«Мы пытаемся разобраться, почему суд поступил справедливо. Понимаете, до чего мы докатились?» Интервью с Алексеем Аванесяном, адвокатом Хаски и Беньяша

Осенью этого года о краснодарском правосудии говорили по всей России. Сначала были громкие дела и суды над адвокатом Михаилом Беньяшем, а в конце прошлой недели в Краснодаре был арестован рэпер Хаски.

Алексей Аванесян — адвокат, который защищал в судах и Михаила Беньяша, и Хаски. В интервью порталу Юга.ру он рассказал о том, что общего в делах Беньяша и Хаски, об отсутствии реальной состязательности в судах, об абсурде антиэкстремистского законодательства, а также о том, как после митинга «Он вам не Димон» Аванесян стал защищать оппозиционеров.

В конце октября вашему подзащитному Михаилу Беньяшу изменили меру пресечения и выпустили из СИЗО, на этой неделе вашему подзащитному Хаски (Дмитрию Кузнецову) вообще отменили арест. Это успех?

— Не знаю, наш ли это успех, успех ли это нашего правосудия или успех тех людей, которые поддерживали Беньяша и Хаски. Я просто, как и коллеги мои, стараюсь делать свою работу.

Во всей этой информационной шумихе вокруг последних дел освещение вашей работы, увы, уходит на второй план. Некоторые говорят об общественном резонансе, который вынудил освободить Хаски. Кто-то соглашается с постом Симоньян (даже источник «Дождя» это подтвердил) о том, что здесь замешана «рука Кремля»? Что вы об этом думаете?

— Смотрите, что происходит. Мы пытаемся разобраться, почему суд поступил справедливо. Понимаете, до чего мы докатились? Нас с вами удивляет справедливое решение суда. И мы ищем, кто же этот волшебник, который отменил несправедливый арест. Хотя волшебники тут не нужны — нужно просто соблюдать закон, ничего больше.

Эта ситуация показывает, что судебная система в кризисе. Люди не доверяют ей, считают, что «телефонное право» в ней главнее Конституции и что разделение властей в нашей стране есть только на бумаге. Это тревожно.

Как вообще получилось, что вы стали адвокатом Хаски?

— Я в тот вечер сидел с друзьями и собирался выпить пива, говорю как есть. Мне позвонила девушка из какой-то правозащитной организации. Сказала, что у нас концерт срывается у рэпера Хаски. Я о нем тогда в первый раз и услышал, если честно. Девушка рассказала, что в клубе выключили свет, вокруг полиция и казаки и она боится, что будут задержания. Когда я приехал, то как раз увидел, как Хаски забрался на машину. Я подошел к сотрудникам полиции, представился и сказал, что если они будут его задерживать, то я с ним поеду. Так и получилось.

Дело Беньяша и дело Хаски — что их объединяет?

— Во-первых, их объединяет ужасающе низкое качество подготовки полицией материалов. И то, что суд абсолютно игнорирует это. Наши суды разбаловали полицейских. На очевидные вещи закрываются глаза, материалы с каждым годом составляются все более ущербно. Протоколы об административных нарушениях составляются в отсутствие обвиняемого лица. Так было, например, и в отношении Беньяша, и в отношении Хаски. Они были в одной комнате, протоколы составлялись в другой. И суд считает, что это нормально.

В качестве понятых и свидетелей зачастую привлекаются заинтересованные лица — казаки-дружинники, как было в случае Хаски. И суд на это смотрит сквозь пальцы, считает, что это нормально. Хотя это явный признак заинтересованности привлекаемых полицейскими лиц.

Во-вторых, суд не выступает в качестве арбитра, как это положено. Как бы это банально ни звучало — суд должен быть независимым. Стороны должны убеждать суд в своей правоте, предоставлять конкретные доказательства. В делах Беньяша и Хаски один из участников спора — это полиция, то есть сторона, облеченная значительной властью. И значит, она должна вдвойне обосновать качество своих доказательств. Но что мы видим на практике? Доказательства, которые предоставляются со стороны полиции, признаются судом как априори правильные. А когда адвокат предоставляет доказательства, к нему начинают придираться — мол, вы не заверили копии какие-то и т.д. Нет равенства сторон, нет состязательности.

Еще эти дела объединяет жестокость суда. В деле Беньяша была назначена незаконная мера пресечения, там отсутствовали предусмотренные законом основания, к тому же у Беньяша грудной ребенок. Можно было ограничиться домашним арестом, залогом и т.д. Нет, суд сразу его арестовывает. Слава богу, нам спустя месяц удалось добиться отмены этого ареста.

В случае Хаски была вилка административного наказания по мелкому хулиганству — от штрафа в 500 рублей до ареста на 15 суток. Для чего? Наказание в 15 суток назначают, когда есть отягчающие обстоятельства — когда преступление было совершено уже неоднократно, когда нарушитель ведет асоциальный образ жизни, когда он судим, когда он нанес какой-то значительный ущерб и вред обществу. А тут суд даже не объясняет, почему он не дает штраф — в 500, 600, 700 рублей — или арест на несколько суток, суд сразу дает по максимуму. Это какая-то необоснованная жестокость, отсутствие гуманизма. Я не знаю, что это — желание напугать или, может, страх, что начальство обвинит в лояльности к обвиняемому. Но есть факт — суд жесток, суд выносит необоснованно жестокие решения.

Далее. Когда люди объединяются и отстаивают свои права — в наших случаях это корпорация адвокатов (дело Беньяша) и корпорация музыкантов (дело Хаски), — мы видим положительный результат. Да, мы не знаем, что именно повлияло на судью, но есть слишком большие совпадения. Возможно, это связано с тем, что корпорация не оставляет своего члена без внимания и борется за него всеми законными способами. В деле Беньяша мы, например, не нарушали закон, когда просто приходили на процесс большим количеством адвокатов, число которых могло достигать 16 на одном процессе. И музыканты не нарушили закон, когда сделали концерт в поддержку Хаски. Такая солидарность сейчас очень важна.

Наверное, эти дела объединяет и какая-то политическая направленность, влияние извне. Если бы Беньяш не защищал митингующих, то против него бы не было всех этих дел. Если бы у Хаски не было нескольких песен с политическим окрасом, то с его концертами не было бы проблем. То есть присутствует и политический мотив, заказной характер этих дел.

Ну и конечно, эти дела объединяет тот факт, что когда суды становятся открытыми, то сразу меняется результат. Для нас, защитников, крайне важно, чтобы суды были открытыми, как это указано в законе. По Беньяшу на суде по апелляции нам разрешили вести фото- и видеосъемку, а также, как и в деле Хаски, вызвали на допрос полицейских. И его как раз освободили под залог. По Хаски был открытый процесс, когда ему инкриминировали несанкционированное массовое пребывание граждан, — и все, его оправдали.

Дела Хаски и Беньяша объединяет еще то, что это все произошло в Краснодаре.

— Кубанское правосудие уже стало нарицательным, все знают, что наш суд — особенный. Я вижу это по общению с коллегами из других регионов, которые приезжает в суды общей юрисдикции. Они выходят после судов и не понимают, что это было вообще. Для них это шок. Я уже писал в фейсбуке: давайте просто в суде поставим машину, которая будет принимать жалобы, ставить печать «Оставить в силе» — и все.

Такое ощущение, что наше нахождение в судах — это просто бессмысленный ритуал. Реальной состязательности в судах нет. Я своим клиентам, особенно по уголовным делам, всегда говорю: «На оправдание не рассчитывайте. Смотрите, какой процент оправданий у нас — 0,2%». Единственное, что адвокат может сделать, — добиться правильной квалификации преступления либо помочь, чтобы на вас другое преступление не повесили.

Когда случаются маленькие победы, они для нас как глоток свежего воздуха. Мол, неужели суд нас услышал? Но только начинаешь радоваться победе, как тут же читаешь, что это просто из АП [Администрации президента — Юга.ру] позвонили. Или спрашивают: а сколько заплатил, через кого решали? Никто не верит, что можно получить справедливое гуманное решение.

А что сами судьи? Вы же наверняка общаетесь с ними, со следователями. Что они говорят вообще по этому поводу?

— Я стараюсь такие философские вопросы со следователями и судьями не обсуждать, держу дистанцию. Но если пытаться ответить на ваш вопрос… Ну как они реагируют — многие плечами пожимают, показывают пальцем вверх, мол, была команда. У нас стало нормой, когда следователь — фигура процессуально несамостоятельная. Но ведь он должен сам принимать решения. Как и судья не должен зависеть от председателя суда. А у нас директивный способ управления. Как в армии. Начальник сказал — команда спустилась вниз, и пошло-поехало. Причем команда спускается вниз иногда в извращенном виде, и иногда сам начальник уже не рад, что дал команду. С Хаски, думаю, что было именно так: дали команду, а как ее сделать — тут уже проблемы. Не хватает либо ума, либо опыта, поэтому банально вырубают рубильник и закрывают по мелкому хулиганству.

Мы, адвокаты, от этого уже устали. Правоохранители по отдельности ребята хорошие, но когда все вместе — ужас. 

В последние годы в России столько абсурдных дел и законов, экстремистские статьи, оскорбление чувств верующих. Как будто все сделано ради того, чтобы посадить при необходимости можно было бы любого. Получается, что мы все — преступники?

— Это, конечно, абсурд, когда в уголовный обиход входят такие слова, как «чувства», «оскорбление чувств». Получается, что все отдается на откуп следователю и прокурору, чтобы они решали, что является оскорблением, а что не является.

То же самое с экстремистскими статьями. Мне нравится пример поэта Дроздова, который «оскорбил чувства атеистов». И следователь, и прокуратура на полном серьезе считали, что его стихи были направлены и оскорбляли социальную группу «атеисты». Абсурд. Чудом удалось добиться прекращения уголовного дела.

Конечно, эти статьи нужно убирать. По ним можно привлечь к ответственности любого, вы правильно сказали. Поступает команда, а состав всегда найдется. Никто не знает правил игры — ни адвокат, ни следователь. А людей сажают. Ну вы и сами все знаете.

Давайте о вас поговорим. Как вы попали в адвокатуру?

— Я работал в органах государственной безопасности и принял решение уволиться. По собственному желанию, не дожидаясь пенсии. Мне там стало неинтересно.  С каждым годом было все больше бумаг, химер и формализма.

На адвокатскую деятельность меня натолкнуло дело Олеси Макиной. Ко мне обратилась женщина, сказала, что у ее дочери украли месячного ребенка. Причем украл неоднократно судимый за насильственные преступления человек — для своей новой жены, которая не могла родить ребенка.

Я думал, мы все решим и негодяя найдем. Но если раньше я бы мог использовать свои полномочия и быстро привлечь негодяя к ответственности, то в тот момент я понял, что бессилен. Понял, что бессильны многие, понял, в какой ситуации живут люди. Те, у кого нет связей, корочек, денег. И я решил заняться этим делом, вести его. Ребенка мы в итоге вернули — в том числе, кстати, и благодаря СМИ, был широкий резонанс.

После этого дела я решил заниматься юридической практикой на постоянной основе. В 2014 году получил удостоверение адвоката. У нас с коллегами сейчас есть самофинансируемый проект «Право 45». Мы оказываем бесплатную юридическую помощь по гражданским и уголовным делам, которые касаются нарушения прав детей. Около 40 дел мы уже вели. У нас заключено соглашение о сотрудничестве с уполномоченным по правам ребенка в Краснодарском крае.

В последние месяцы вы попадаете в СМИ преимущественно как защитник оппозиционеров. С чего это все началось?

— 26 марта 2017 года, в день акции «Он вам не Димон», я гулял с семьей по улице Красной. И я увидел, как в центре города крутили на ровном месте людей, которые просто шли по улице. Увидел, как сотрудники полиции вели себя неадекватно. Увидел титушек в масках, которые провоцировали и били митингующих, а полиция на это никак не реагировала.

Меня это лично возмутило. Я просто не понял, почему власти проявляют нулевую степень терпимости [к участникам протестных акций — Юга.ру]. Что это за люди в масках, которые могут себе такое позволять в центре города?

И получилось так, что я взял под защиту несколько десятков человек. Бесплатно. Потом еще коллеги подключились. Суды первой инстанции, апелляции, вплоть до ЕСПЧ мы пойдем.

После этого ко мне стали часто обращаться. Кому-то помогаю, кому-то отказывать приходится, у меня ведь и свои дела есть.

То есть оппозиционным адвокатом вы себя не считаете?

— Знаете, я сейчас одновременно защищаю и активистов, и сотрудника полиции, и человека, которого обвиняют в убийстве, и вашего коллегу-журналиста, и рэпера Хаски. Где права человека нарушаются и где мне интересно — я эти дела беру. Адвокат, если к нему обращаются, должен брать под защиту любого. Никаких пристрастий у меня нет.

Но тут дело в том, что на Кубани немногие адвокаты соглашаются защищать оппозиционеров.

— Их действительно мало, да. Может, по причине того, что невыгодно это. Административные дела — от 30 тыс. рублей идет тариф. А откуда у этих ребят деньги такие? Обычно бесплатную помощь оказывают.

Либо адвокаты просто не хотят связываться с оппозицией, думая, что, защищая гражданина России, который вышел на мирную акцию, они как бы заявляют свою политическую позицию и чуть ли не приравниваются к самим митингующим. Но это не так — адвокат освобожден от всех этих вещей, он должен защищать любого, кто обратится к нему за помощью. Как врачи: кого привезли — того и лечат.

Вы говорили о ЕСПЧ. Дела Хаски и Беньяша тоже доведете до него? Есть ли вообще от ЕСПЧ эффект?

— Я сам в Европейский суд не обращаюсь. Нет опыта у меня, к тому же слишком долго это все. Но есть много правозащитных организаций и адвокатов, которые на этом специализируются. Я свои кейсы формирую и передаю им. Дела Хаски и Беньяша пойдут тоже.

Вообще, Россия сейчас вышла на первое место по обращениям в ЕСПЧ. Многие обращаются туда как в последнюю инстанцию и добиваются положительного результата. Там, конечно, выносят намного более справедливые решения, чем в наших судах. Особенно что касается нарушения прав человека, пыток.

Но какой в этом эффект? Ведь ни пыток, ни нарушений прав человека в России меньше не становится.

— Когда ЕСПЧ присуждает компенсацию, фактически эта компенсация идет из кармана того человека, против которого нарушили закон, — из налогов, которые он платит. А если бы эта сумма ложилась, хотя бы отчасти, на всех лиц, кто был причастен к нарушению закона — начиная от дознавателей или уполномоченного, составляющего протокол, и кончая судьей апелляционной инстанции, — тогда бы, может, они пять раз подумали, что они делают. На себе они этого никак не ощущают. Как штамповали брак, так и штампуют. Безнаказанность — сильная штука.