Сильная половина. За что борются краснодарские феминистки

Феминистки из Краснодара Мадина Амади, Снежана Зубенко и Юлия Остапенко рассказали порталу Юга.ру о том, почему в наше время нужно бороться за равные права, как должен выглядеть российский закон о домашнем насилии и каково это — быть участницей фемдвижения в одном из самых патриархальных регионов России.

Сегодня в России участницы феминистского движения не просто пишут тексты на заданную тему в своих блогах, но также выходят на демонстрации и пикеты, продвигают закон о домашнем насилии и всеми доступными способами показывают, что Россия — это еще не страна победившего равноправия.

Журналист портала Юга.ру поговорила с тремя краснодарскими феминистками и узнала, как они пришли к этой идеологии, что именно делают для движения, с какой реакцией сталкиваются и какова повестка современного российского феминизма.

Как становятся феминистками

Мадина: Распространенное мнение, что женщины приходят к феминизму после какого-то события или потрясения — «однажды меня изнасиловали, домогались, не взяли на работу», — очень сомнительное, если честно. Конечно, есть женщины, которые пришли в феминизм через личные потрясения и трагедии — но не стоит считать это закономерностью. Феминизм вовсе не приют для сирых и убогих, как это часто пытаются представить обывателю провластные СМИ, это система ценностей, очевидная для всякого разумного и честного с собой человека.

У меня нет никакой «захватывающей» истории — я очень скучно и абсолютно неизбежно прониклась феминистскими идеями, просто наблюдая жизнь вокруг и делая выводы. Меня еще со школы злили любые попытки положить меня в ящичек с ярлычком — определяя меня и мое место в жизни через какие-либо стереотипы, гендерные в том числе. Все эти «математика лучше дается мальчикам», «кто тебя замуж возьмет, если ты готовить не научишься» и «будь мудрее, ты же девочка, уступи». Со мной так не работало с самого начала — я знала, что это несправедливо и глупо, и легко отбивала попытки убедить меня в обратном. Но я видела, как эта архаичная ерунда исподволь уродует умы и судьбы многих моих подруг, знакомых девочек и женщин, лишая их выбора, — и внутренний протест против всего, что в патриархальном обществе включено в парадигму «настоящей женственности», закономерно привел меня к феминизму. Я читала Стайнем, де Бовуар и Вульф и ужасалась, сколь мало на самом деле изменилось с тех пор — и как все еще сильна в нашем мире (и в нашей стране особенно!) традиция считать женщин людьми второго сорта.

Так что я феминистка не оттого, что меня били, насиловали или у меня «мужика хорошего не было», — а из убеждения, что женщины ни в чем не хуже мужчин, а мир несправедлив к нам и должен измениться.

Юлия: По поводу этого мнения — что в феминизм приходят через личные драмы — у меня встречный вопрос: кого не домогались, кого не насиловали? О тебя никогда не терлись в троллейбусе, ты никогда не видела такое, чего не хотела бы видеть?

Когда я была юна, мне казалось, что все феминистки старше 25 прошли примерно одно и то же. Сначала пытаешься оградить себя от женского общества, дружишь только с мальчиками, они тебе очень нравятся. Ты не хочешь дружить с девочками, потому что ты выше этого. Потом в какой-то момент понимаешь, что нет, ты не выше этого, что девочки ничем не хуже мальчиков. И становится непонятно, почему тебя не продвигают на работе, почему все так, как оно есть. И даже если думаешь о том, к чему любят апеллировать наши прекрасные мужчины, — обратном сексизме и подобных вещах, когда их бедных-несчастных заставляют идти в армию, забирают у них детей, — начинаешь еще больше задумываться, не офигели ли они? Когда понимаешь, что даже в благополучных странах ситуация не такой уж и торт, это приводит тебя к определенным мыслям. И некоторые потом вытекают в действия. Хотя я знаю многих людей, которые ничего не делают, просто нервничают.

Снежана: Не могу сказать, что со мной случилось что-то, перевернувшее жизнь. В какой-то момент я поняла, что мои одногруппники — сексисты номер один, что мне некомфортно находиться с ними в одном помещении именно поэтому. Был период, когда я говорила, что не феминистка, — потому что это слово негативно окрашено. Когда хотят оскорбить, говорят: ты что, феминистка, что ли? И не всегда у тебя есть силы сказать «да». Потом находишь поддержку, соратниц, обретаешь силу и понимаешь: то, о чем ты думаешь, нужно не только тебе. Женщины нуждаются в том, чтобы рассказывать им о феминизме, раскрывать глаза. Они даже не всегда знают, что с ними случалось насилие. Мы вообще не привыкли считать многие действия насилием.

О кубанских женщинах

Мадина: Я не разделяю привычку унифицировать людей по какому-то признаку — отсюда всегда один шаг до раздачи рейтингов и оценок. Это как утверждать, что все женщины — нежные эмоциональные существа, мечтающие о детках и замужестве. Разумеется, есть и такие, но ведь и другие тоже есть. И Кубань — тот еще плавильный котел России, здесь много самых разных прекрасных женщин!

Снежана: Я не думаю, что можно всех кубанских женщин обобщить каким-то одним определением, подогнать всех под общий знаменатель. Женщины на Кубани, как и во всей России, имеют разный опыт, разные ценности и представления. По моему субъективному мнению, я здесь чувствую большее влияние патриархата, чем в столице, к примеру.

Юлия: Мне повезло с окружением, поэтому я вам не скажу за всю Одессу. Краснодар походит на Ереван и по архитектуре, и по тому, как выглядят женщины, — все эти попытки улучшательства и какого-то соответствия. Феминизм им вроде не нужен, и они спрашивают: «Что мне следовало сделать, чтобы "он" от меня не ушел?» Ты отвечаешь: «Ничего». «Нет, ну что-то же я могла сделать, как-то же я должна была себя по-другому повести». Так говорит нормальная кубанская женщина.

О повестке современного российского феминизма

Мадина: То, что сегодня у женщин есть права и возможности, — самый распространенный и самый ошибочный «аргумент» традиционалистов всех мастей. Мол, чего вам еще не хватает? Вы уже добились всех прав. Обычно под «всеми правами» подразумевают те, которые не так давно по меркам человеческой истории отвоевали женщинам феминистки первой и второй волны: учиться, голосовать, владеть имуществом, разводиться и вступать в брак по своей воле. То есть тот минимальный набор базовых человеческих прав, которым мужчины, вообще-то, обладали всегда — но которого в современном мире не может быть достаточно ни мужчинам, ни женщинам, ибо мир изменился.

Что же нам нужно «еще» в России? 1) Закон о домашнем насилии, жертвами которого в подавляющем большинстве случаев становятся именно женщины и от которого мы никак сегодня не защищены (штраф за побои и излюбленная присказка полицейских «вот убьет, тогда и приедем» — не защита).

2) Ужесточение контроля взыскания алиментов и наказания за уклонение (в России общая задолженность отцов перед детьми, которых тянут на себе матери-одиночки, — более 150 млрд рублей. При этом женщины с детьми официально самая бедная часть населения, а мужчины на форумах делятся способами оставить бывшую жену и бывшего, видимо, ребенка без кровных рубликов).

3) Обязательный декретный отпуск для отцов, который, возможно, научит наших мужчин тому, что родительство — это общий проект мужчины и женщины, а не «бабское дело».

4) Работающий закон о домогательствах — чтобы никакому господину Слуцкому больше не сходило с рук при полном попустительстве общества и государства столь «естественное для мужчины» желание распустить руки в отношении коллеги, подчиненной, знакомой или незнакомой женщины.

5) Штрафы за сексизм и объективацию женщин в рекламе — отвратительно, что в XXI веке у нас все еще окей продавать все, от пылесоса до страховки, от шиномонтажа до йогурта через сексуализированное женское тело и недвусмысленные слоганы или через унизительные гендерные стереотипы.

6) Доступность городской среды для мам с маленькими детьми: пандусы для колясок, комнаты для кормления и переодевания (наше общество, которое провозглашает материнство священным долгом женщины, удивительно злобно относится к тем, кто этот «долг» исполняет: риторика мгновенно меняется от «не родила — не женщина» до «ты его себе рожала, а не нам, мне твой ребенок мешает»).

7) Полная отмена списка запрещенных для женщин профессий. Наши матки не достояние нации, и если конкретная женщина выбирает работу, связанную с риском для своей репродуктивной системы, то это ее право.

8) Наконец, нужна общая смена государственной риторики в отношении женщин — смешно и стыдно в современном мире так упорно навязывать женщинам одну-единственную роль хозяюшки-мамы-жены. Это не верность «традиционным ценностям», а циничное передергивание и осознанная попытка загнать россиянок на прокрустово ложе устаревших, но таких удобных представлений о женственности — чтобы сподручнее было решать задачу по бесперебойному воспроизводству солдатиков и работников, стоящую перед любым государством.

Мы хотим, чтобы государство на законодательном уровне защищало свободу женщин быть любыми, разными, не соответствующими никаким древним стереотипам — рожать или не рожать детей, учиться и работать в любых профессиях, быть учеными, спортсменками и политиками, — а не покушалось то и дело на эту свободу руками попов и карманных депутатов. Хотим, чтобы в России к женщинам перестали относиться как к украшению мужской жизни — и позволили нам жить наши собственные жизни так, как мы сами выбираем. Без репродуктивного давления, без «тикающих часиков», без «женское счастье — был бы милый рядом», без «быть красивой — главная женская обязанность» и прочей ерунды.

Юлия: Женщинам нужны те же права, что есть и у мужчин. Сейчас только у одной части населения существует возможность родить ребенка, а у другой — нет: это я про ЛГБТ-сообщество. Юридически мы находимся в разных плоскостях.

Говоря о феминизме, обыватели пытаются перевести все на небритые подмышки и ноги. Но у нас не об этом сейчас стоит вопрос, а буквально о выживании. В тюрьмах сидят женщины, которые защищали себя, их более 80%. И тут мужчины такие: «Что вам еще надо, знаешь, сколько нас умирает?» Может быть, вы прекратите друг друга убивать и нас заодно?

Снежана: Я считаю, что в стране огромная пропасть в плане социального и гендерного равенства. Думаю, каждый знает о деле сестер Хачатурян, столкнувшихся с жестокой системой, в которой женщины никто. Этого примера достаточно, чтобы понять, что мы не равны. У своих оппонентов я всегда спрашиваю: представь, если бы это были три мальчика, которых насиловал отец, как ты думаешь, какую огласку бы это получило? Но это три девочки, которые убили своего насильника. Это доказывает, что гендерного равенства у нас нет. И пусть везде прописано, что женщина может быть начальницей, давайте начистоту, чтобы стать женщиной-директором, необходимо быть лучшей из лучших. Мужчине же нужно просто иметь набор определенных качеств. Поэтому феминистки стремятся к равным правам и возможностям.

О деле сестер Хачатурян

Мадина: Слежу за ним, испытывая привычную смесь злости и отчаяния — основные эмоции, которые вызывает у меня большинство российских судебных разбирательств в поле домашнего насилия. Требовать 20 лет тюрьмы девочкам, которых всю жизнь избивал и насиловал собственный отец, — это чудовищный, запредельный цинизм. Нам очередной раз демонстрируют двойные стандарты в отношении женщин: сравните, как идет следствие в отношении Соколова, который убил и расчленил тело своей студентки, что и, главное, как пишут о нем в СМИ, — и дело сестер Хачатурян. Мне кажется, это буквально одни и те же люди — те, что пишут петиции о необходимости учесть научные заслуги Соколова (Доцент! Интеллигент! Ему не место в тюрьме!), и те, что визжат в комментариях под любым постом о девочках Хачатурян, что их надо казнить за отцеубийство. Люди, для которых мужская жизнь и мужская смерть по определению весомее жизни и смерти женщины.

Юлия: Я вчиталась в историю сестер Хачатурян, и она показалась мне важной. Вышла на пикет [Юлия приняла участие в одиночном пикете в защиту сестер Хачатурян в Краснодаре в 2019 году — Юга.ру]. Я понимала, что со мной никто не пойдет, решила отправиться сама. Прохожие реагировали хорошо, почти никто не знал о сестрах, я рассказала им о ситуации. Потом подошли доблестная полиция в лице одной сотрудницы и казак. Полицейская сказала, что у них очень мало людей, что полицию вызвали из здания суда, потому что боялись, что я про Путина плохое слово написала.

Каким должен быть закон о домашнем насилии

Мадина: Ровно таким, каким его представила на сайте тынеодна.ру авторская группа Мари Давтян и Алены Поповой. Это замечательно грамотный и отлично продуманный юридический инструмент, который может серьезно изменить ужасающую ситуацию с домашним насилием в России. Вопреки слухам и мифам, которые тиражируют его противники, там нет ничего о том, чтобы сажать бедных неповинных мужчин направо и налево по наветам коварных жен за некупленную шубу. Зато там есть работающие механизмы профилактики всех видов домашнего насилия в отношении жертв всех полов и возрастов, уже доказавшие свою эффективность во многих странах мира.

Снежана: Я много думала об этом. Мне трудно сказать, как надо сделать, я не уверена, что компетентна в этом. Можно сказать, как не надо делать. Огромная проблема домашнего насилия в том, что жертвы остаются наедине со своей бедой, незащищенными. Оставлять их под влиянием насильника, в одном пространстве, недопустимо. И здесь нужно брать во внимание тот факт, что жертвами домашнего насилия становятся в основном женщины, дети, пожилые люди. Мужчины — тоже, но гораздо реже. Если женщина пришла и пожаловалась на побои от мужа, ее нужно отделить от насильника, от угрозы. Мне кажется, нужно брать пример с американской практики. Так женщины более защищены. Там есть законы о запрете приближения. У нас в полиции сидят люди, которые там совсем не для того, чтобы тебе помочь. Наша полиция нас не защищает. Наши правоохранительные органы на самом деле правоотбирательные. Женщинам говорят: иди отсюда — когда убьют, тогда и приходи.

На мой взгляд, нужно ввести в закон такой пункт, что на подозрение о домашнем насилии могут пожаловаться посторонние. Например, я могу прийти и сказать: «Мне кажется, мою однокурсницу избивают».

Я вижу так: жертвы под защитой закона о домашнем насилии будут иметь возможность безопасно обратиться за помощью в правоохранительные органы, даже когда еще факта насилия не случилось, когда просто чувствуют угрозу. И им окажут там помощь.

О том, что они сами делают для феминизма

Мадина: Делаю то, что единственно умею, — «перевожу» идеи феминизма на общедоступный язык: занимаюсь фемпросветом. Я охотно вписываюсь в любые затеи — вести подкаст, быть гостьей подкаста, акция, лекция, радио, телик, челлендж, посты в инстаграме, битвы в комментариях: я всегда готова поговорить о том, что такое феминизм и почему он всем нам нужен. Готова объяснять снова и снова, что феминистки не против мужчин — а ЗА женщин.

Что фемдвижение — это не партия с единым уставом, оно разнообразно, и в нем легко найти единомышленниц с похожими на ваши взглядами. И что можно вовсе ни к кому не примыкать — ведь для того, чтобы называть себя феминисткой, достаточно просто разделять эту невероятно эксцентричную для нашего общества идею: что женщина ни в чем не вторичнее мужчины.

Что феминистки не запрещают женщинам выходить замуж, брить ноги и рожать детей — феминистки за любой выбор женщины, если это действительно ее выбор, а не слепое следование традициям, стереотипам и общественным установкам. Что, требуя принятия закона о домашнем насилии, мы выступаем не против семьи, а против насилия в ней, ведь никто не имеет права безнаказанно издеваться над женами, детьми, стариками.

А когда мы отстаиваем право на аборт — мы не призываем делать аборты: мы воюем за право женщин распоряжаться своим телом! За то, чтобы наша способность рожать не становилась обязанностью.

Снова и снова я готова повторять разными словами одни и те же простые вещи: феминизм — это движение за то, чтобы у каждой женщины в мире был выбор, что ей делать со своей жизнью, и без оглядки на мнение общества. Иметь ли семью, заводить ли детей, в какую профессию идти, как выглядеть, с кем спать, уметь ли готовить и т.д.

Снежана: Мне всегда кажется, что делают недостаточно. Я провожу мероприятия, где мы обсуждаем феминизм, гендерное равенство, сексизм, стандарты красоты и прочие темы, распространяю информацию в различных пабликах, веду в фейсбуке группу «Сила равенства», организовывала круглый стол для правозащитниц юга России. Как могу, просвещаю, строю связи. Считаю, что будущее за нетворкингом.

Юлия: Я общаюсь с людьми и делаю, что могу. Надеюсь, наши разговоры кому-то помогают и мы друг друга делаем лучше. Мне кажется, что этот тот минимум, который может делать каждый.

О реакции со стороны

Мадина: Реакция зависит от площадки: в инстаграме у меня хорошая, очень моя аудитория, которая в целом разделяет и поддерживает мои взгляды и даже защищает меня от хейтеров в чужих аккаунтах — например, в комментариях «Типичного Краснодара» и «Туподара», когда они опубликовали посты о моем пикете #ЗаЗаконПротивДомашнегоНасилия. Там, конечно, было много грязи и агрессии — от классического «гы-гы, мало ей муж по щам дает» до не менее стандартного «ей пиндосы заплатили за этот пикет».

Ну и в целом, конечно, нередко выгребаю осуждения и неприязни — поборники «традиционных ценностей» обычно не гнушаются обсудить мою внешность, возраст и незамужнесть как единственно доступные им возможные причины моего фемактивизма. Пока это не переходит в открытые угрозы, меня это мало беспокоит — я всегда была равнодушна к чужому мнению о себе. Зато очень радуюсь, когда получаю сообщения от подписчиц, что какие-то мои слова помогли им иначе взглянуть на жизнь, увидеть и осознать то, что раньше не замечалось.

Юлия: Мне отвечали, что я жирная. «Это потому, что ты некрасивая, что-то не можешь, тебе нечем заняться». В последнее время я все чаще слышу про обратный сексизм, что это мужчины бедные и несчастные — они в армию уходят, они за нас умирают, ведь страну необходимо защищать. Правда, обычно это говорят люди, которые там не были. А мы тут занимаемся ерундой.

Снежана: Чаще всего отвечают: мне и так хорошо живется. Мы как-то делали к 8 Марта открытки. На лицевой стороне восьмерка продолжается в виде зеркала Венеры. На оборотной стороне — факты о феминизме. Эти открытки мы раздавали прохожим в праздник на Красной. Я не видела реакцию людей, когда они читали. Обычно мужчины удивлялись, когда мы им давали открытки. Но мы хотели, чтобы они тоже почитали о феминизме. Женщины радовались, а что было дальше — не знаю.

Но одну реакцию я запомнила. Шли вместе девушка с парнем, я дала ей открытку. Они прошли вперед уже метров 30, и парень прочитал текст. И такой: «Ээээ, в смысле? Щас, пошли!» Он разворачивает свою спутницу, и вместе они идут ко мне. Я вижу его злое лицо, вижу, как задела открытка. Она дергает его за руку. Не дошли они в итоге до меня.

Мужчины часто рассматривают это как посягательство на свои права. Всегда хочется сказать: ребята, права — это не пирог. Если у меня их станет больше, это не означает, что их станет меньше у вас.