История о живых, рассказанная мертвыми. Психолог прокомментировал состояние Русского кладбища в поселке под Краснодаром

Как устроено кладбище в Яблоновском и что оно способно рассказать о современном российском обществе? Выясняла Анна Филатова при участии Агриппины Коваленко — жительницы поселка, которая умерла почти 30 лет назад.

Сегодня участок, выделенный под так называемое Русское кладбище в Яблоновском, — это примерно 17,3 га земли в самой застраиваемой части поселка. С востока к нему прилегает ЖК «Солнечный», а с запада — крупный жилой массив на улицах Шоссейной и Гагарина.

Вокруг кладбища кипит жизнь, о которой оно способно рассказать лучше самих людей. Здесь, среди мертвых, рассеяны частицы ДНК нашего общества. И по следам этой ДНК можно прийти к ответам на извечные вопросы. Кто мы такие? Почему мы такие? Что для нас важно?

Быть может, Русское кладбище в Яблоновском хранило бы молчание — если бы не Агриппина Коваленко и психолог Артем Жилин, который дал интерпретацию происходящего с этим странным местом — и с нами.

Правда, которую не хочется знать

Агриппина Александровна Коваленко родилась 18 июня 1904 года. Она пережила революцию, зарождение СССР, продразверстку, репрессии, Великую Отечественную войну, смерть Сталина, войну в Афганистане, распад СССР, первые выборы президента в России, первую Чеченскую войну.

Агриппина Александровна видела, как создавали нашу страну, как менялись люди, как развивалось дореволюционное, потом советское, затем — новое российское общество. Она умерла 1 июня 1996 года, немного не дожив до своего 92-летия.

На фото — могила Агриппины Александровны на кладбище в Яблоновском.

По бокам могильный камень, вдоль по всей длине, подпирают ограды соседних участков. Надгробие с изображением сломано и перевернуто. Наверное, закрепить по-другому не удалось? Или оно просто мешало кому-то, отнимало заветные 5-10 сантиметров?

Согласно нормативам, расстояние между могилами на кладбище в Яблоновском по длинным сторонам должно быть не менее 1 м, по коротким — не менее 0,5 м. Для родственного захоронения с учетом проходов и дорожек длина могилы должна быть не более 2 м, ширина — 1,6 м дополнительно к одиночному захоронению.

Глаза Агриппины Коваленко смотрят на чей-то крест — и дальше, на кладбище, которое уходит на восток. Там, за деревьями, виден лес многоэтажек. Практические сразу за забором начинается территория жилого комплекса «Солнечный».

Возможно, по фото не очень понятно, но надгробие явно не уничтожила стихия. Это сделали люди. Случайно ли, специально ли? Теперь оно зажато со всех сторон так, что невозможно подойти. Наверное, никто и не приходит. Впрочем, это не должно [было бы] иметь значение для владельцев соседних участков. По закону, «существующие места погребения не подлежат сносу и могут быть перенесены только по решению органов местного самоуправления [в случае угрозы стихийного бедствия]».

Почему так поступили с могилой Агриппины Александровны? Почему кто-то решил, что она не имеет значения? Как именно мы делаем выбор в пользу того или иного действия? 

Людей воспитывают без уважения к себе и миру

— Личные границы бывают физические: это тело, кожа. К примеру, нельзя трогать другого человека без разрешения. Есть границы этические: то, что мы можем и не можем допустить во взаимоотношениях с миром. Есть психологические: не стоит слишком близко подходить к собеседнику, нужно соблюдать дистанцию 0,5 метра. И есть границы личного выбора. Они, к слову, не заканчиваются там, где начинается свобода другого человека, — говорит Артем Жилин, практикующий психолог, гештальт- и травма-терапевт.

— Есть три точки: я, другой и то, что между нами. Как я себя поведу? Чего я хочу? Допустим, мне нужно избавиться от мусора. Меня никто не видит. Но даже в такой ситуации происходит диалог: с самим с собой. Я могу найти урну или бросить бумажку прямо здесь. Этот выбор — про мои границы и про границы других людей. 

Принимая решение, каждый человек пытается прийти к гармонии с окружающим и своим внутренним миром. Даже если мы говорим про выбор разрушить чью-то могилу, — продолжает Артем Жилин. 

Как же выглядит чья-то гармония? К примеру, так.

— Ошибочно полагать, что люди поступают так с чужими могилами потому, что никто не видит. Всегда есть наблюдатель: я сам. Я вижу, что я делаю.

В любой подобной ситуации начинается процесс внутреннего диалога. Человек решает, что для него хорошо и плохо, — отмечает Жилин. 

Если зажатая между оградками могила Агриппины Коваленко — как будто суть, квинтэссенция Русского кладбища в Яблоновском, то его лицо — это разрушенная могила, превращенная в стихийную свалку.

По снимкам трудно заметить останки памятника, которые укрыты мусором. В апреле, когда я впервые здесь побывала, могилу ещё было видно: тогда на ней лишь белел лист А4 с номером телефона и просьбой срочно связаться.

К середине мая она оказалась погребенной под бутылками, ветками и травой. Кто-то оставил табличку, с которой сейчас — случайно ли, специально ли? — выдрано слово «совесть».

— Делая выбор, как поступить, человек может услышать свое супер-эго: «Фу, хорошие мальчики/девочки себя так не ведут!». А может услышать свою совесть. В отличие от супер-эго, у нее тихий, доброжелательный голос. То, что он говорит, далеко не всегда нравится, но в нем нет злобы, агрессии. Совесть не ругает, а предупреждает: «Если ты так поступишь, будет плохо. Ты нарушишь важные для себя границы, предашь свои ценности».

Совесть защищает человека. В каком-то смысле, голос совести — продукт контакта с собой, способность слышать себя, — говорит психолог.

За десятилетия практики Жилин так и не смог разобраться, как именно формируется совесть. Он соглашается, что огромную роль играют окружение и воспитание, однако обращает внимание на тот факт, что даже в самых страшных, бесчеловечных условиях вырастают люди, которые заботятся о других, транслируют гуманистические ценности, уважают чужие границы и права.

Есть четкая взаимосвязь между человеческим достоинством, совестью и, наконец, отношением к людям и миру.

— Человеческое достоинство — это то, на чем я стою. То, что можно сломать, растоптать, но невозможно отнять. Это верность своей совести. Это то, что, в конечном итоге, порождает самоуважение и уважение к другим людям, — продолжает Жилин.

Получается, если кладбище в Яблоновском олицетворяет современное российское общество, мы видим неуважение, равнодушие, наплевательское отношение людей и к мертвым, и к живым?

— В некоторых сообществах это распространенное явление, — говорит Артем Жилин. — Когда ты с детства ощущаешь свою ничтожность, не-ценность, не-значимость, когда тебе сообщают, что ты пыль на сапогах, унижают и оскорбляют… Можно ли получить иной результат?

Вспомните наши школы: как порой учителя разговаривают с детьми. Вспомните многие семьи: как родители разговаривают с детьми. Как с чем-то бесправным.

У детей быстро исчезает способность доверять миру и людям. Каждый возглас типа «Ты куда пошла, скотина такая? Не видишь что ли?» или «Будешь плакать, отдам тебя дяде!» — не просто слова. Они звучат для ребенка шокирующе. Последующие «Да че такого, я же пошутил/а» — не работают. Для любого ребенка подобные выражения — не шутка. Зачастую это вообще латентный шок, который не проходит, остается на всю жизнь.

Словом, когда человек с детства понимает, что в нем самом нет ценности — он и к миру относится так же. Как к чему-то неважному. Если я мусор, то и весь окружающий мир — тоже, — приходит к выводу Артем Жилин.

Память, которую поглотило равнодушие

По кладбищу в Яблоновском практически невозможно передвигаться между могилами. При этом есть внешний слой: хорошо обустроенные участки у проезжей части.

Правда, здесь чистота и красота имеют вторую, мрачную сторону: некоторые могилы у обочин стали местными свалками. Хотя на территории есть баки и несколько «специальных» куч у ворот и входных калиток.

Стоит отойти на пару метров вправо или влево от проезжих частей — начинаются хаотичные ограды. Настоящие лабиринты со своими тупиками и путями-обманками. Вот появляется просвет — и тут же кто-то поставил столик или бетонный бортик: все, проход закрыт.

Местами видно, как чье-то безразличие запустило цепную реакцию — и вот уже целый островок могил превратился в непроходимые редуты.

Первая ограда перекрыла калитку второй, третья ограничила доступ ко входу для первой и окончательно блокировала вторую. Таких паззлов на кладбище в Яблоновском довольно много.

Вижу, как женщина лет шестидесяти тяжело ступает по щебенке, опираясь на массивную трость. Спрашиваю: удается ли ей попасть к могиле близкого? Не нужна ли помощь? Она смущённо улыбается. Говорит, что привыкла. Говорит: «Ничего не поделаешь». 

— Индивидуум всегда будет бессилен перед системой. Это базовый закон жизни. В обществе, где институции выстроены для комфортной жизни людей, все работает по умолчанию. В России правила и нормативы тоже есть, просто их мало кто соблюдает. Мало кто интересуется чужими оградками: своя важнее.

На территории беззакония есть два варианта активных действий: бежать или бороться. Но правда в том, что в борьбе с большой машиной отдельная личность всегда терпит крах, — говорит Артем Жилин. 

Можно возразить. Эту риторику часто используют по-другому: «Что-то не нравится — вали». Но как перенести покойника с кладбища, если «что-то» не нравится? Получается, люди просто встраиваются в эту конструкцию? И ничего нельзя изменить?

— Это третий вариант — пассивный: часть людей сливается с окружением. Многие принимают общие правила игры, начинают оправдывать происходящее. Не вспоминают о мертвых. Не сопереживают живым. Это механизм самозащиты, чтобы не сойти с ума, — объясняет Жилин. — Кто-то инкапсулируется. Уходит во внутреннюю Монголию. Кто-то уезжает навсегда. Люди адаптируются по-разному.

Что случилось с могилой Агриппины Коваленко? Ее родные уехали навсегда? Умерли? Сбежали во внутреннюю эмиграцию? Или их поглотило равнодушие, которое прежде поглотило само кладбище в Яблоновском?

Человеческий материал, который отрицает смерть

Путь от могилы Агриппины Коваленко ведет дальше, к часовне, туалету и забытому (?) поваленному камню с эпитафией героям Великой Отечественной войны. Эта стела лежала здесь же в апреле. Ко Дню Победы ее убирать или заново монтировать не стали, разве что добавили дополнительный антураж [второй снимок сделан 14 мая — прим.ред.].

Камень. Крест. Пустая бутылка. Смерть — это какая-то странная игра, нечто незначительное? И жизнь тоже не важна? Был человек — нет человека? 

— Это историческая вещь, многопоколенная. Когда к мужчинам, женщинам и детям годами относились, как к материалу. В советские времена даже фраза такая бытовала — «человеческий материал». Это про отношение к людям, как к вещам. Так жили многие поколения. И вот — осознавать ничтожность своей и чужой жизни становится нормой.

Нарочитое равнодушие, безразличие… А как иначе? Ведь иначе придется признать, что ты — продукт среды и все, что ты из себя представляешь — набор клише, придуманных не тобой. Какое же мужество и силы нужны, чтобы это увидеть и признать. Психика может вовсе не выдержать подобного.

Но есть простой факт: когда мы уважаем живых, мы уважаем и мертвых. Это прямая последовательная связь. Все едино: как мы обходимся с детьми, стариками, животными. А если живые мало значат, то мертвые — и подавно, — резюмирует Артем Жилин.

Свет, который сломает ограды

Дальше, влево от надгробия Агриппины Александровны Коваленко, иду к могиле у самого забора, которая повернута к ещё одной импровизированной свалке. С обратной стороны камня написано: «Спасибо деду за Победу».

Еще дальше — памятник, объединяющий две могилы одной семьи. Дед погиб во время Великой Отечественной, внук — в Афганистане. За ним другие лабиринты и сломанные надгробия. Иду ещё, ещё дальше. В итоге нахожу Христа среди ржавых оград.

— Если человек с собой в ладу — он старается создать вокруг порядок и умиротворение. В обществе должен быть такой дискурс, способ бытия, который транслируется всем и всегда.

Если смотреть на кладбище в Яблоновском как на социальный конструкт, как на слепок общества или даже как на пациента, то диагноз понятен. Это индуцированный психоз. Который формировался медленно, заметно для всех, — размышляет Артем Жилин. 

Но что если люди, проявляя равнодушие к комфорту и правам других, просто защищаются?  

— Конечно, так может быть. Однако непонятно, что им в данном случае угрожает, — возражает Жилин.

— И где границы, когда ты имеешь право защищаться, а где — начинается чужое, другое, общественное? Люди с глубоко пораженными личными границами не знают различий. Это вообще очень трудно — видеть пределы своей социальной свободы. 

А хаос — очень простая штука. Гораздо легче урвать, забрать силой, наплевать на право собственности, на чужие оградки и надгробия.

В истории есть паттерн: когда государство теряет монополию на насилие, начинается хаос. Когда нет понятного механизма защиты, когда насилие может проявить практически кто угодно. Когда все низкое взлетает быстро и высоко. Ведь усилий не требуется. 

«Вот голова, я в неё ем. А тебе ещё и в дыню дам». Понимаете, о чем я? На такое много ума не надо. 

Чтобы создавать и поддерживать порядок, требуется больше усилий, чем подпитывать хаос. Поэтому на кладбище желание урвать себе клочок земли побеждает все остальное. Залил бетоном свой участок, сломал соседний памятник — ну и что. Занял чужое место, ну и прекрасно.

Это про глубокое личностное недоразвитие, как в «Повелителе мух». Как в детском саду: забежишь в столовую, накроешь ладошкой стакан с компотом и кричишь: «Это моё!». Так и тут. Для ребенка пяти лет подобное поведение — нормально. Но кто сказал, что «взрослые» дяди и тети — на самом деле взрослые? Видите: ладошку заменяет бетон. Накрыл — моё, — приводит аналогию Артем Жилин.

Он говорит, что есть структуры мозга, которые никогда потом не смогут развиться, если их не развивать целенаправленно до 14-15 лет. Это, к примеру, структуры, связанные с социальными связями, с отношениями.

— Так, полученное образование еще не значит, что человек развил свой мозг. В свою очередь, мозг развивают свободное любопытство и доверие к миру. По моему опыту, люди, которые сохраняют гибкость ума и гуманное отношение к ближним, как правило, много читают, уделяют время самообразованию и постоянно ищут общения с себе подобными. Они — наш лучик надежды. А ещё тот факт, что жизнь все равно побеждает. Свет всегда побеждает.

Ну, вспомните: было же средневековье, а потом, хоп — и просвещение началось. Казалось бы, откуда взялись эти просветители? Ведь люди годами руки не мыли, ведьм жгли. Это же был полный гуманистический провал! Но ничего, как-то выкарабкались. 

Светлые стороны всегда рано или поздно пробуждаются. Просто светлые люди не ходят с транспарантами по улицам и не орут «Мы носители света!». Они просто делают свое дело. Делают хорошо. Делают, что могут. И продолжат, когда тьма отступит, — говорит Артем Жилин.