«Пропагандистская журналистика — это тоже журналистика, и не надо иллюзий». Интервью с главредом «Медиазоны» Сергеем Смирновым

Денис Куренов поговорил с главным редактором «Медиазоны» Сергеем Смирновым об успехе проекта и особенностях редакционной политики, о Кубани как столице российского беспредела, а также о том, что писать о пытках в полиции важнее, чем обсуждать репутацию отдельных журналистов.

В сентябре 2014 года участницы группы Pussy Riot Мария Алехина и Надежда Толоконникова основали проект «Медиазона», фокус которого направлен на деятельность российских судов, правоохранительных органов и в целом местной пенитенциарной системы.

За почти четыре года с момента запуска «Медиазоны» суды стали если и не самой главной, то по крайней мере важной повесткой в российской политике и общественной жизни. Обыски у оппозиционеров, административные аресты для участников митингов, уголовные дела за репосты в социальных сетях и даже насилие в полицейских участках — все это стало уже повседневностью для России последних лет.

Основатели «Медиазоны» — Толоконникова и Алехина из Pussy Riot, вы после протестов начала десятых годов баллотировались в Координационный совет оппозиции. В связи с этим запуск «Медиазоны» у меня ассоциировался в первую очередь с переходом от нападения к защите, с реквиемом по всему протестному движению. Т.е. от борьбы с режимом мы переходим к защите тех крупиц свободы, которые еще остались. Не было ли у проекта такой родовой травмы?

— Я вообще бы не стал говорить в таком ключе. Мы же все-таки говорим о журналистике. А ведь что это такое? Есть совершенно разные трактовки, да, но по факту журналистика — это публичное высказывание мнения либо всего общества, либо какой-то его части. Так что в этом нет ничего необычного, это совершенно нормальная ситуация, когда журналистика представляет одну, другую, третью часть общества либо работает полностью на государство. Это разные виды журналистики. В этом плане не хотелось бы путать чистую политическую деятельность с журналистикой. Те же выборы в КС — для меня это был скорее демонстративный жест, чем желание реально участвовать в каком-то политическом органе.

Ну а что касается перехода… Проблема же заключается в том, что не мы диктуем этот переход, а сама жизнь. Так что в этом нет ничего необычного — мы просто пишем о тех проблемах, которые волнуют нашу часть общества и стараемся их описывать. И мне кажется, что наш успех или неуспех зависит от того, насколько адекватно и правильно мы описываем те проблемы, которые волнует общество. И если вот сейчас есть давление на гражданское общество, то вот мы его описываем, да, делаем ту работу, которая нужна какой-то части общества.

Сергей Смирнов призывает оформить ежемесячное пожертвование «Медиазоне»

Кстати, об успехе вашего проекта. Нет ли тут внутреннего противоречия — вы хорошо выполняете свою работу, да, но этот успех был бы невозможен, если бы ситуация в России с каждым годом, да и не годом, а месяцем, неделей, не становилась все хуже и хуже?

— Это правда, безусловно, так. Но противоречия тут никакого нет. Я считаю, что задача журналиста — описывать тенденции, которые происходят во взаимоотношениях власти и общества. Мы же все-таки занимаемся прежде всего журналистикой, не пытаемся влиять на происходящие процессы. В отличие от политиков. И что касается описания процессов… Ну если сайт стал достаточно популярным из-за описаний нашей узкоспециализированной тематики, то это говорит о том, что мы угадываем, что волнует определенную часть общества. О том, что мы выбрали в 2014 году правильную тематику и правильные механизмы подачи этой информации.

Вот вы говорите, что «мы занимаемся прежде всего журналистикой». Есть мнение, что современная российская журналистика (впрочем, возможно, как и все наше общество) находится в эдаком режиме чрезвычайного положения. И все чаще можно видеть, как те или иные СМИ открыто постулируют свои политические взгляды. Как вы к этому относитесь?

— Это вообще достаточно нормальное явление. Давайте вспомним, как крупные медиа США относились к избранию Трампа, как они критиковали Трампа, да? Вопрос тут скорее в степени выражения позиции и в чувстве вкуса. Но само постулирование политических взглядов для СМИ — это нормально, посмотрите на западные страны.

А вот если брать пул прокремлевских СМИ — это вообще про журналистику история?

— Да, я считаю, что это, безусловно, журналистика. Пропагандистская журналистика — это тоже журналистика, не надо тут строить каких-то иллюзий. Маргарита Симоньян с RT — это тоже часть журналистики. Мало того, я в целом принимаю аргументы, которыми она руководствуется, как при выборе тематики, так и при подаче материалов. Журналистика бывает разнообразной. И «Грани.ру», и Первый канал — это все виды журналистики, которые отражают мнение определенных частей общества.

Меня всегда волновал вопрос: почему вы не пишете о делах, связанных с сексуальными преступлениями? Это редакционная позиция?

— За годы нашей работы к «Медиазоне» выработалось определенное отношение — как к сайту, который пишет о несправедливости. О тех моментах, когда более сильные обижают более слабых. Причем это не всегда касается тех, кого преследуют. Наша позиция — быть на стороне тех, кто оказался в несправедливом положении, даже если это оперативный сотрудник полиции.

Ситуация с сексуальными делами обычно сложна тем, что там слово идет против слова. И нам не очень хочется вставать на чью-то сторону. Это, безусловно, не касается историй типа недавней про то, что закрыли дело о групповых изнасилованиях девушки из Осетии [после публикаций в СМИ Следственный комитет возобновил расследование — прим. Юга.ру].

И еще тут важный момент есть. Дела о сексуальных преступлениях обычно скрыты — мы обычно просто не можем получить документы по этим делам. А мы предпочитаем писать только тогда, когда у нас есть документы.

Вы часто пишете о преследованиях активистов, о давлении на них со стороны властей. Муссирование этой темы может быть в том числе и способом для активиста получить себе политическое убежище. В своей практике вы сталкивались с паразитированием на этой теме, с нарочитым преувеличением давления властей?

— Мы изначально относимся критически ко всем сообщениям — как от полиции, так и от активистов. Мы просим предоставить факты, документы… Просим подтверждений. Классический вариант журналистики. Если человек оказывается неправ, то в следующий раз мы относимся к нему еще более критически. Это касается как активистов, так и СМИ, у которых мы берем новости.

А такие случаи часто бывают?

— Вы знаете, нет. Т.к. мы реально изначально были довольно критичными людьми, то с этим мы практически не сталкивались. Мы никогда не пишем со слов адвоката, пока не видим документы. «Если пришлете документы, будем писать, потому что у нас принято только так». Такая позиция у нас.

Меня тут прежде всего этический момент интересовал. Так что я продолжу эту тему, но немного иначе. Российская непрокремлевская журналистика часто выдвигает этические претензии к власти, однако сама себе позволяет публиковать материалы, появление которых вызывает, мягко говоря, недоумение. Навскидку пару примеров приведу. Первый — это «синие киты» Мурсалиевой. Второй — тиражирование результатов опросов общественного мнения со всеми этими 86 процентами путинского большинства и без упоминаний того, что 9 из 10 человек отказываются принимать участие в этих опросах. Я понимаю, когда это на Первом канале появляется, но «Новая газета», «Дождь», «Медуза» — они-то зачем это тиражируют?

— C соцопросами проще, давайте с них начнем. Зачем публиковать про 86% путинского большинства? Ну потому что это дает лишние основания широко раскрыть глаза, типа «посмотрите, в каком Мордоре мы живем, какой ужас, какой ад». Такое запугивание, да. Я считаю, что это такое участие в информационной… неправильно тут говорить о войне, это скорее перестрелка. Одни говорят: «Посмотрите, за нас большинство». Вторые: «Посмотрите, как пропаганда зомбирует население». Для этого и пишут такие новости. Серьезно относиться к социологическим опросам в 2018 году достаточно сложно.

Что касается «синих китов»…

Так, я, наверное, не совсем корректно вопрос сформулировал. Я-то как раз понимаю, зачем пишутся подобные новости, окей. Но меня этический момент волнует. Почему это никак не сказывается на авторитете СМИ, на репутации отдельных журналистов?

— По поводу репутации — это вопрос, кстати. Я думаю, что как раз сказывается. Но тут проблема в том, что мы уходим в некоторое этическое обсуждение каких-то проблем, вопросов репутации. Это очень тонкие и сложные вопросы. Во-первых, мы со стороны «Медиазоны» не любим участвовать в этом. Во-вторых, не хотелось бы выступать какими-то менторами в таких вещах. Происходит столько много разных вещей, которые требуют гораздо большего внимания, чем вопрос журналистской репутации.

Нам, «Медиазоне», хочется максимально честно этого избежать и дистанцироваться. Мы думаем, что истории о пытках в полицейских участках важнее, чем вопросы о репутации отдельных журналистов и прочие этические моменты. Это все искусственная история. Врет или не врет активист — да похрен. Вам от этого что? Вас это лично задевает? Нас — нет. Нам важнее, что людей пытают в полиции. Наши приоритеты такие.

Окей, тогда об этике больше не спрашиваю. Но про журналистику давайте продолжим. Лейтмотив последних лет — «в России не осталось свободных СМИ». При этом все имеют в виду только федералов. Однако в регионах есть много интересных и независимых СМИ, причем выживают они вообще непонятно на какие деньги. Но клише о том, что за МКАДом выжженная земля и нет никаких СМИ, до сих пор для многих актуально.

— Это клише глупое и плохое. Понимаете, ведь это не чисто российская, а мировая тенденция. Региональные СМИ интересуются тем, что происходит в регионе, верно? Это их главная история, главная цель. И здесь противоречие. Есть много хороших и вроде бы интересных региональных историй, но почему-то они не попадают в федеральную повестку. Но ведь они поэтому и не попадают — они интересны в регионах, а не в масштабах страны.

В других странах так же. То, что волнует жителей Майами, может не волновать жителей Лос-Анджелеса и Чикаго. На выборы в Детройте совершенно наплевать жителям Сан-Франциско. И т.д.

У нас же скандал на выборах в Забайкалье должен дойти до Москвы. Так думают те, кто о нем пишет. Думают, что это важная федеральная история. Но это, к сожалению, не всегда так. И такие истории нечасто встраиваются в федеральную повестку. Хотя мы — редакция «Медиазоны» — хотели бы, конечно, чтобы чаще доходили, ведь по нашей тематике много материалов из регионов.

Но в целом, повторюсь, не надо удивляться такому положению. Так устроена журналистика, увы.

В последние месяцы мне разные люди в интервью говорят, что Краснодар и Кубань — столица всякого беспредела в России. Андрей Лошак, например, вспоминал, что происходило на митинге штаба Навального 7 октября. А Леда Гарина цитировала знакомых правозащитниц: «Краснодарский край — это место, в котором право не работает, там все либо эмигрировали, либо были посажены».

Как главред сайта, который пишет о беспределе, вы что думаете? Краснодар, в целом Кубань — это действительно самая жесть?

— Я, кстати, в отличие от многих, так не думаю. Есть еще то же Забайкалье, например. Да и вообще самая жесть происходит в тех регионах, откуда в принципе нет никаких новостей. Мне так кажется.

Но в Краснодаре действительно случается очень много таких историй. И они хорошо попадают в федеральную повестку. Да, ваш регион всегда хорошо заходит в федеральные СМИ, так что, может, и поэтому возникает такое чувство.

К тому же у вашего региона свои особенности. Много курортной недвижимости, много ОПГ, связанных с курортами и отдыхом, которые сформировались, думаю, еще при Советском Союзе. И вот этот сложный баланс взаимоотношений обычных ОПГ и ОПГ, вошедших во власть, интересов бизнеса, интересов, связанных с сельским хозяйством, которое у вас тут прибыльно в отличие от практически всей остальной страны, — вот этот тяжелый баланс приводит к тому количеству совершенно адских историй. Причем эти истории ведь совершенно разные. У нас была история про отрубленную голову в Апшеронске, все мы знаем историю про Цапков, про [экс-депутата Заксобрания края, осужденного за убийство, Сергея — прим. Юга.ру] Зиринова из Анапы, про нападение на гринписовцев. Но это все разные истории. И не надо думать, что эти истории объединены тем, что во власти всегда беспредел. Да, во власти всегда беспредел, но федералы периодически обращают на это внимание, как это было в случае с Цапками и Зириновым, и этот беспредел заканчивается в какой-то момент. Но ему на замену приходят другие люди, другие ОПГ, и все это, увы, может повторяться.

На беспредел обращают внимание не только федеральные СМИ, но и местные жители. Кстати, новая волна протестных митингов, начавшаяся в марте прошлого года, как вы ее оцениваете?

— Ну как оцениваю… Все это очень здорово и хорошо, потому что когда общество слишком одинаково мыслит — это тревожный знак. Так что протесты — это нормальное явление. Мы же все прекрасно понимаем, что в стране с таким большим количеством проблем, как у нас, все всех устраивать не может. Значит, другие факторы удерживают людей от выхода на улицу. Прежде всего страх. И то, что много людей не боятся выходить на улицу и показывать свою позицию, — это позитивный момент. Такое надо только приветствовать.

Что скажете о журналистском клише «крестовый поход детей» по отношению к этим митингам. Многие увидели в этой протестной волне новую движущую силу — школьников, студентов.

— Я оцениваю это именно как клише. Ведь всегда хочется упростить ситуацию, довести ее до каких-то понятных формул. Но по статистике мы знаем, что не более 5% задержанных были младше 18 лет. Ну какой крестовый поход детей? Очевидно же, что это не так.

Можно сказать, что это часть местной политической традиции. Вот почитайте, что писали о протестах студентов реакционные газеты конца XIX века, например. Там то же самое: «Революционеры запудрили мозги детям» и т.д. И даже когда мы говорим обо всех сегодняшних ужасах российских — ведь это тоже укладывается в набор клише. В России часто было так — и в ХХ веке, и в XIX.

Но ведь с реакционными СМИ и так понятно, я сейчас не о них. Об этом же пишут и т.н. прогрессивные СМИ, тот же телеканал «Дождь», Андрей Лошак снимает об этом фильм.

— Ну это все традиция наша. «Дети против отцов». Бог знает, я не очень люблю клише, не очень люблю публицистику… При этом я люблю Андрея Лошака. Но публицистика и все эти глобальные выводы…

Фиг знает. Мне кажется, что мы этого настолько переели, нам все это так не нравится на подсознательном уровне, что мы в «Медиазоне» даже «сушим» свой сайт, «сушим» наши темы, потому что для нас самое главное — документы и конкретные материалы, то, чем мы можем описать сегодняшнюю эпоху. А там — пусть политологи или историки через 20–30 лет находят для всего этого красивые слова.

А что вы думаете об активизме ради публикаций в СМИ? Хочу вспомнить про историю с Ледой Гариной — фотошопный плакат на башне Кремля. Я у нее недавно брал интервью, она считает эту акцию удачной. Как думаете, использование в активизме вот этих симулятивных технологий... они же обычно ассоциируются с властью?

— Конечно, и в этом главная претензия ко всему этому. Фейк-активизм — это такое явление… Ну для чего они это сделали? Чтобы об этом написали СМИ, верно? И они выставили СМИ идиотами. Ну как должны СМИ на это реагировать?

Но у них не было цели выставлять СМИ идиотами. Гарина говорит, что главной целью было показать, что феминизм — это сила.

— Может быть, и не было, да. Но после того как это произошло, они же гордились тем, что сделали СМИ идиотами. В общем, это было недальновидно. Какие бы акции эти люди теперь ни делали — к ним будет ноль доверия.

Ну вот, кстати, про делать СМИ идиотами. Прошлогодний воображаемый мотопробег «Стоп-петух», о котором многие СМИ написали. Это в некотором смысле оказалось краш-тестом: будут ли нормальные СМИ без фактчекинга писать о неком гомофобном мотопробеге?

— Ну нет. Может, троллить СМИ — это хорошо и здорово, конечно, но вообще в условиях России 2018 года тратить силы на троллинг СМИ… Это кажется мне несколько странным. Этим можно заниматься, но потом не надо удивляться, что другие СМИ будут относиться к этим троллям как к полным идиотам, с которыми вообще нельзя иметь никакого дела.

Да, но ведь там до сих пор непонятно, кто это сделал. К тому же, возможно, это был в первую очередь не троллинг СМИ...

— Нет, это я как раз очень хорошо понимаю. Тут, кстати, вот об образе Краснодара можно вспомнить. Это не только Мордор и столица всяческого беспредела, но и место, где рождаются очень крутые политтехнологические вещи. «Стоп-петух», «Отряды Путина», пиар-война вокруг судьи Хахалевой. Этим Краснодарский край выделяется на общероссийском фоне.

Олег Кашин писал, что главным СМИ девяностых был «Коммерсантъ», нулевых — «Афиша», десятых — «Медиазона». Если руководствоваться вашим тезисом «Будет хуже», то какое СМИ будет главным для России двадцатых годов?

— Ну, наверное, то СМИ, которое будет заниматься похоронным бизнесом и прочим. Очень сложно как-то четко и ясно оценивать все это. Кашин же писал еще, что рано или поздно на место «Медиазоны» придет СМИ, которое более точно будет описывать современную Россию.

Хотя я и говорю, что будет хуже и прочее, но все же я надеюсь, что какой-то разворот рано или поздно у нас произойдет. Потому что мне кажется, что русские достойны более адекватной власти и более адекватного климата в стране. Без всяких пыток и прочих уголовных дел.