«Краснодарские художники не хотят уезжать в Москву и Питер». Интервью с куратором «Типографии» Еленой Ищенко

В начале ноября культурный центр «Типография» объявил о том, что у заведения впервые официально появился куратор. Им стала Елена Ищенко — художественный критик, соосновательница независимого журнала о современном искусстве России aroundart.org.

Денис Куренов поговорил с первым официальным куратором «Типографии» о пятилетнем пути культурного центра, российском современном искусстве, недостатке арт-критики в Краснодаре, кубанской патриархальности и сексизме, а также о том, как будет происходить превращение «Типографии» из самоорганизованного пространства в институцию современного искусства. 

Впервые ты побывала в «Типографии» в прошлом году, потом делала там проект «Гаража» «Открытые системы». Прошло чуть больше года, и ты стала первым официальным куратором «Типографии». Как так получилось?

— С одной стороны, все получилось достаточно спонтанно и неожиданно. Даже для самой меня. С другой, мне кажется, к этому все шло. Работая над «Открытыми системами», я поняла, что хочу продолжать делать проекты в «Типографии». Я часто приезжала в Краснодар за последний год, видела, что здесь происходит. И когда осенью у «Типографии» появился директор — Олег Сафронов, перед ним встала задача найти человека, который содержательно и концептуально сможет очертить деятельность «Типографии» как культурного пространства Краснодара.

Я предложила свою кандидатуру, сказав, что мне это интересно. Предложила программу, ее одобрили. Мою фигуру обсудили с меценатским советом, все остались довольны. Так все и произошло.

Правильно ли брать на такую должность человека не из Краснодара?

— Я думала об этом, но мне кажется, что сторонний взгляд — он крайне важен. Я видела процессы, которые происходят в «Типографии»: как делаются выставки, проходят киноклубы, дискуссии, как осуществляется вся публичная программа культурного центра. И у меня появлялись идеи, как это можно изменить.

Как человек со стороны, я могла заметить те вещи, которые не замечают люди, находящиеся внутри этого процесса. Ребята из группировки «ЗИП» по сути выполняли функцию кураторов «Типографии» на протяжении пяти лет. Понятно, что за это время они оказались настолько внутри процесса, что часто не было времени и сил, чтобы отстраниться и посмотреть, как это может еще работать.

Появление официального куратора, директора, как я понимаю, связано напрямую с тем, что «Типография» планирует получать финансирование от «Гаража»…

— Да, конечно, во многом именно это событие поставило вопрос, как нужно меняться «Типографии», как ей быть более организованной, как привлекать новых людей. Группировка «ЗИП» и меценаты «Типографии» уже и раньше, конечно, стремились к этому. Но вместе с планами о поддержке «Гаража» было принято окончательное решение. «Гараж», конечно,  ждет новых проектов и развития от «Типографии».

Летом «Типографии» исполнилось пять лет. Какой «Типография» видится человеку не из Краснодара? Как ты оцениваешь эту историю длиной в пять лет?

— В рамках «Открытых систем» мы делали исследование самоорганизованных художественных инициатив — всех выставочных пространств, которые организуют художники, имея минимальные бюджеты, какую-то минимальную поддержку. Изучая эти пространства, ты, конечно, не можешь не обращать внимание на то, что происходит в городе, — какие художники существуют, какими художественными практиками они занимаются.

Так вот, Краснодар был одним из немногих городов, в котором — благодаря КИСИ, фестивалю «Может» и «Типографии» — сформировалась особая ситуация: из города очень мало художников уезжает. Т.е. сформировалась среда, в которой художникам интересно работать, интересно развиваться, появилось художественное сообщество, и мало кто уехал в Москву или Санкт-Петербург. Очень многие продолжают работать в Краснодаре. По сравнению с другими городами России эта ситуация парадоксальная: часто главная цель, которую ставит себе региональный художник, — уехать в Питер или Москву. Сначала поучиться, а потом вообще остаться, потому что в его родном городе — вакуум, нет возможностей для развития и содержательного общения.

С появлением «Типографии» — публичной открытой площадки, работающей не только внутри сообщества, но внутри городской культурной среды — для краснодарских художников открылась возможность для развития и самореализации. Это реально уникальный пример.

Т.е. в других регионах подобных «Типографии» пространств нет?

— Ближе всего по характеру — ВЦСИ,  Воронежский центр современного искусства. Он также был основан группой выпускников местного университета, часть которых еще училась и в московском ИПСИ — Арсений Жиляев, Мария Чехонадских. Многие из тех, кто основал ВЦСИ, уже уехали из Воронежа. Но там все продолжает активно развиваться. Школы, мастерские, резиденции, появляются все новые и новые люди, которые хотят быть не только художниками, но и кураторами, арт‑критиками.

В Краснодаре, кстати, с этим ведь беда. Ни кураторов, ни арт-критиков толком‑то и нет. Одни художники, которых становится все больше…

— Да, это действительно проблема. Критического дискурса очень не хватает. И с этим надо что-то делать. Но такая ситуация не только в Краснодаре — критика как институт появляется уже после того, как сформировалась какая-никакая система. Но c отсутствием критики возникает опасность, что все художественное сообщество может замкнуться само на себе, лишиться воздуха. Так что Краснодару нужна как арт-критика, так и адекватная реакция на нее со стороны художников.

Буквально за несколько месяцев до появления «Типографии» в Краснодаре как будто по чьему-то неведомому сценарию разыгрался драматический спектакль «Краснодарские власти, Марат Гельман, современное искусство и казаки». Ты, наверное, помнишь эту историю. Сначала экс-губернатор Кубани Ткачев заявил о том, что вместе с Гельманом сделает в Краснодаре ЦСИ. А потом что-то пошло не так и про эту историю забыли.

Между срывом открытия выставки Гельмана и запуском «Типографии» временной интервал всего в два месяца. Понимаю, что все эти вопросы из серии «а вот если бы» имеют не очень приятный налет, но в этом случае я не могу от такого вопроса удержаться. Как думаешь, не стал ли провал проекта Гельмана в некотором смысле счастливым случаем для краснодарского совриска?

— Сейчас мне кажется прекрасным то, что у Марата Гельмана ничего не получилось сделать в Краснодаре. Потому что когда появляется подобная институция — она часто выжигает, уничтожает то, что само созревает в городе. Люди сами пытаются что-то делать, как-то развиваться, формировать сообщество, а тут приходят богатые ребята со своими людьми, со своими идеями, со своей авторитарной риторикой — и все эти маленькие, но очень важные ростки могут быть уничтожены.

Я была в Перми, когда начиналась пермская история Гельмана. Да, там было, конечно, потрясающее ощущение подъема, активности. Пермская художественная галерея находилась в церкви, и в ней проходили секции экономического форума. Приходишь в церковь, чтобы послушать Анатолия Чубайса, — невероятно! Это все воодушевляло.

Но при этом это была привозная история. История, которая диктовала свои условия, которая часто не шла на диалог с местным сообществом, когда кураторы программ прямо заявляли, что они лучше знают, как и что нужно делать в Перми. Такой подход убивает возможность для реализации местного художественного сообщества. По-моему, важнее вот эти, может быть, бедные инициативы, которые при этом могут стать платформой для сплочения локального художественного сообщества, нежели большие музеи с довольно-таки сомнительными проектами, которые ориентируются только на зрителей и на хайп в прессе. 

Когда Гельман приехал, то в Краснодаре был сумасшедший переполох. Все внезапно увлеклись современным искусством, многие сразу захотели стать художниками. Очень комичная история на самом деле. Не опасаешься ли, что после финансирования «Гаража» произойдет нечто подобное?

— Это ужасная ситуация, конечно, когда искусство превращается в такой инструмент. Мне «ЗИПы» рассказывали, что тогда творилось. Кстати, когда опубликовали новость, что я стала куратором, мне стали писать люди — мол, хочу у вас сделать выставку. Но мне кажется, что вообще почти всегда понятно — действительно ли человеку интересно этим заниматься, действительно ли интересно сделать проект именно на этой площадке, видит ли он что-то в этом помимо хайпа и возможности заработать или нет. Моя цель — поиск и работа с теми, кому интересны художественные практики, их развитие, социальные ситуации, диалог с местным сообществом — вот эти все банальные вещи, которые тем не менее важно постоянно проговаривать.

Краснодар, а, точнее в целом Кубань, в медийном поле окутана облаком клише, связанных с крайним консерватизмом, традиционными ценностями, казачеством и т.д. Ощущаешь ли ты все это?

— Это сложный вопрос — как формируется мнение о городе. Я недавно была в Екатеринбурге, делала там выставку в рамках параллельной программы Уральской биеннале. Я очень много времени там провела. И вот какой, допустим, образ Екатеринбурга в глазах рядового человека, который каждый день телевизор смотрит? Наверное, это заводы какие-то, акцент уральский, работяги с завода полупьяные. Что-то такое же, да?

Но здесь вообще все по-другому. Да, здесь есть заводы. Но завод — это не про пьяных мужиков брутальных. Завод — это индустриальность. Термин, который как раз разрабатывает и разбирает Уральская биеннале современного искусства.

В Екатеринбурге вообще очень свободная ситуация. Это один из немногих городов в России, где гражданское общество способно противостоять РПЦ. Несколько лет назад там хотели установить храм на одной из центральных площадей на проспекте Ленина, но местное сообщество сумело отстоять это пространство. В итоге РПЦ установила такую палаточку с куполом и табличкой, что, мол, раньше здесь была церковь, а теперь вот церкви нет.

И так, мне кажется, с каждым городом. Да, в Краснодаре есть казачество, консерватизм, но все равно есть прослойка людей, которые мыслят по-другому, которые не вписываются в эти рамки.

В начале декабря мы приступим к работе над выставкой, тема которой как раз связана с этим — с идентичностью юга. Хочется взять эти концепты, с которыми ассоциируются Краснодар и Кубань, и попытаться понять, из чего они состоят, как с ними можно бороться или, наоборот, взаимодействовать и найти то, что близко нам.

Но вообще я чувствую в Краснодаре определенную патриархальность и такой неосознанный сексизм. Даже в культурной среде. Недавно я столкнулась с разговором о том, что не стоит брать на работу женщину c ребенком, потому что у нее уже не будет профессиональных амбиций. Сама возможность такого высказывания от человека, которого я считаю умным, образованным и современным, исходит из этой ситуации патриархальности, которая, возможно, присуща Кубани в большей степени, чем другим регионам.

Не присутствует ли, по твоему мнению, во взгляде крупных институций и кураторов на краснодарское искусство некоторая экзотизация? Мол, вот она, настоящая дикая Россия — из-под горячего южного солнца да из-под казачьей папахи. Элементы подобной экзотизации мне были заметны в некоторых кураторских проектах. Тут я в первую очередь имею в виду выставку краснодарских художников «Хлеб», которую курировал, простите, Арсений Штейнер.

— Мне вообще не нравятся попытки объединения художников по такому принципу: если они из одного города, то у них должно быть и что-то общее в искусстве.

Сейчас, на мой взгляд, ситуация меняется, и такого экзотизирующего взгляда — посмотрим мы из своей продвинутой, современной Москвы на этот хлебный Краснодар, на житницу России — уже, конечно, нет. Все становится более гомогенным.

Самый яркий пример выставки российского искусства последнего времени — Триеннале «Гаража» — уже не экзотизировал художников. Колониальность взгляда чувствовалась, конечно, но это внутри самой ситуации разделения на центр и регионы. Чувствовалось какое-то ощущение художника как мастера, который где-то там что-то творит. Но какого-то разделения, что художники с Урала говорят про заводы, а из Краснодара — про хлеб, такого уже не было, конечно.

Недавно разговаривал с одним своим знакомым, молодым художником. Он рассказывал мне о своем опыте подачи заявок на стипендии от «Гаража» и на винзаводовский «СТАРТ». И он был в шоке от того, что самое важное в этих заявках — это не сами выполненные им работы и проекты, а правильное заполнение CV, вот эта вся бюрократия.

В связи с этим хочу такой вопрос задать. Есть распространенное мнение, что современное искусство — это область свободы, пространство креативности и самореализации, где тебе не надо подрезать имеющиеся крылья и т.д.

Но по факту молодой художник сталкивается с тем, что ему в первую очередь надо быть хорошим менеджером и правильно заполнять портфолио. Вместо панка и дадаизма — бухгалтерский учет работ и бессонные ночи в Excel.

— У меня двоякое отношение к этому. Я понимаю, что правильно заполненная заявка — она просто экономит время. В том смысле, что ты пишешь не какой-то текст от себя, а заполняешь пункты, и эти пункты позволяют человеку, который заявки отсматривает, концентрироваться и выделять то, что нужно выделить. А в заполнении этих пунктов ты свободен.

Или вот такой пример. Кто-то хочет показать свой фильм в «Типографии». И кидает ссылку на страницу фильма «ВКонтакте». И все. Как можно дать ответ, не понимая, почему человек хочет показать этот фильм именно в «Типографии», о чем он, почему важен именно сейчас. И потом человек жалуется, что это цензура — необходимость смотреть фильмы перед показом их в «Типографии». Но ведь у центра есть свои цели и задачи, мы не кинотеатр. Ну и хочется, чтобы фильм мне присылали не в виде ссылки на страницу в социальных сетях, а с аргументированным комментарием и желательно на почту.

Действую ли я здесь как менеджер-бюрократ, который требует от художника соблюдения условностей? Или это все-таки нормальная ситуация? Ведь просто легче так будет работать. И у тех же людей, которые мне отправляют заявки, будет больше шансов.

А если мы посмотрим на это с другой ситуации. Сам факт вовлечения художников в эту бюрократическую игру, в этот процесс. С одной стороны, художники делают выставки про свободу там, анархию, самоорганизацию. А с другой стороны — они в этой бюрократической структуре. Нет ли тут рассогласования? Делать работы об анархии, свободе и эмансипации, но проводить их через этот бухгалтерско-бюрократический фильтр — это нормально?

— Это очень сложный вопрос, все-таки от художника в меньшей степени требуют этой бюрократической игры, все-таки между художником и институцией есть посредник в виде куратора или координатора. Сейчас мы в «Типографии» как раз пытаемся выстраивать этот, как ты говоришь, бухгалтерско-бюрократический фильтр. Мы пытаемся в новой ситуации выработать методы своей работы — чтобы, с одной стороны, выработать структуру, запустить работающие процессы, а с другой — сохранить сложившиеся здесь горизонтальные связи, контекст самоорганизованной инициативы. Хотя фактически «Типография» превращается в институцию, и без этого ее развитие сложно представить — как показывает опыт участников проекта «Открытые системы», любая самоорганизация должна развиваться. Я постоянно думаю над этим: как сделать так, чтобы все работало — производство выставок, публичной программы, — но не превратилось в тяжеловесную бюрократическую машину. Надеюсь, что нам это удастся.