Квир-фестиваль и транс-лагерь на Кубани. Неанонимные монологи гостей «Черноморья-2017»

В Краснодарском крае в июне в третий раз прошел квир-фестиваль «Черноморье-2017», в котором приняли участие более 40 человек из многих городов России. В рамках фестиваля проходили просветительские и развлекательные мероприятия, а также был устроен транс-лагерь, посвященный проблемам трансгендеров. Портал Юга.ру записал монологи трех участников фестиваля.

О том, что на Кубани проводится квир-фестиваль, я знал давно. Наверное, с момента его основания. Но так как живу не в Краснодарском крае, то особого внимания на него не обращал. Просто так ехать туда для меня было бы сложно. Но в этом году — спасибо организаторам — меня и моего партнера пригласили провести семинар. Мы, конечно, согласились.

«Черноморье» — это совершенно уникальный для России проект, такого у нас больше нет нигде. Это пространство, где у представителей ЛГБТ есть возможность свободно отдыхать, общаться и не думать о вопросах безопасности, находясь при этом далеко от «цивилизации».

Большинство участников фестиваля — это просто ЛГБТ-люди, которым хотелось спокойно провести время среди своих. Это не какое-то профессиональное мероприятие, где большинство участников — активисты. Фестиваль был заточен в основном на отдых. Люди участвовали в мастер-классах, играли в квесты, занимались спортом и просто общались.

Организация была потрясающая, все обошлось без проблем, прошло очень гладко. Как человек, который часто имеет отношение к организации мероприятий, я представляю, какая работа за этим стоит, и я очень рад, что обошлось без неприятностей.

Я трансгендерный человек. Поскольку я занимаюсь активизмом, то все мои коллеги и друзья, разумеется, знают о моей идентичности, я полностью открыт. Другой вопрос в том, что среди моих друзей остались только те, кто знает о моей идентичности и принимает ее.
Я начал жить открыто два года назад, и с тех пор мой круг общения поменялся почти полностью. В какой-то момент я просто завел новые страницы в социальных сетях, под новым именем, и позвал туда всех, кто хочет продолжать со мной общаться. И, скажем, из университетских друзей (я учился в Москве) добавилось только три человека. Так что сейчас я общаюсь в основном с другими ЛГБТ-людьми.

Ощущаю ли я давление со стороны общества? Сложно сказать. Опять же, у меня достаточно узкий круг общения. На улице со мной никаких происшествий не происходило. Но я часто испытываю тревогу: как я выгляжу, как смотрят на меня люди, не хотят ли они сказать мне что-то неприятное или что-то сделать. Иногда такие происшествия происходят с моими друзьями — они подвергаются оскорблениям, на них нападают. В работе я тоже сталкиваюсь с такими историями — историями травли, нападений, угроз. Думаю, мне просто везет. Но это если говорить о прямых столкновениях с обществом.

Непрямого давления много, и часто это давление оказывается через совершенно неочевидные вещи, которые мы мало замечаем. Это и гендерное насилие, которое касается не только ЛГБТ: нам постоянно говорят, как выглядеть, как жить, как работать. Об этом говорят СМИ, об этом говорит реклама. Если отличаешься, то постоянно сталкиваешься с информацией о том, что ты «не такой», «неправильный».

На Кубани я был всего несколько дней. У нас было полтора дня в Краснодаре и три дня на фестивале. Но даже по разговорам становится понятно, что отличия между Санкт-Петербургом и Кубанью есть: и в том, кто является главными противниками ЛГБТ-сообщества, и в общей ситуации в регионе.

В Санкт-Петербурге есть несколько ЛГБТ-организаций, много возможностей для просвещения, для того, чтобы общаться друг с другом, получать помощь, если она нужна. На Кубани все только начинается. Люди не так много знают об ЛГБТ, у них больше стереотипов. Открытых ЛГБТ-людей меньше, поэтому меньше возможности узнать о том, как мы выглядим на самом деле. Я думаю, скоро это начнет меняться — процесс уже пошел.

Самые главные отличия узнаются, пожалуй, совершенно случайно. Например, мы с партнером думали, не съездить ли нам на день в горы, и нам сказали: «Только будьте осторожнее в Майкопе, там небезопасно». И вот представить ситуацию, что в нескольких часах пути от Питера есть крупный город, в котором действительно очень небезопасно, — сложно.

На фестивале некоторые участницы говорили о том, что это первый раз, когда они просто проводят время с другими ЛГБТ-людьми. Это тоже удивительно — по моим наблюдениям, в Санкт-Петербурге люди все-таки как-то находят друг друга и группируются, дружат, проводят вместе время, даже если это происходит вне активизма.

Возможно ли проведение в России гей-прайда? Такого, какие сейчас проходят в Европе или США, вряд ли. Но нужно помнить, что гей-прайд изначально не фестиваль разнообразия, а протестная акция. Они начинались из протеста против дискриминации, из стремления к тому, чтобы общество наконец-то увидело ЛГБТ, обратило внимание на наши проблемы. Поэтому, думаю, каждое наше публичное мероприятие, каждый уличный протест — это уже прайд.

О фестивале мне рассказали самарские друзья — в этом году я участвовал в первый раз. Почему? Это крутая возможность пообщаться с активистами и активистками из разных регионов, обменяться контактами и опытом работы с ЛГБТ-сообществом, который я увез домой вместе с коробкой разноцветных ракушек с морского побережья.

Иногда людям важно просто побыть в обстановке, где никто не будет тыкать пальцем, задавать неловкие вопросы и нападать. Такие встречи, на мой взгляд, очень важны для усиления и развития ЛГБТ-движения. Я рад, что смог приехать, я узнал неожиданно много нового за пару дней фестиваля, можно сказать, подрос. И теперь буду делиться приобретенными знаниями с другими.

В прошлом месяце самарская администрация запретила проводить нам радужный флешмоб в честь Международного дня борьбы с гомофобией. Мы хотели просто постоять с плакатами и запустить шарики, а получили отказ с формулировкой «цели мероприятия не соответствуют положениям Конституции РФ». Интересно, каким положениям?

Самара — это совсем не самый гомофобный город России. Но я знаю людей, которых здесь били, например, за радужную ленту на рюкзаке. У меня также был не слишком приятный случай с группой подростков — заинтересовались моей андрогинной внешностью. И случаев агрессии, нападений и убийств на самом деле достаточно. Но, с другой стороны, у нас в Самаре есть судебный прецедент, благодаря которому трансгендерной девушке сменили документы без операций. Где-то изменения происходят в лучшую сторону, где-то в худшую.

Все мои друзья знают о моей гендерной идентичности и о том, что я не гетеро. Одногруппницы в университете тоже. Преподавателям пока открыться не решаюсь, по крайней мере не всем.

Давление на себе я ощущаю постоянно. Иногда бывает тяжело, а иногда так привычно, что перестаешь даже как-то по-особенному реагировать. Правда, сложности от этого никуда не деваются. Незнакомые люди постоянно спрашивают, какого я пола. Раздевалки и общественные туалеты, разделенные на М/Ж, порой приводят в ступор и меня, и людей, которые видят меня в них, и они могут быть настроены агрессивно.

Трудно сходить к врачу и не чувствовать себя при этом некомфортно. Почти любая ситуация, где нужно светить документами, порождает кучу конфузов. Мое окружение все смягчает, но я часто общаюсь с новыми людьми, им часто приходится объяснять какие-то вещи, связанные с моей трансгендерностью, типа почему я говорю о себе в том, а не в этом роде и требую такого обращения. Это выматывает, все реагируют по-разному, но по возможности я сразу отсеиваю неадекватов и парюсь как можно меньше.

Краснодарский друг рассказывал мне про казаков. Говорил, что их стараниями в вашем регионе поддерживаются патриотические настроения, в набор которых включено и негативное отношение к ЛГБТ. В Самаре такого нет.

Уровень гомофобии в российском обществе не был бы так высок, если бы не политическая повестка. Мне кажется, что так называемый закон о пропаганде гомосексуализма повлиял на само ЛГБТ-сообщество в том числе: некоторые согласны с содержанием этого закона, некоторые боятся наказания. Вообще, ситуация, при которой государство официально заявляет, что есть нормальные люди, а есть ненормальные, может служить ответом на вопрос, ущемляются ли права ЛГБТ в России. Государство как бы официально говорит: вам можно, а вам нельзя.

Показательна реакция российской власти, да и общественности, на недавние события в Чечне, где людей стали выслеживать, пытать и убивать за то, что они геи. Реакции практически не было. Я, как представитель ЛГБТ, не чувствую себя защищенно. Совсем.

В контексте моей жизни и трансгендерности меня раздражает, что у меня практически нет права на собственное тело. Я не могу по собственному решению приводить в соответствие внешний вид и самоощущение, когда это требует хирургических вмешательств. К примеру, почему увеличить грудь можно и без диагноза, а отрезать нельзя?

Также расстраивает, что у нас почти нет ЛГБТ или ЛГБТ-френдли мест, где можно быть хотя бы примерно понятым и не бояться проявлять чувства. Отсутствие у прохожих какой-либо реакции на пару лесбиянок или парня в юбке на улице — это в идеале, конечно. Меня также волнует вопрос брака и усыновления/удочерения детей, но пока это не так насущно.

О квир-фестивале я узнал от друзей. Решил участвовать, потому что никогда раньше не был на подобных мероприятиях. Было интересно оказаться вдалеке от цивилизации и познакомиться с новыми людьми, завести новых друзей, чему-то поучиться и узнать новую информацию. У нас в области ничего подобного не проводится.

Атмосфера на фестивале была потрясающая. Для меня было удивительно, как за такой короткий промежуток времени незнакомые друг с другом люди могут создать такую дружную и располагающую атмосферу. Иногда казалось, что это просто большая компания друзей собралась и поехала отдыхать. В этом, конечно, большая заслуга организаторов. Я понимаю, как сложно организовывать что-то подобное. Вокруг столько рисков. Но они никак не коснулись нашего фестиваля.

На фестивале были интересные квесты и мастер-классы, но больше всего мне запали в душу дискуссии по вечерам у костра. Были живые обсуждения самых разных тем — трансгендерности, феминизма. Я узнал много нового.

В моем регионе к ЛГБТ-сообществу относятся отрицательно. Во многом это связано с тем, что поблизости есть очень много военных частей. Да и в самом Мурманске много военных. Я стараюсь зимой возвращаться домой пораньше. Раньше носил с собой перцовый баллончик. После закона о гей-пропаганде у нас ситуация стала еще хуже. Люди стали еще нетерпимее. Наверное, это во всех городах так.

О моей гендерной идентичности знают многие мои друзья. Ведь на их глазах проходил мой социальный переход, я открыто говорю о себе.

В колледже на это уже перестали обращать внимание. Меня перестали поправлять и трогать. Хотя на первом курсе надо мной много издевались. Как-то весной мне даже куртку испачкали. Пришлось в пургу идти домой в одной кофте. Но я считаю, что когда ты открыто говоришь с окружающими тебя людьми и объясняешь, что ты в принципе такой же, как и они, то их мнение меняется, они перестают над тобой издеваться.

Знаю, что у вас с геями борются казаки. У нас таких нет, хоть с этим повезло. Но у нас, как я уже говорил, есть военные. Да и от православных активистов никто не застрахован. В принципе гомофобы есть везде. Есть какие-то региональные особенности, наверное, ну а так, в принципе, все в России более-менее одинаково.

Но больше всего проблем у нас не от гомофобов, а от Центра «Э». Меня даже в колледже предупреждали, что если я не перестану выходить на улицы и участвовать в ЛГБТ-акциях, то меня  могут отчислить, потому что им не нужны лишние проблемы с ФСБ или отделом «Э».

Гей-прайд у нас в стране  возможен, только если поменяется  власть и если мероприятие будет охранять армия. По крайней мере, лет еще 15 нам надо ждать, чтобы у людей исчезли стереотипы, связанные с ЛГБТ.

Когда я учился в школе, то нам на уроках постоянно говорили  о толерантности, в том числе и к ЛГБТ. Сейчас же за такое учителя, наверное, и уволить могут. Все это, конечно, идет с самого верха — от власти. Пока не поменяется политика нашей власти, изменений к лучшему ожидать не приходится.