«Не вижу ничего плохого, если адвокаты будут заниматься политикой». Большое интервью Михаила Беньяша после освобождения из СИЗО под залог

Сочинский адвокат Михаил Беньяш — о политике, репрессиях и защите активистов

Против сочинского адвоката Михаила Беньяша, известного защитой задержанных на митингах граждан, возбудили два уголовных дела. В сентябре его арестовали, а 23 октября Краснодарский краевой суд выпустил его под залог в 600 тыс. рублей.

На следующий день после освобождения адвоката корреспондент портала Юга.ру Маша Волобуева поговорила с ним о том, что предшествовало уголовному преследованию, почему он считает это политическими репрессиями и что будет делать дальше.

Что было в СИЗО? Чем вы там занимались, как проводили время? Что там вообще такое?

— СИЗО — это день сурка. Карантин десять дней. Отвратительное место, честно говоря. В карантине десять дней одиночки, до этого пять дней в ИВС. Мне скучать особо не дали, я постоянно на суды ездил. Потом спецблок. В спецблоке [со мной сидели] два коммерсанта, арестованных за экономическую деятельность, что напрямую запрещено УПК. Милые люди. Я познакомился с их делами, состава в обоих случаях нет. Оба заказанные, я им писал жалобы, ходатайства. Общались. Я читал книги, прочел «Москву 2042» Владимира Войновича и Ричарда Фейнмана. Это физик такой. От скуки начал перечитывать «Игру престолов», но это уже от безвыходности. Туда очень тяжело книги заходят.

А как вообще со свиданиями, передачками?

— Передачи нормально почти все. Все, что можно, попадает. Переписка — нет. Там жесткая цензура. Я с ребятами разговаривал. Один говорит, три письма написал, второй тоже. Цензура и по обычной почте, и по электронной. Через электронку мне три письма зашло. Я еще буду разбираться, куда моя переписка [пропала]. Все письма, которые дошли, были в виде ксерокопий. Кроме одного.

Можете рассказать, что делала все это время ваша семья?

— Адвокаты связь с ними поддерживали, передавали от меня сообщения. Я говорил, что скоро вернусь. Тяжело переживали, особо радостного ничего не было, но пока все хорошо. Очень здорово, что друзья поддержали мою жену. И деньгами, и просто помогли. Так что это замечательно. Но, конечно, тяжело. Кому легко будет?

Наш корреспондент была на последнем суде, где вы говорили, что у вас была речь на 20 листов, но вы ее сократили. Что не вошло?

— Это смешная ситуация. Те, кто меня знают, в курсе, что я деликатно веду процесс до тех пор, пока судья не начинает нарушать. А когда меня злят, оно само генерируется… Когда я писал речь на 20 листов, был очень злой. Мне принесли распечатки с сайтов обсуждения адвокатами моего «ужасного поступка». Ребята так сделали подборку, что я почитал, и у меня все задрожало. Получился ответ адвокатам, которые меня критиковали.

Что это были за сайты?

— «Новая адвокатская газета». Там обсуждения шли каждый день, было много публикаций, на разных других ресурсах адвокаты выступали. Некоторые адвокаты на радиостанциях высказывали мнение. Я хотел им ответить. Я писал речь, а в итоге понял, что перестаю себя контролировать и отвечаю на критику в достаточно жестких оборотах. Потом я увидел, что [один из моих защитников] Александр Попков смотрит через экран на эту стопку листов, и у него на лице нарисован ужас. Он качает головой: «Не делай этого, пожалуйста!» И тут судья объявляет перерыв. Я вернулся и подумал: прокурор выбрал адекватную позицию, меня никто не оскорбляет и не унижает. Процесс идет так, как предусмотрено законом. Что я сейчас начну устраивать? Я посмотрел речь, понял, что часть ее я адресую не суду, а другим людям. Половину выбросил, половину переписал с нуля и сказал, что сказал.

Благодарю [адвокатов] Юрия Новолодского, Александра Мелешко, Сашу Попкова, Алексея Аванесяна (эти адвокаты защищали Беньяша на последнем суде 23 октября — прим. Юга.ру) и далее-далее… Знаете, учиться надо каждый день. Я послушал, как они выступают, и даже [в процессе] открывал свою речь и правил. На таких [процессах] нужно сидеть и слушать, потому что учишься. Юрий Михайлович говорил об основном — об атаке на институт адвокатуры, которую мы не должны пропустить. И я говорил примерно о том же самом. Адвокаты проявили довольно редкую солидарность и сознательность, которой не было в истории адвокатуры. Я ее не знаю. И принципиальная позиция адвокатской палаты — честь и хвала им за то, что они ее заняли и внесли залог. Некоторые адвокатские палаты шлют представления на своих адвокатов, лишают их статуса. Краснодар — очень сложный регион, вы это знаете. [Палата] разобралась в деле, дала оценку решению и сказала: «Он не должен сидеть. Мы не сторонний наблюдатель, мы можем вмешаться». И внесли залог — и немаленький! Они поддержали меня материально, авторитетом, и совершили очень крутой поступок.

В комментарии «Дождю» вы говорили, что не знали об общественном резонансе, который вызвало ваше дело. Что вы можете сказать об этом, выйдя на свободу?

— Я до сих пор еще не ознакомился с масштабом произошедшего. Не знаю, я послушал выступления, некоторые статьи почитал, много лестного [узнал] в свой адрес, очень приятно. Каждый день говорю раз по 20 «спасибо», не уверен, что заслуживаю все это. Я еще просто не успел физически ознакомиться. Я телефон получил часа три назад. В онлайне пробыл часа полтора-два, чтобы понять, что было. Пока я вижу, что люди возмущены.

Перед судом по административкам вы говорили, что то, что сделала полиция, — это политические репрессии…

 — Так оно и есть.

Кто, по вашему мнению, мог сделать заказ? Кому было нужно, чтобы на вас завели дело и закрыли в СИЗО?

— Не на меня одного дело и не на адвокатов. Это политические репрессии в отношении неопределенного круга лиц. Аванесян говорил, что проходит операция «Тотальный режим». 13 человек задержали до [протестной акции против пенсионной реформы], около 100 во время. Когда гонялись за ребятами… Их всех закрыли. Вылавливали на улице и сажали. Не представляясь, не говоря, в чем дело. Была задача сорвать шествие любым путем. Это политическая задача.

В случае со мной — я не знаю, был заказ или не был. Честно, мне кажется, это просто идиотизм и глобальная некомпетентность. Дальше включили стандартный алгоритм [по поводу того], что делать в таких случаях, а потом выяснилось, что это не работает, потому что пошло огромное возмущение. Некоторые источники говорили мне, что в разнарядке было сказано, чтобы Беньяш не попал в Краснодар. Почему? Чтобы не повторялся случай 6 мая. Чтобы не пришел в суд, чтобы не пришел в отделение полиции.

Я не знаю, был заказ или не был. Честно, мне кажется, это просто идиотизм и глобальная некомпетентность

Михаил Беньяш

Не помню, кто мне рассказывал, но сотрудники полиции были очень возмущены, когда 5 мая мы прошлись с [активисткой штаба Навального] Верой [Холодной] по Красной скованные. Кто-то говорил «флешмоб», это не флешмоб на самом деле. Мы бы этой цепью махали и через нее скакали. Я боялся, что Вера, моя подзащитная, будет арестована и не получит юридическую помощь. Я однозначно был убежден, что ее арестуют. Я купил наручники… (смеется). Я хотел их купить в охотничьем магазине, но там их продают только по удостоверению. Пришлось их купить в секс-шопе. Поскольку они очень слабые, я купил толстую полуметровую цепь, разорвал наручники руками, надел на них цепь — и так, нормально. Там пробегала куча провокаторов, оперов, они смотрели на это и убегали. Потому что была поставлена задача задержать Веру, а двух человек задачи принимать не было, к тому же технически непонятно, как это сделать. Как-то я защитил ее по мере возможности. 

Потом со мной разговаривал [заместитель начальника полиции по охране общественного порядка УМВД России по Краснодару Александр] Папанов, долгих лет ему и хорошего здоровья, и он сказал, дескать, я все видел, но чтоб адвокат к живому человеку приковался — такого у нас не было. Я так понимаю, думали, что я и в этот раз прикуюсь к кому-то, но я не собирался. Я просто хотел прийти в отделение полиции и помогать задержанным. Вместо этого меня задержали до этого.

Есть вопрос о тех событиях, что предшествовали вашему задержанию, — публикации телефонов (за несколько дней до протестной акции 9 сентября в ответ на задержания активистов и сотрудников краснодарского штаба Алексея Навального Беньяш начал публиковать в соцсетях личные телефоны чиновников и тех, кого он считал причастными к неправомерным действиям на митингах — прим. Юга.ру). Считаете ли вы до сих пор эти действия правильными? Вы писали: «Ну и что мне грозит? Штраф 5 тысяч за персональные данные»?

— Это спор среди адвокатов о пределах допустимости в защите. Меня называют слишком радикально настроенным. Но клиента надо защитить. То, что происходило, было политическими репрессиями. Сами телефоны не являются предметом защиты закона о персональных данных. Закон я не нарушил. Когда я говорил, что выложу адреса проживания, я хотел, чтобы ко мне прислушались и оставили людей в покое. Если бы я их выложил, тогда меня можно было бы наказывать. А если я говорил о том, что я готов заполучить штраф... Ну да, заплачу, если нарушу. Я вот дорожные [штрафы], если приходят, оплачиваю.

То есть то, что вы публиковали эти телефоны, и то, что вы писали у себя в фейсбуке, — это была защита?

— Это была защита.

И вы себя не считаете политическим активистом?

— Нет. Я защитник.

Тогда другой вопрос. Глава СПЧ Михаил Федотов комментировал ваше дело и говорил, что надо отделять адвокатуру и политику, что расследованию вашего дела мешает политика.

— Во-первых, ни в одном нормативно-правовом акте не написано, что политику и адвокатуру смешивать нельзя. Политикой я не занимаюсь. Я защищал активистов. У меня сектор задач — защита. Представителю СПЧ можно так говорить, но мне очень обидно, когда адвокаты так говорят. Потому что они сами себя ограничивают. Я не занимаюсь политикой, но я не вижу ничего плохого, когда другой адвокат будет заниматься политикой. Почему нет. Я не вижу ограничений, чтобы вообще любой человек в России занимался политикой. Если мы говорим, что такая должность препятствует тебе заниматься политикой, то это получается дискриминация по профессиональному признаку. Я понимаю, если ты должностное лицо или судья — тут я согласен, ты не можешь выражать политическую позицию публично. Адвокатам не запрещено.

Второе: в одной из публикаций мой коллега очень много наговорил, почему адвокаты не могут заниматься политикой, целую кучу цитат привел. Когда я дочитал статью до конца, я уже забыл, с чего он начал. В качестве аргумента, почему адвокат не может заниматься политикой, он привел Робеспьера, Марата, Дантона и Керенского (речь идет об этом материале в «Адвокатской газете» — Юга.ру). Дескать, они занимались политикой, и это закончилось кровопролитием. Я другой пример приведу — Анатолий Собчак! Занимался политикой и был адвокатом. И из него, говорят, получился хороший политик. Авраам Линкольн — адвокат, освободил рабов. Что не так? Томас Мор — адвокат, стал канцлером Англии... правда, ему отрезали голову. Цицерон! Самый первый адвокат в истории. Он занимался защитой, был консулом, он был даже диктатором формально, защищал республику, боролся с коррупцией и заговорами. Благодаря этому республика Рима продержалась на пару десятилетий дольше. Правда, ему потом тоже отрезали голову, но он успешно совмещал политику и адвокатуру.

То, что у нас называется политикой, — это не политика, это узаконенная подлость

Михаил Беньяш

Не вижу ничего плохого, если мои коллеги будут заниматься политикой. Но мне это неинтересно, мне это не нравится. То, что у нас называется политикой, — это не политика, это узаконенная подлость. Я не буду политиком, не хочу. Мне нравится то, что я делаю. Я не смешивал политику с адвокатурой. Как правило, я защищал людей… Защищал политического активиста — говорят, что занимался политикой. Да почему? Я его защищаю! Я защищал «Пушкинский дол» (Беньяш представлял интересы 158 потерпевших в деле о мошенничестве с землями коттеджного поселка «Пушкинский дол» в Геленджике — прим. Юга.ру), там около 300 обманутых граждан. В суде говорят: вы политизируете! Я просто защищаю людей, что в этом такого?

Это важный вопрос на самом деле — адвокатура и политика. Наша задача — защитить людей всеми разрешенными методами. Если этот метод заключается в том, чтобы сообщить, что мэр — коррупционер, что судья или прокурор берут взятки, то мы это делаем. Но почему говорят, что это политика? Если процессуальный оппонент — политик, то это совсем не значит, что мы занимаемся политикой. Как раз это политиканы говорят, что адвокатура несовместима с политикой. Это не значит, что моим процессуальным оппонентом не может быть политик! Может. Но он сразу прикрывается и говорит: вы вмешиваетесь в политику. Мы просто хотим, чтоб ты в отставку ушел, потому что ты бездарный работник, коррупционер и вор. Я лично не избираюсь и ненавижу избирательные процессы. Это отвратительно.

Возвращаясь к вопросу об адвокатской палате. Как вы думаете, что повлияло на палату Краснодарского края, что они за вас вступились? 

— У нас палата одна из самых больших, третья или четвертая по количеству. У нас настоящие адвокаты в руководстве, принципиальные люди, порядочные, это важно. Не замешанные в пакостях, как в других регионах. У нас такого нет.

Дело в порядочности руководителей?

— Да. И плюс большой общественный резонанс. Они молодцы, они приняли принципиальное решение.

Были ли какие предпосылки к тому, что вас выпустят?

— Предпосылки изменения позиции прокурора я не знал. Может, они есть, но мне они неизвестны. За день прокурор изменила позицию и высказала разумное мнение, что постановление следователя незаконно.

Но накануне прокурору Краснодарского края Сергею Табельскому написал глава Федеральной палаты адвокатов Юрий Пилипенко и попросил взять на контроль ваше дело. Как думаете, это имело эффект?

— Если прокурор уделил большее внимание этому процессу и документам, если это произошло благодаря звонку, то да. Но это не давление. Это просьба внимательнее отнестись и посмотреть. Если и было давление, то оно было общественным.

Один из ваших адвокатов сказал, что дальнейшие действия защиты будут зависеть от вашей позиции. Можете сказать, как будете строить защиту дальше?

— Попробуем прекратить уголовное дело. Нет — будем работать на оправдание.

Что-то уже известно по поводу расследования, на каком оно этапе?

— Начальном. Там не допросили свидетелей. Провели несколько экспертиз, я так думаю, назначили. Заключения эксперта еще нет.

Есть шансы, что дело не дойдет до суда и развалится?

— Такие шансы всегда есть.

В последние годы в Краснодарском крае было много случаев политэмиграции. Представляете ли вы для себя такую ситуацию, при которой вам придется уехать из России, — или для вас это неприемлемо?

— Нормальный человек рассматривает весь мир как место, где он живет. Если мне захочется уехать, то я уеду, а сейчас не хочу. Не вижу ничего плохого, если человек уедет. Но я не собираюсь ехать как политэмигрант, это точно не входит в мои планы. Я вообще убежден, что уезжать по политике надо тогда, когда угрожают жизни и семье. Тогда человек имеет право на это. Если ему выписали пару административных арестов, то это ничего не значит. Есть [координатор «Эковахты по Северному Кавказу» Андрей] Рудомаха, вот он больше всех имеет право быть политэмигрантом. Но он не уезжает. У меня нет такого желания, надо мной надо хорошо поработать, чтоб оно возникло. И одним арестом не отделаются.

Версия страницы для ПК