«Брал палку и добивал, чтобы не мучились». История кубанского поселка Чушка, рассказанная его жителями

Журналисты портала Юга.ру отправились на берег Керченского пролива, чтобы посмотреть на историю поселка Чушка глазами местных жителей.

— Что вам рассказать интересного? Я с 67-го года здесь, в Чушке, живу, я вам все расскажу, только все выключите. Потому что, если я вам расскажу всю правду, меня завтра отсюда выселят, — с ухмылкой подмигивает Олег, высокий загорелый мужчина лет шестидесяти. — Когда я сюда приехал, я был таким маленьким — меньше, чем тебе по колено. Тогда была советская власть. За маяком был роддом, была школа-восьмилетка. Все было — 6 тыс. населения! Потихоньку все выселялось, а потом построили вот эту химбазу, блин!

Когда-то в поселке Чушка, расположенном на одноименной 12-километровой песчаной косе на берегу Керченского пролива, кипела жизнь. Люди жили между двух морей — Азовским и Черным, работали в рыбколхозе, трудились на паромной переправе и на железнодорожной станции порта Кавказ.

В 90-х годах райская жизнь закончилась: рыбколхоз перестал существовать, а на косе построили грузовой порт с перевалочной базой и химический терминал. Население поселка неуклонно сокращалось. Если в начале 2000-х здесь было около 300 жителей, то в 2010 году, по данным переписи, оставалось 109 человек — 46 мужчин и 63 женщины. Сегодня жилые, вернее обитаемые, только два дома.

Выкинулись на берег

Поселок Чушка основали в 1946 году с началом строительства Керченской паромной переправы и входивших в ее состав железнодорожной станции и порта Кавказ. В период развитого социализма здесь, по словам местных, жили тысячи человек. Из них не осталось практически никого.

Сейчас некогда успешный поселок похож то ли на брошенный населенный пункт из чернобыльской зоны отчуждения, то ли на архивные фото времен гитлеровской оккупации с сожженными русскими деревнями. Завалившиеся домики без крыш и окон, горы строительного мусора, старые лодки, развалины, поросшие высокой травой. Единственное отличие от кадров кинохроники — красивые желтые комочки, лежащие прямо на дороге. Это сера. Около одного из дворов наблюдаются признаки жизни — бегают свиньи, тут же рядом прогуливаются куры и гуси, на заборе висят сети. Здесь и живет Олег. Несмотря на то что почти все жители давно покинули эти места, уходить он не собирается. По крайней мере, пока.

— Видишь забор? А раньше здесь забора не было — просто две доски, и ковры висели. Никто не воровал. Люди работали на переправе, на железной дороге, прекрасно жили, — поясняет наш собеседник. — Но я никогда в своей жизни не работал. Да и зачем мне работать? У меня хозяйство, свиньи, птица, рыбалка, собаки у меня.

— А правда, что тут, кроме вас, еще одна семья живет?

— Правильно, — ответил Олег. — Вот сейчас по этой дорожке пройдешь и увидишь единственный целый дом — там Светка и живет.

Мы идем по поселку, подъезжает автомобиль с надписью «Порт Кавказ» на борту — служба безопасности. Мужчина за рулем особо не настаивает, но мы все равно объясняем цель нашего визита: журналисты, интересуемся судьбой поселка.

— Какого поселка? Я вас предупреждаю заранее, как начальник службы безопасности, что нельзя производить фото- и видеосъемку наших объектов. У вас своя задача, у нас своя. Запрещено, потому что это зона транспортной безопасности. Просто приезжал сюда блогер с ютуба — лез к нам на территорию, запускал квадрокоптер. Это может быть чревато согласно закону. Лучше не стоит.

Предупредив о запрете съемки, он теряет к нам интерес и переключается на чумазых свиней, бегающих по поселку.

— Вот это вьетнамцы, а это вьетнамцы, скрещенные с обычными.

По одной из версий, название поселка восходит к черкесскому слову, которое переводится как «бычий брод», что указывает на небольшую глубину Керченского пролива. Но у тех, кто здесь живет и работает, более популярна другая версия.

— Объясняю вам, чушка́ — это дельфин. Каждый год осенью — в прошлом году я троих лично видел — выкинулись на берег, — рассказывает наш собеседник из службы безопасности. — Здесь меляки, и за счет течения в проливе меляк набивает. Получается, идешь, вроде глубоко, а потом хоп, и по колено. И, получается, дельфин приходит — один меляк, второй меляк, и на третьем, на четвертом он застревает. За счет ветра вода уходит, а он остается. Поэтому Чушка называется.

— А какая жизнь? Поселка-то нет, — садясь в автомобиль, говорит мужчина. — Людей отселили, и все. Осталась одна семья. Почему не отселяется? Потому что денег хотят. Они получали, есть решение суда о том, что их отселили в 2006 году. Они это жилье продали и вернулись сюда. А теперь хотят еще, хотя они утратили право на отселение.

В смоченном состоянии

«Уважаемые журналисты, надеемся, что предоставляемая информация поможет излагать только факты, не предоставляя оснований для судебного и уголовного преследования за сообщение заведомо ложных сведений», — гласит информация на сайте предприятия «Южный Морской Торговый Терминал, порт Кавказ» в специальном разделе для прессы. Здесь же выложены сканы лицензий на перевалку опасных грузов, выданные ООО «Верп» (юридическое лицо ЮМТТ) Ростехнадзором и Ространснадзором, разрешение от Росприроднадзора, а также положительное заключение от Росрыболовства, установившего, что загрязнений водной акватории и прибрежной полосы от деятельности по перегрузке серы, угля и иных грузов не имеется.

По информации на сайте, терминал осуществляет перегрузку таким же способом, как это делается, например, в Новороссийске, Мурманске, Антверпене или Генуе — нигде уголь и сера не хранятся в крытых складах и не перегружаются на суда в мешках.

По информации от ЮМТТ, общественники и «псевдоэкологи» направили сотни жалоб, сообщая «заведомо недостоверные сведения о работе терминала», однако «позиция Терминала заключается в том, что никаким защитникам не будет выплачиваться никакое вознаграждение вне зависимости от количества размещенной ложной информации в интернете».

— Рассказывайте, — спрашивает до сих пор живущая в поселке Светлана, сурово пронизывая настороженным взглядом. — Зачем приехали? Посмотреть на то, что осталось? Смотрите, только мою фамилию не надо нигде называть. Я могла бы вам рассказать свою историю, но я этого делать не буду. У меня проблем — вот так, — женщина проводит рукой над своей головой. — У меня неприятностей очень много, и я не могу их разрулить никак. И мне больше не надо.

В советские годы большинство жителей Чушки работали в рыбколхозе «Труженик моря». В 90-х годах хозяйство развалилось, а через несколько лет здесь построили терминал. По словам местных жителей, после того как в нескольких десятках метров от домов выросли желтые и черные горы из серы и угля и начались работы по перевалке минеральных удобрений и нефтепродуктов, прежняя жизнь закончилась. Жителей поселка, оказавшегося в санитарной зоне опасных предприятий, должны были переселить согласно закону. Большинство и переселили.

Много лет назад Светлана с мужем оставили свой дом в поселке в обмен на компенсацию и уехали. Спустя несколько лет они вернулись ухаживать за больной матерью. После ее смерти родственники рассчитывали получить жилье или деньги в качестве компенсации за родительский дом.

— А они бьют на то, что нас уже переселяли и мы специально сюда вернулись. Они на принцип уже пошли — вот у вас был там дом, и вы за него компенсацию получили. А вот этот дом мы, по идее, должны им подарить? — удивляется Светлана. — Они мать не переселили, отец больше десяти лет назад умер от рака здесь — его не переселили. А если бы мы его бросили, этот дом, забрали бы мать и уехали, так здесь бы его уже не было. Они бы его уже снесли. Чтобы показать, что здесь никто не живет, здесь разруха.

Существует на странице ЮМТТ и раздел «Экологические меры», в котором говорится, что принципиальная задача компании — сохранение окружающей среды. «Все мероприятия, предусмотренные Государственной экологической экспертизой, соблюдаются, включая постоянные анализы атмосферного воздуха, воды, почвы. Для эффективной защиты окружающей среды мы используем современные технологии, включая высокоэффективную систему активного пылеподавления установками для распыления воды. Для исключения выветривания груза все склады огорожены бетонными стенами высотой 2 метра, а сам груз поддерживается в смоченном состоянии (при необходимости)».

Несмотря на все меры безопасности, о которых говорится на сайте терминала, люди все равно жалуются на здоровье.

— Я, например, уже три года на таблетках от аллергии. А знаете, как я чешусь вся от этой серы? — разводит руками Светлана. — Я их пью постоянно, но невозможно ж не дышать? Мне один раз скорую вызывали в том году — все несло во двор.

По словам женщины, долгие годы судов и всевозможных разбирательств закалили ее настолько, что сейчас она уже ничего не боится. И отступать не собирается.

— А куда мне идти? Мне некуда идти, и я не брошу. Не знаю, откуда у меня столько сил взялось. Я уже научилась в суды ходить. Помню, как у меня в первый раз колени трусились, когда я шла. Ты живешь, обычный человек, никогда не касаешься, и тут на тебе. А чего тут такого? Законы почитал, какие касаются, нарушения нашел, и пожалуйста.

Светлана вспоминает, как после одного из многочисленных судебных заседаний представитель компании «Верп» предложил компенсацию за родительский дом — жилье в поселке Батарейка. Но признает, что диалога так и не получилось.

— Я говорю, да не поедем мы туда. Вы понимаете, мы не хотим туда ехать. Ну какая Батарейка? Там четвертушка старинного дома, и там эти 8 соток какие-то смешные. И стоит металлический вагончик. Все, больше ничего нет. Зато там газ и вода. Ребята, я сюда сейчас прекрасно себе вожу газ и воду. Всегда так жили, здесь же никогда ни воды не было, ни газа. Я здесь условия сама себе создам, я еще не пенсионерка, слава Богу. 15 или 20 лет власти говорят, что поселка не существует. Но я и прописана здесь, и почтовый адрес есть. Значит, есть поселок.

Хлеб с мидиями

11 ноября 2007 года стало для Чушки во всех смыслах черным днем. В результате сильного шторма в Керченском проливе произошла катастрофа — получил сильные повреждения танкер с мазутом и затонули три сухогруза. В море попало около 2 тыс. тонн мазута и 7 тыс. тонн технической серы. Все это нанесло серьезный ущерб местной природе — сильно пострадали угодья Запорожско-Таманского зоологического заказника. По официальным данным, протяженность загрязненной береговой линии составила 49 км. Ликвидируя последствия аварии, работники МЧС вместе с экологами и добровольцами собрали тысячи тонн нефтесодержащих отходов и около 5 тыс. погибших птиц.

— Конечно, у нас там все было в этом мазуте, ужас, что творилось, — вспоминает Ирина Гридина, прожившая в Чушке почти полвека. — Для меня было намного тяжелей смотреть, когда птица погибала. Ой как это страшно было. Вот эта дорога от Чушки до Ильича — лыски бедные перебегали, все в мазуте бегают, летать не могут. Их давят, а они туда-сюда. Вся дорога была как кровавое месиво. А сколько лебедей было в мазуте. У меня брат любит животных, но он мне говорил: «Ира, я брал палку и добивал, чтобы не мучились, потому что смотреть было невыносимо». Он пробовал, притаскивал их домой, моющим средством, солярой смывал, а утром птица уже мертвая.

Ирина приехала на Тамань в шестимесячном возрасте из Казахстана вместе с мамой и братом.

— Здесь жили мамины родители, которые ее и позвали. Потом папа сюда приехал, они построили дом рядом с родителями. Мама работала бухгалтером в рыбколхозе «Труженик моря». Наше детство там и прошло. Помню бочки с хамсой. Мы возьмем по полбулки хлеба и пойдем по территории, которая вся заставлена рядами бочек. Мы искали, где вкусней — не любили пряное, с лавровым листом, с перцем. Искали бочки, где одна соль. Шикарно жили — рыбы просто завались было. Кефаль, камбала, креветки. Мы детьми сами себе были предоставлены. Хлеба взяли, помидоры, мидий надрали, нашли лист железа, поставили на два камня, высыпали. Они шипят на огне и открываются. Помидоры и хлеб с мидиями — такой у нас обед был. Купались до синих губ и прыгали в горячий песок.

Помимо рыбколхоза, большинство жителей Чушки работали на паромной переправе и железнодорожной станции. В советские годы поселок был привязан не к материковому Темрюку, а к Керчи, расположенной на другом берегу пролива.

— У милиции контора была в Керчи, скорая помощь приезжала на пароме из Керчи. У нас больница была в Керчи, там моя сестра родилась. Школы, интернаты — все в Керчи. Мама на работу, а мы раз, и на паром. Переправились, и по своим делам. Маршрут у нас короткий: кинотеатр «Пионер», мороженое в кафе «Пингвин», и бегом назад. Мама с работы, а мы уже полчаса как дома. Керчь для нас была родной город. Только одно вот, хоронили не в Керчи, а в Ильиче.

Окончив школу, Ирина Гридина поехала в Москву поступать в мединститут. После нескольких безуспешных попыток вернулась домой и пошла на керченский завод «Альбатрос».

— Завод военный, строили много жилья. Там в течение года можно было получить квартиру. Пошла работать на завод и заочно поступила в керченский морской институт. Отучилась два года, а потом Украина стала отдельным государством. Я же работала и училась в институте, получается, на Украине, а жила через пролив на Чушке, в России. Однажды меня задержали на переправе и не выпускали домой: «Паспорт у тебя старый, еще советский. Нужно штамп с трезубцем в него поставить». А я не хочу, я в России живу. Три дня пограничники не пропускали, передавали по смене. Я даже прорвалась на паром — я ж там выросла, и меня и отца там все знали — спряталась у капитана, а они не дают отходить, знают, что я где-то на пароме. Пришлось выходить.

После распада Союза жизнь людей по обе стороны пролива мало чем отличалась. 90-е Ирина до сих пор вспоминает с ужасом.

— Было страшно. Все позакрывалось. Первое время я ждала, что нас вызовут работать на завод. Сидели ждали, сначала хлебные выдавали, а потом и их перестали. Я закрыла квартиру на ключ и переехала домой в Чушку. Здесь уже выживали как могли. Ловили бычка, коптили и ходили продавать на рынок. Здесь жила с бабушкой, потом вышла замуж — муж приехал сюда работать из Архангельска. А потом пошло переселение.

10 млн за халупы

В 90-х годах рыбколхозы пришли в упадок, и их территории взяли в аренду бизнесмены. На месте рыбных цехов появились перевалочные базы для химических продуктов. Когда в 2000-х на косу поездами пошли сера и сульфат аммония, по словам местных жителей, находиться там стало невозможно. Хотя еще 20 лет назад купаться в море было нельзя по другой причине:

— Креветка ноги колола, так много ее было. Мы сразу бежали домой, брали рачкодралку — это такая штука, хамсаросом обшитая, — полчаса туда-сюда, и полведра креветок. Пошли отварили и поели. Сейчас креветки нет. Очень много раньше было морских коньков — сейчас тоже нет. Птиц раньше было столько, что не было свободного камня. А сейчас и их почти нет, — вздыхает Ирина. — Жители тут стали гораздо чаще болеть. Ложишься спать, особенно летом, и такая вонь аммиачная. А потом уголь — все черное было. Обращались всюду. Постановления выписывались, чтобы людей переселить.

Ирина стала председателем поселковой инициативной группы жителей по выселению. Не то чтобы очень хотелось, но жизнь заставила.

— Однажды мужу на работе плохо стало. Он в море тогда работал крановщиком. И вот первый раз сознание потерял, второй раз сознание потерял. Частник, у которого он работал, сам его отвез сначала на УЗИ в Темрюк, потом в Краснодар. И там у него нашли диффузный распад печени. Он не пил при этом, но, конечно, мы жили напротив этих куч с химикатами. А у меня восьмимесячный ребенок на руках, и непонятно, что мне делать было бы без мужа. Я пошла к врачу и говорю: «Да выпишите нам вот эти дорогие лекарства, немецкие или какие там, по 100 долларов за упаковку». Но он сказал: «Вы не спасете мужа, хоть какие лекарства я вам выпишу, если не поменяете место жительства». И тогда я этим занялась. Я обошла всех людей, обошла каждый дом и сказала: «Давайте судиться, чтобы нас выселили». Никто со мной не пошел: «Ира, давай судись, а мы посмотрим». И я пошла.

Сдвинуть процесс переселения с мертвой точки помогли пробивной характер и череда случайностей. Однажды Гридина приехала в Краснодар, чтобы подать очередную жалобу в прокуратуру, и попала на обеденный перерыв.

— Я пошла гулять по Красной и вижу — администрация края. А ну, думаю, зайду-ка я к губернатору Ткачеву, знаете, как ходоки из деревни к Ленину. Захожу, а там милиция сидит и спрашивает, куда вы собрались? Говорю, что хочу к Ткачеву, от людей пришла. Мне сказали: «Иди вон туда, записывайся, и там какой-нибудь начальник тебя примет».

Увидев номер телефона вице-губернатора Хатуова, за пару недель до того посещавшего Темрюкский район, Ирина записала номер и через несколько минут позвонила, сказав секретарю, что важный чиновник якобы назначил ей встречу.

— Позвонила и села на лавочку в сквере перед администрацией. Через три минуты зазвонил телефон, и в ответ на свое але я услышала такой мягкий баритон: «С вами разговаривает Джамбулат Хизирович Хатуов». Мне плохо стало. Я сразу же призналась, что пошла на обман — по-другому же попасть никак. Он долго не слушал и пригласил в кабинет. Сел напротив меня: «Рассказывай». Спасибо Хатуову, что нас выселили, если бы не он, люди бы до сих пор там жили. Он сразу взял нашу сторону и сказал, что людей всех надо переселить.

Да, было принято решение деньги не давать, но не из-за того, что к людям как-то плохо отнеслись. Просто люди хотели, чтобы не хуже, чем у соседа, компенсация была. Просили побольше, чтобы не продешевить, как им казалось. Суммы были неимоверные — до 10 млн доходило. Представляете, в то время просили 10 млн за халупы.

В итоге власти вместе с бизнесменами решили, что специально для жителей Чушки построят новые дома в поселке Ильич. Как и большинству остальных жителей, уезжать из родной Чушки Гридиной, несмотря ни на что, не хотелось.

— Я бы и сейчас там жила. Да, один минус — вода была привозная, и ее очень экономили. Машина в три куба за 500 рублей. Питьевая? Нет, техническая. Мы подписывали документ, что предупреждены, что вода техническая. Но ее же кипятили и всю жизнь пили. Мне жалко очень, что эту землю не смогли использовать, например, под санатории, детские лагеря. Очень жалко. Я ведь просила у Джамбулата Хизировича, что, если есть хоть какая-то возможность, чтобы не выселять нас и оставить на месте — можно закрыть их, а нас оставить? Он сказал: «Ирина, нет, и давай больше к этой теме возвращаться не будем. В связи с распадом Союза мы потеряли очень много портов, и здесь он очень нужен».

Когда стал известен диагноз мужа, Ирина смогла дозвониться до высоких начальников в Москве и добилась выплаты денежной компенсации.

— Я не жилье получила, мне дали деньги — 1,5 млн рублей. Я вроде так обрадовалась, а потом мы объездили все кругом до Тамани, и ничего. Я же хотела возле моря, потому что я всю жизнь прожила на берегу. Через три дня я была в истерике — деньги есть, а найти ничего не можем. У мужа здесь, в Ильичевке, был участок, который ему дали как приглашенному специалисту, когда он приехал с Севера. Он сразу сказал, давай здесь строиться. А я ни в какую не хотела. Это с детства пошло. Здесь кладбище было, и всех чушкарей хоронили именно в Ильиче. У бабушки было всегда такое выражение: «Отвезете меня в Ильичевку вперед ногами». Или ругала и приговаривала: «Что, захотели, чтобы в Ильичевку я уехала?» И я поэтому так не хотела в эту Ильичевку. Но муж меня уговорил.

У меня тетрадка была, я все записывала. Даже рубля никуда не потратила вне дома. У меня подруга удивлялась. Она, как деньги получила, накупила тряпья всего, а потом купила дом-завалюшку. А я сказала, что нет, все только в дом. Когда построили коробку, я так обрадовалась, что меньше половины денег потратили. Осталась только внутренняя отделка, на нее большая часть и пошла. Муж еще лет пять работал и всю зарплату на дом тратил.

Какой-то рай

Пока выделили землю, пока построили дома, пока решали бюрократические вопросы, по словам Ирины, процесс переселения жителей Чушки шел лет десять. Люди переезжали в Ильич по мере сдачи новых домов. Сначала отселяли пожилых, а одним из последних стал брат Гридиной.

— Он сам до последнего тянул. Пошел на переселение с одним условием — что его как можно дольше не будут трогать. Свою семью он переселил, а сам там остался. Ему нельзя сильно расслабляться, у него там такое хозяйство — свиньи, куры, гуси, и все стадами. Здесь невыносимо держать хозяйство, а он привык жить вольно. А я боюсь туда ездить, — замолкает Ирина. — Последний раз в поселке, наверное, где-то год назад была. Я человек эмоциональный, мне очень тяжело. Жалко природу. Чем она виновата? Там все мертвое, все как после апокалипсиса. Для меня это страшно и обидно. В чем виноваты птицы? И главное, что с этим никто не хочет связываться. Бесполезно.

Вспоминать о многочисленных судебных тяжбах и многолетней борьбе Ирина не хочет и уже не может.

— Раньше мы пытались, но сейчас руки опустились, никто ни с кем не борется. Потому что за последнее время у меня было очень много неприятностей. Не то что я боюсь — моя семья категорически против, чтобы я всем этим сейчас занималась. И я понимаю, что, когда у тебя нет ничего, тогда можно бороться. Но когда у тебя есть семья, дети, я на своем опыте поняла — сиди и не дергайся.

А сколько про меня гадостей в интернете писали? Им было все равно, им главное было нужно, чтобы я села на попу ровно. Чего они и добились. Я уже смирилась. Десять лет назад я считала, что можно бороться и можно исправить, сейчас я поняла: нет, это нельзя исправить, и бороться с этим себе дороже, тем более я вижу бесполезность. Бес-по-лез-ность, — медленно шепчет Ирина и надолго замолкает.

— Когда я оглядываюсь, смотрю и вспоминаю переселение, то я думаю, что много чего сделала неправильно, идя на поводу у жителей. Когда я нашла общий язык с генеральным с химтерминала, начали общаться — народ сразу дыбом встал, мол, продалась. Как пошли интриги, обвинения, междоусобицы. Начали собираться, говорить, что мы себе другого представителя найдем, а ты продалась. Нельзя нормально разговаривать с противником, надо постоянно бороться, надо быть в оппозиции. Люди на меня наезжали, и я поддавалась, шла в оппозицию. А сейчас думаю, сколько бы я себе нервов сохранила и намного большего бы добилась. Мы столько всего хотели.

Ирина жалеет, что так и не успела сделать в Ильиче детскую площадку, дороги и фонари. Бросила, потому что устала. Слишком много сил ушло на борьбу.

— Но и сейчас уже, когда смотришь на это со стороны, когда уже время прошло, я считаю, что получилось неплохо. Все, кто хотел, выселились. Пусть говорят, что хотят, но я этим занималась и могу повторить, что все, кто хотел, выселились. Те, кто остался, — сейчас можно только предполагать, чего они хотели. То ли думали более выгодно выселиться, а кто-то, может, не хотел уезжать. Денег не давали — вот тебе строят дом, и переселяйся. А если человек не хочет туда? Хочет уехать отсюда дальше. Да, если сравнивать дома в Ильиче с теми, что были там, то нынешние маленькие. Но, согласитесь, здесь есть газ и вода, больше цивилизации.

Серьезным минусом жизни в Ильиче женщина считает местную землю — огород на старом месте давал намного больше, чем здесь. Люди выращивали картошку, огурцы с помидорами, и обрабатывать песчаную почву было гораздо легче.

— Здесь глина, ни один трактор не возьмет в первый раз, здесь как цемент укатано все. А там мягче, там песок, но деревья редко у кого были. Кто повыше жил, те могли посадить, а мы слишком близко к морю. Лопатой копнешь, и соленая вода. Но какой был плюс в Чушке? Все жили на берегу моря. Рыбалка, охота, птицы. Чушка — это был какой-то рай. Если бы сейчас все вернуть назад, я бы выбрала Чушку, только чтобы там не было этих терминалов, как мы раньше жили. Мне не надо вот этих всех благ. Я жила в 50 метрах от моря. Просыпалась, выходила на ступеньки и вдыхала запах водорослей. А когда засыпала, знаете, как волна эту ракушку гоняет: шшш, шшш…