Марат Гельман: О Краснодаре, Черногории, совриске и консерватизме

Марат Гельман рассказал о причинах причинах неудачи своего "краснодарского проекта", а также о перспективах современного искусства

В феврале 2012 года губернатор Кубани Александр Ткачев объявил, что вместе с галеристом Маратом Гельманом обсуждает идею нового культурного проекта для Краснодара.
В планах краевых властей было создание Центра современного искусства, открытие арт-резиденции и превращение Краснодара к началу сочинской Олимпиады в один из флагманов российской культуры. "Кубань должна греметь на культурном фронте", – писал глава региона в своем твиттере.

Но уже первая масштабная выставка, проходившая под кураторством известного галериста, встретила сопротивление части кубанского общества. В мае 2012 года представители православной общественности и ультраконсервативных организаций сорвали открытие выставки "ICONS".
После этого губернатор Кубани решил, что Центр современного искусства откроется в Краснодаре, но уже без Марата Гельмана. "У Гельмана нет патента на Кубань. У нас свои художники, свое искусство", – отметил А. Ткачев.

Центр современного искусства в Краснодаре за прошедшие три года так и не появился. А Марат Гельман покинул не только Кубань, но и Россию. С лета 2014 года галерист занимается культурным проектом в Черногории. Краснодарская же культурная жизнь поддерживается усилиями местных художников и сочувствующих им меценатов.

В интервью порталу ЮГА.ру Марат Гельман рассказал о причинах причинах неудачи своего "краснодарского проекта", а также о перспективах современного искусства в столице Кубани и в России в целом.

Почти три года прошло со времени открытия в Краснодаре выставки "ICONS", которую Вы курировали. Тогда открытие было перенесено на следующий день в связи со скандалом: представители различных консервативных сил призывали бойкотировать выставку. Связан ли Ваш переезд в Черногорию с тем, что консервативное давление распространилось на всю территорию России?

– Для переезда в Черногорию у меня было несколько причин. Главная причина – это, конечно, сам черногорский проект, инициированный компанией Dukley, который мне очень интересен. И даже если бы Россия в последние годы не дрейфовала в сторону консерватизма, то я бы все равно согласился на приглашение в Черногорию. Для меня это интересный вызов. Молодая страна, где востребованы культурные проекты. Это во многом связано со структурой черногорской экономики. Больше 80% бюджета – это туризм, а его можно активно стимулировать при помощи культуры.
Но заниматься активным поиском проектов за рубежом я стал не только из-за того, что ухудшилась культурная атмосфера, но и из-за того, что наша власть потеряла адекватность. Например, некоторые люди во власти решили, что директора музеев должны быть обязательно лояльны Путину. Или, например, у меня было несколько проектов с частными инвесторами. Но власти смогли их убедить в том в том, что сотрудничать со мной – значит огрести проблемы от них. Фактически можно говорить, что меня "вытолкали" из страны.

Среди тех, кто пытался сорвать Вашу выставку в Краснодаре, были представители самых разных политических и общественных организаций: коммунисты, представители ЛДПР, православные активисты, казаки. По-вашему, это связано с некой консервативностью, исторически присущей Кубани? Или была спланированная акция определенных сил?

– Знаете, когда я ходил по Краснодару, то видел перед собой красивый европейский город, полный современных людей. Но когда я заходил в администрацию, то все, к сожалению, менялось. Мне кажется, что в России есть три, скажем так, пространства – это XIX век, XX век и XXI век. На Кубани у власти находятся люди XIX века. И я говорю сейчас не о какой-то коррумпированности или чем-то подобном. Я говорю о том, что эти люди живут в прошлом. В их представлении и весь Краснодарский край такой.
Так что да, я согласен, что на Кубани есть все-таки какая-то историческая предрасположенность к консерватизму. Она заключается в том, что пропорция людей, живущих в прошлом, здесь выше, чем в других регионах.

Думаю, что люди в эшелонах власти боятся будущего, не понимают его и не видят себя в нем. Поэтому создается комфортный образ прошлого, который пытаются инсталлировать в современность. И надо признать, что пока это получается. Местным властям удалось создать в массовом сознании образ Кубани как такого домостроевского региона.

Во время Вашего пребывания в Краснодаре вы познакомились с большим кругом художников и просто тех, кто ценит современного искусство. Разве их количество не позволяет говорить о том, что домостроевским наш регион не является?

– Верно. И сначала я даже не мог понять, почему их так много в таком консервативном мирке. Сейчас же, в Черногории, я немного начал понимать. Все-таки для человека очень важен климат. Например, ребята из известной группы "Recycle", которые недавно открывали выставку в Лондоне, которые активно работают в США, в Венеции готовится их большой проект… Даже они до сих пор остаются в Краснодаре!
Думаю, что за счет богатства природы и прекрасных климатических условий Кубань как раз и располагает к тому, чтобы даже известные на весь мир художники не переезжали в Москву и крупные мировые столицы.
Другой вопрос, что есть определенные проблемы, связанные с сосуществованием этих людей и консервативного властного аппарата.

Консервативные ценности – отнюдь не монополия нашего государства, для многих стран и регионов эта повестка столь же актуальна. На Ваш взгляд, кубанский консерватизм чем-то отличается от мирового?

– Да, действительно, надо понимать, что консерватизм бывает разный. Возьмем, к примеру, Техас. Это один из наиболее консервативных штатов в США. Там тоже чтут традиции и прошлое. Но это локализовано в некую индустрию культуры и развлечений. Есть музеи, гиды, парки развлечений. Прошлое чтут, но и будущее не хоронят под глыбами традиций.
Вообще, к прошлому есть разные отношения. Например, позиция художника по отношению к своему учителю. Он делает новые работы, он не копирует его наследие. Он вдохновляется работами, вступает с ними в диалог, но по факту создает новые произведения. Или ученый-исследователь, который, например, изучает XV век. Он же не ходит в одежде тех времен.

А в наших властных эшелонах культивируется мнение, что хорошее отношение к прошлому – это его копирование. И это приводит к казусам, потому что прямое воспроизведение прошлого, конечно, невозможно.
И самое неприятное, что прошлое используется в качестве орудия против будущего. Это не просто канон, это способ показать, что настоящее несовершенно и аморально, а современное искусство не достойно звания "искусство".

После выставки "ICONS" в Краснодаре повысился интерес к современному искусству. Летом того же года был открыт Культурный центр "Типография", который является локацией арт-группировки "ЗИП". Каким вы видите будущее подобных некоммерческих проектов с отсутствием муниципального и регионального финансирования?

– Такие проекты очень важны, потому что в подавляющем большинстве случаев искусство – это результат активности частного лица. Просто вопрос в том, что государство должно поменять политику: вместо того, чтобы заниматься искусством, оно должно поддерживать независимые инициативы. Это такой естественный процесс. Понятно, что в России уже долгое время не было естественных процессов, поэтому нужны всевозможные встряски и усилия. Но в будущем, безусловно, место таких инициатив в культурном ландшафте является очень и очень важным.

Если говорить конкретно об арт-группировке "ЗИП", то меня разочаровало, что они не поддержали Pussy Riot, которых казаки избили во время Олимпиады в Сочи. Я немного знаю про сложные отношения "ЗИПов" с участницей Pussy Riot Лусинэ Джанян, но это не отменяет того, что художники должны проявлять элементы цеховой солидарности. Сегодня ситуация в стране такая, что "солидарность" для художника не менее важное слово, чем "свобода".
Но сильно упрекать "ЗИПов" в нынешней ситуации было бы неправильным. Так что я желаю им просто выжить в современных суровых условиях.

А как Вы относитесь к Лусинэ Джанян, которая активно занимается политическим искусством?

– Лусинэ – замечательный художник, она пытается в искусстве найти некую новую искренность. Это, наверное, тенденция в современном искусстве – художники снова хотят быть простодушными.
Уверен, что ее ждет масштабный успех. И во многом это связано с достаточно интересной комбинацией в ее творчестве: она и живописец, и акционист.
Живопись – это язык аналитический; художники, которые работают с кистью, размышляют и впечатляются. А акционисты – художники радикального свойства и быстрого реагирования. И этим сочетанием Лусинэ очень интересна.

Расскажите, пожалуйста, о Вашем сотрудничестве в рамках черногорского проекта с краснодарским скульптором Валерием Казасом.

– У нас в Черногории есть арт-резиденции, где художники могут жить и работать один-два месяца. Туда я и пригласил Валеру. Уже через две недели он сделал работу для одного элитного поселка. Мы помогли ему подготовить презентацию и думаю, что уже к маю он завершит свой большой проект.

Я считаю Валеру Казаса последним русским модернистом. Он работает с чистой формой. Работает радикально, может, поэтому его многие и не понимают. Не только в Краснодаре, но и в России. Я не знаю, насколько Казас известен в Краснодаре, но, на мой взгляд, он очень серьезный художник. Уверен, что после проекта в Черногории для него начнется новый этап в карьере. Все-таки двадцать скульптур в одном месте – это очень эффектно.

Вы уже более полугода работаете в Черногории. Какие впечатления от этой страны? Можете ли как-то сравнить Кубань и Черногорию с точки зрения культуры, менталитета?

– Черногория – европейская страна. Популярные в России разговоры о каком-то особом менталитете или пути ведутся разве что в академической среде интеллектуалов. И во многом это связано с тем, что здесь все города разные. В одном живут боснийцы, в другом – сербы, в третьем – хорваты. Они вместе только потому, что им это выгодно. Люди заняты экономикой, люди заняты интеграцией в Европу, а разговоры о каком-то особом пути не выводятся на политическую авансцену.

В Черногории очень любят Россию и русских. Это особенно заметно, причем в этой любви не присутствует какая-то политическая подоплека. Русских любят как те, кто поддерживает нынешнюю политику нашего государства, так и те, кто выступает против нее.

Что касается моего черногорского проекта, то могу сказать, что он в какой-то степени является революционным. Это касается, скорее, не радикальности каких-то работ или арт-объектов, а самой идеи проекта. Мы делаем проект, который укладывается в разрешение экономических проблем страны. Скажем, сезон, когда приезжают туристы, длится всего три месяца, а хорошая погода здесь стоит восемь месяцев. Соответственно, мы все события проводим на весну и осень, чтобы повысить приток туристов в это время.
Или, например, такой сюжет. Черногория объективно является не очень известной страной. Как в общем, так и на карте современного искусства. Хотя Марина Абрамович, одна из самых популярных современных художниц, – черногорка. И мы договариваемся с ней, с другими крупными художниками, чтобы они делали свои проекты в Черногории, тем самым инвестируя в ее туристический имидж.

Понятно, что Черногория уже не сможет конкурировать, например, с немецким автопромом, поэтому надо найти какие-то универсальные творческие продукты, которые будут конкурентоспособны на мировом рынке. У нас есть свое представление о том, что это такое. И мы стараемся это реализовать.

Сталкивались ли Вы в Черногории с давлением "традиционалистов"?

– Нет, таких проблем у меня не было. Единственная организация, которая пытается со мной конфликтовать, – это Россотрудничество. Это такой идеологический орган, вынесенный за пределы российского МИДа, который координирует посольство и все связанные с ним вещи. В целом, у меня со всеми хорошие партнерские отношения: с премьером страны, мэрами городов, директорами музеев. Со всеми ними у меня хорошие отношения. Мы создаем не корпорацию, а ситуацию, поэтому сотрудничаем со всем черногорским обществом.

Марат, а возможно ли нормальное существование региональной среды искусства без института критики? Зачастую многие выставки краснодарских авторов остаются вообще без рецензий, или о них пишут только федеральные СМИ. Профессиональных критиков, хорошо разбирающихся в тенденциях современного искусства, в Краснодаре в разы меньше, чем самих художников…

– Это глобальная проблема. Но, если затрагивать практическую сторону, есть один важный момент. Все движется вокруг университета. Художественный критик, если он живет, например, не в Нью-Йорке и не в Москве, не может получать столько денег, чтобы хватало на жилье, еду и так далее. Это касается не только Краснодара, но любого не столичного города. Поэтому университеты пытаются собрать качественный преподавательский состав, который мог бы являться таким критическим инструментом. Но, насколько я понимаю, существует серьезный кризис в краснодарском художественном образовании. Как следствие – отсутствие художественных критиков.

Когда я работал в Перми, то в качестве художественных критиков мы задействовали именно преподавателей местных вузов. Причем до этого они этим никогда не занимались. Но высокий уровень теоретической подготовки позволил им осмыслять современное искусство и делать качественную критику.

И последний вопрос – о современном искусстве в целом. Современное искусство в рядах консерваторов представляется как один из элементов "западных ценностей". Как Вам кажется, существование современного искусства возможно только в русле либерально-капиталистических ценностей?
И как вы прокомментируете то, что в творчестве многих популярных представителей российского "совриска" присутствует антикапиталистический и антилиберальный пафос? Например, апелляции к марксизму у Дмитрия Гутова, к ультраправому почвенничеству у Алексея Беляева-Гинтовта или к анархизму у молодого поколения художников?

– Действительно, после того, как в России на протяжении почти 70 лет царствовал соцреализм, а "совриск" рождался за пределами России, было ощущение того, что современное искусство – исключительно западное влияние. Но не стоит забывать, что на формирование "совриска" огромное влияние оказали русские художники начала XX века. Русский авангард – один из предвестников того, что принято называть современным искусством. И можно говорить о том, что это именно Россия повлияла на буржуазный западный мир и очень сильно изменила его.

Искусство в разное время играет разные роли. И если у нас в стране главная проблема – это отсутствие свобод, демократии и либеральных ценностей, то искусство говорит именно об этом. Если у нас в стране главная проблема – изоляция от остального мира, то искусство играет роль разрушителя этих границ.
Но если мы берем современное искусство европейских стран, то там оно стоит на позициях социальных и даже социалистических ценностей. Поднимаются вопросы угнетенных групп, несправедливости капиталистического устройства. То есть искусство всегда выполняет важную актуальную роль.

Антикапиталистический пафос в наших русских реалиях долгое время выглядел как какая-то экстравагантная попытка быть европейцем внутри неевропейской страны. Но сейчас я думаю, что Дмитрий Гутов, давно критикующий капитализм, во многом был прав. Потому что наш капитализм во многом уродлив – в смысле несправедливости, коррупции, пропасти между богатыми и бедными.

Но еще раз подчеркну, что сводить искусство к выполнению какой-то одной роли было бы неправильным. Например, в США (стране относительно молодой) искусство формировало традиции по причине отсутствия таковых. В Китае был период, когда искусство выполняло функцию моста между культурами и иллюстрировало факт того, что Китай – часть огромного мирового пространства.
В России же, на мой взгляд, сейчас особо актуальны проблемы свободы, именно поэтому современное искусство зачастую созвучно либеральным ценностям. Но да, есть и другие примеры, о которых вы упомянули.

Версия страницы для ПК