозить его в Усть-Лабинск, где снимали фильм с участием знаменитого актера Георгия Юматова. Фильм назывался «Стряпуха». Мы приехали туда и узнали, что фильм снимается на другом берегу Кубани в Красногвардейском районе. Мы приехали. Стоят декорации, выставлен свет, никого нет, сидят за столом два молодых парня и пьют молоко из огромной бадьи. Пригласили нас присесть, предложили молока. Когда мы начали говорить про Юматова, они переглянулись и сказали, что зря мы его ищем, он где-то сейчас пьет. Рассказали, что они тоже снимаются в кино, но пока никому не известны. Это были Владимир Высоцкий и Лев Дуров. Последнего режиссер Кеосаян в итоге выгнал со съемок. Потом я уже узнал, что Высоцкий тогда в перерывах между съемками давал свои первые концерты в станице Красногвардейской.

У нас был очень хороший журналист Сережа Милюков, который знал многих актеров и находился в дружеских отношениях с Юрием Никулиным. И вот мы приехали в Туапсе, где снималась «Бриллиантовая рука», отправились на эти самые Черные камни пообщаться с известным актером. Никулин сидел перед нами в семейных трусах, где-то рядом бродил Андрей Миронов, и наш друг начал вести киноведческие беседы, рассуждать, почему новый фильм Бондарчука «Война и мир» получился не очень. Ну и спросил мнение Никулина — в чем же причина? И знаменитый актер ответил: «Понимаешь, режиссер — гениальный, актеры — потрясающие, а вот роман — говно».

Версия страницы для ПК